Открыв массивным бронзовым ключом свой антикварный письменный стол, он выдвинул верхний ящик и, полистав какие-то бумаги, протянул Лиону и Джастине два листа.

В одном письме Министерства юстиции сообщало, что по всем существующим законам детей человека, осужденного на пожизненное заключение за террористический акт, можно усыновлять и удочерять, а во втором тюремное начальство Патрика О'Хары сообщало, что заключенный N 732667 не возражает против того, что его сын Уолтер и дочь Эмели будут усыновлены…

Лион вернул документы мистеру Лоуренсу.

– Впрочем, особого согласия их отца тут и не требовалось, – заметил Лоуренс.

– А если он вдруг будет помилован? – непонятно почему засомневалась Джастина.

Лоуренс отрицательно покачал головой.

– Это исключено.

Фраза была сказана столь категорично, что Джастине ничего не оставалось, как уточнить:

– Почему же?

Мистер Уолтер принялся объяснять:

– Человек, совершивший террористический акт, не может быть помилован…

– Даже Ее Величеством Елизаветой?

– Даже королевой.

Неожиданно Джастине пришла в голову мысль, от которой ей стало немного не по себе.

– А если…

– Что, миссис Хартгейм?

– Если этот самый Патрик О'Хара надумает бежать из тюрьмы в Шеффилде?

– Полагаю, что это так и останется его задумкой, – произнес мистер Лоуренс и загадочно улыбнулся.

– Почему же?

– Потому что из этой тюрьмы еще никто никогда не убегал… А, кроме того, законом это не предусмотрено…

– Что именно?

– То, что он сбежит из тюрьмы и начнет предъявлять права на детей…

Они немного помолчали, а потом Лион вновь поинтересовался:

– Скажите, мистер Лоуренс… Скажите, Уолтер и Эмели…

Понимающе улыбнувшись, Лоуренс произнес:

– А, вы, наверное, хотите спросить, можно ли забрать их сегодня?

– Да, мистер Лоуренс.

– Конечно.

Чиновник поднялся из-за стола и сделал приглашающий жест Лиону и Джастине.

Поднялись и они и после того, как Лоуренс подошел к двери, проследовали за ним.

– Сейчас вы их увидите.

– Они здесь, рядом?

– Да, на третьем этаже, в служебной комнате… В так называемой детской.

Выйдя из кабинета, чета Хартгеймов прошла следом за Лоуренсом на третий этаж и остановилась перед дверью, застекленной матовым стеклом.

– Сюда, пожалуйста.

Лоуренс толкнул дверь, и Джастина с мужем, едва сдерживая естественное волнение, вошли…

В небольшой прямоугольной комнате, уставленной стеллажами с игрушками, стоял стол и несколько стульев вдоль стены.

За столом у окна сидел мальчик – худой, бледный, с синевой под глазами.

Хотя и Джастина, и Лион знали, что по документам ему четырнадцать лет, выглядел он лет на десять-одиннадцать – никак не старше.

Молли, сидя на стуле, старательно наряжала куклу – она была так поглощена этим занятием, что высунула от усердия язык, и даже не заметила вошедших.

Неожиданно откуда-то сбоку послышался неприятный скрипучий голос:

– Мистер Лоуренс?

Спустя мгновение Джастина и Лион заметили высокого сухопарого человека, выходящего их навстречу – по-видимому, это и был мистер Яблонски, который сопровождал детей из воспитательного дома.

– Мистер Лоуренс? – повторил неприятный голос.

Это обращение прозвучало с едва заметным акцентом, как понял Лион – с польским.

Чиновник, подойдя к воспитателю, пожал ему руку.

То же самое сделал Лион – при рукопожатии он отметил, что рука у мистера Яблонски вялая и потная.

Улыбнувшись, мистер Лоуренс покосился на своих спутников.

– Это и есть та самая супружеская пара, которая согласилась усыновить Уолтера и Молли.

Мальчик и его сестра, вне всякого сомнения, слышали последнюю фразу чиновника совета по опекунству, но странное дело, даже не обернулись в сторону своих новых родителей.

Уолтер по-прежнему безучастно смотрел в окно, а его сестра продолжала возиться с куклой.

Мистер Яблонски, осторожно тронув Лиона за руку, произнес:

– Простите, мистер…

– Мистер Хартгейм, – услужливо подсказал Лоуренс. – А это – его супруга, замечательная актриса, может быть, вы помните – Джастина О'Нил…

– Я не эстет, – ответил Яблонски, – и скажу честно, никогда не увлекался театром… – он сделал небольшую паузу и, обведя Хартгеймов внимательным взглядом, обратился к одному лишь Лиону: Мистер Хартгейм, я бы хотел поговорить с вами перед тем, как эти дети, – он коротко кивнул сперва на Уолтера, а затем и на его сестру, – прежде чем они будут отданы вам в руки…

Этот мистер Яблонски сразу же, с самого начала не понравился ни Лиону, ни тем более Джастине – у нее вообще было отличное чутье на людей.

Лион прищурился.

– Слушаю вас…

Отведя Хартгейма в коридор и аккуратно прикрыв за собой дверь, обладатель скрипучего голоса и потных ладоней начал издалека:

– Как воспитатель и педагог, – сказал мистер Яблонски, – я считаю не только должным, но и необходимым поговорить с вами…

Лион наклонил голову.

– Я к вашим услугам.

Голос его прозвучал холодно и официально, даже чуточку надменно.

– Мистер Лоуренс, наверное уже рассказал вам о детях О'Хары, – сказал Яблонски.

Лион кивнул.

– Совершенно верно. Мы говорили с ним об Уолтере и Молли не далее, чем десять минут назад.

– Стало быть, – подхватил мистер Яблонски, – вы знаете и об их побеге, точнее – двух побегах, и о том диком характере Уолтера…

– Нет, не знаю.

После такого заявления собеседника лицо мистера Яблонски выразило неподдельное удивление.

– То есть?

– Я знаю только то, что сказал мне мистер Лоуренс, – холодно ответил Лион, – а он, насколько я понимаю, передал мне это с ваших слов…

– Да, с моих… У вас есть основания не доверять мне, мистер Хартгейм?

– Оснований никаких… во всяком случае, единственная информация, которую я приму к сведению, – это то, что Уолтер и Молли действительно хотели бежать…

– И все?

Да, – замялся Лион, непонятно почему почувствовав себя виноватым, – а что касается по-видимому вашего, выражения о том, что эти дети – «бич» или что-то в это роде – простите, мистер Яблонски, но при всем своем желании я никак не могу в это поверить…

– Но тем не менее это действительно так! – с неожиданной горячностью воскликнул педагог. – О, я еще очень мягко выразился! Эти дети, эти брат и сестра вымотали всех нас, отняли столько здоровья, что… – и он неожиданно осекся под пристальным, немигающим взглядом собеседника.

– Простите, сэр… – Лион, которому этот сухопарый человек становился все более и более неприятным, сделал вид, будто бы забыл его фамилию, хотя помнил ее прекрасно; просто таким незамысловатым образом Хартгейм хотел показать, что не хочет распространяться далее о характере усыновляемых им и его женой детей.

Тот, однако, ничуть не обиделся, а только услужливо напомнил:

– Яблонски…

– Мистер Яблонски… Так вот, сэр, – неожиданно голос Лиона зазвучал более напряженно, – так вот, простите, но мне не хотелось бы говорить с вами на эту тему…

– Считаю своим долгом, – произнес Яблонски, снова вспыхнув, – считаю необходимым предупредить вас, что с ними следует быть построже…

– С детьми?

– Да, и особенно – с мальчишкой…

– Почему же построже? – с тоской в голосе поинтересовался Лион.

Лицо Яблонски скривила нехорошая улыбка.

– О, мистер Хартгейм, я конечно же не хочу злопророчествовать, но мне кажется, что с этими детьми вы еще наплачетесь… Представляете, что сделал Уолтер в последний раз?

Улыбнувшись, Лион произнес:

– Насколько я знаю – пытался бежать…

Педагог кивнул.

– Совершенно верно. А вы хоть знаете, мистер Хартгейм, куда?

Тот передернул плечами.

– Как сообщил мне мистер Лоуренс – в Ирландию, в Ольстер…

– Да, да именно так!.. И знаете зачем?

– О, он, по всей видимости, еще переживает бурное увлечение романтикой, – сказал Лион, – только во времена моего отрочества подростки играли в индейцев, в прерии, в пампасы, в охотников и следопытов, а теперь, по-видимому…