Видимо, последний вопрос был задан не потому, что Лион сомневался в правильности своих слов, а только потому, что искал поддержки у жены.

– Ну да, конечно…

– Если я, если ты не сделали того, что могли и должны были сделать, то вот на смену нам – мои дети и дети детей наших. – Монотонным голосом, будто бы читая какую-то скучную моралистическую книгу, говорил он. – От этого-то люди, вступающие в брак, имеющий целью рождение детей, всегда испытывают чувство некоторого успокоения и облегчения, после того, как у них родиться ребенок… Люди чувствуют, что они передают часть обязанностей своим потомкам.

Джастина слушала его, не смея перебить – о, как тяжело было бы ей напомнить Лиону о том, что у них уже были дети, и что они исполнили таким образом свой долг перед Богом и людьми, и не их вина, что теперь они остались одни…

Лион, казалось, все понимал – а как могло быть иначе?

Но, тем не менее, он не мог не закончить своей мысли, не мог не сказать Джастине того, что думает по этому поводу, не мог не сделать ей какого-то пока что загадочного предложения – а по всему было видно, что он долго и мучительно думал, прежде чем решиться на это…

Он продолжал:

– Но чувство это законно только тогда, когда соединенные браком супруги стараются воспитать детей так, чтобы они не были помехой в деле Божьем, а работниками Его. Сознание того, что если я сам не могу вполне отдаться служению Богу, то сделаю все возможное для того, чтобы дети мои служили ему – сознание это даст моему браку духовный смысл, – все более и более смущаясь от выспренности своих слов, говорил Лион. – Брак оправдывается и освящается только детьми. Тем, что если мы сами не можем сделать всего того, чего хочет от нас Бог, то мы хоть через детей, воспитав их, сможем послужить делу Божьему… – он сделал небольшую паузу, и, внимательно посмотрев на свою жену, произнес: – Так вот, дорогая… Мы вряд ли уже сможем иметь своих детей… Да и не мне говорить тебе об этом… Увы, – непритворно вздохнул он, – увы, мы слишком стары для этого… – он немного помолчал, после чего добавил: – я говорю о наших детях… О том, чтобы у нас еще были дети…

По тону, которым была произнесена последняя фраза, Джастина поняла, что Лион чего-то недоговаривает.

– Ты хочешь что-то предложить? – поинтересовалась она, пытливо вглядываясь в глаза мужа.

Он кивнул.

– Да дорогая… Но давай отложим этот разговор до завтра… Хорошо?

Джастина понимала, что Лион еще не до конца «созрел» до того, чтобы решиться на конкретное предложение. А потому, успокаивающе улыбнувшись Лиону, она произнесла:

– Может быть, поговорим об этом завтра?

И Лион ухватился за эту фразу, как за спасательный круг – наверное, он действительно еще не был окончательно готов к серьезному разговору.

– Да, дорогая – действительно, давай лучше отложим этот разговор до завтра…

Во время завтрака она то и дело поглядывала на часы: до начала репетиции оставалось полтора часа, но Джастина почему-то заторопилась – она всегда приходила на репетицию заранее, боясь, что в случае опоздания в этом городе, славном своей пунктуальностью, она сразу же потеряет свое реноме.

Позавтракав, Джастина с неудовольствием поднялась и принялась мыть посуду.

В этот момент скрипнула дверь – она подняла голову и увидела мужа.

– Доброе утро, дорогая, – произнес он, подходя к Джастине и целуя ее.

Привычно подставив Лиону щеку, она спросила:

– Что это ты сегодня так рано проснулся? Я и не слышала…

– Я старался не разбудить тебя, – ответил Лион, присаживаясь к столу и, взяв в руки кофемолку, принялся молоть кофе.

– Где ты был так рано?

Лион загадочно улыбнулся.

– У меня много дел, – ответил он.

– Дел?

– Ну да… Она удивилась.

С тех пор, как они перебрались в Оксфорд, Джастина как-то свыклась с мыслью, что никаких дел тут у ее мужа быть не может.

– Но какие могу быть дела? Ты ведь нигде не работаешь… Разве что твое новое хобби…

В последнее время Лион увлекся разведением певчих птиц – это давало Джастине повод иногда легонько подтрунивать над ним.

– Что – опять ходил в сад наблюдать за своими коноплянками? – спросила она.

– В саду я был вчера, – ответил Лион.

– Ну, и как птички?

– С ними все в порядке…

– Кстати, ты начал что-то о делах…

– Когда у тебя нет видимых, неотложных дел, – произнес Лион, – то времени для всего остального – для так называемой повседневной жизни оказывается куда меньше… Парадокс – правда?

Помолов кофе, Лион высыпал душистый ароматный коричневый порошок в жезвей и поставил его на огонь.

– Тебе тоже?

– Да, я только что позавтракала, но кофе еще не пила, – ответила Джастина.

Спустя несколько минут кофе был сварен и разлит по миниатюрным чашечкам.

Сделав небольшой глоток, Джастина отставила чашку и, обернувшись к мужу, снова спросила:

– Ты хотел со мной о чем-то поговорить?

Лион наклонил голову.

– Да.

– Слушаю тебя…

– Вчера ты хотел… – начала было Джастина, но, поймав умоляющий взгляд мужа «не надо, я сам обо всем скажу!». Тут же осеклась.

– Да, вчера я хотел поговорить с тобой о… о нашем предназначении, что ли… – промолвил тот немного смущенно. – Я говорил, что теперь, на старости лет, Господь уже никогда не пошлет нам детей… К сожалению… И вот, я хотел предложить…

Сказал – и тут же замолк.

«Да, Лион, видимо, этот разговор стоил тебе не одной бессонной ночи.

Наверное, ты долго думал, подбирал слова, мучился, выбирая с чего бы начать, но теперь, когда пришло время поговорить более обстоятельно, так и не можешь сделать этого…

Ну, и что же ты хотел предложить? Смелее же!»

Он молчал, пил микроскопическими глотками кофе и сосредоточенно рассматривал замысловатый узор на блюдечке антикварного саксонского фаянса.

Пауза затянулась.

Лион, допив свой кофе, принялся бесцельно вертеть в руках чашку.

Джастина, стараясь вложить в свои слова как можно больше доброжелательности, произнесла:

– Лион, я вижу, что тебя что-то гложет… Я вижу это по твоему лицу…

Он молчал – пауза становилась невыносимой.

Наконец Джастина, поняв, что следует взять нить беседы в свои руки, начала так:

– Послушай… Вчера ты говорил о нашем предназначении перед Богом, об обязанностях перед ним. Ты даже зачитал мне кое-что из дневниковых записей кардинала… Честно говоря, я и не знала, что он вел дневник…

– Об этом мало кто знал…

– Даже моя мать?

– Дневники бывают двух видов, насколько я понимаю, – сказал он, – чаще всего люди заносят в дневники текущие события… Скорее даже – малозначительные перемены в жизни… Иногда – свои впечатления…

– А в другом?

– В другом люди – и таких меньшинство! – понимают, что в дневник надо заносить только то, что меняется внутри них самих – мысли, чувства, состояние…

Джастина решила вернуть беседу в прежнее русло, и потому напомнила:

– Да, так что насчет нашего предназначения перед Богом? Ты ведь говорил, что…

– Говорил, – эхом ответил Лион.

– И мне показалось, что ты хотел предложить что-то конкретное…

Аккуратно поставив чашечку на середину стола, Лион неожиданно выпалил:

– Я очень долго думал и, наконец, пришел к выводу… Нам с тобой необходимо усыновить ребенка…

Как ни странно, но Джастину это заявление мужа ничуть не удивило – казалось, подсознательно она даже была готова к этому.

Улыбнувшись, она закивала в ответ, будто бы и сама хотела предложить мужу то же самое.

Она просто и искренне сказала:

– Да, да… Я понимаю тебя… Лицо Лиона просветлело.

– Значит – ты и сама…

Недоговорив, он поднялся и, чтобы скрыть волнение, охватившее его, принялся снова варить кофе.

Джастина, подойдя к нему, взяла жезвей и, отставив его в сторону, серьезно произнесла:

– Тебе нельзя много кофе… Сам ведь знаешь – у тебя больное сердце…

– Ах, да, спасибо, что напомнила, – пробормотал Лион, усаживаясь на прежнее место.