Не ожидавший столь бурной реакции Тарчинини на мгновение опешил.

— И однако в Вероне я всегда поступаю именно так!

— Довольно, синьор, вы кощунствуете! Вы бросаете тень на моих веронских собратьев! Я прошу вас уйти, и радуйтесь, что я не вызвал полицию!

Ромео рассердился:

— Ma que, padre! Зачем звать полицию, если я уже здесь, а?

— Как раз потому, что вы здесь, синьор! Уходите!

Тарчинини не отличался ангельским терпением, особенно когда переставал понимать собеседника.

— Меня предупреждали, что вы, пьемонтцы, малость тронутые, потому что живете слишком близко к горам, но я даже не подозревал, до какой степени!

Дом Марино выпрямился во весь рост (а он был на редкость высок и аскетически худ) и сверху вниз поглядел на кругленького коротышку.

— Вы можете не уважать меня, синьор, но обязаны с должным почтением отнестись к моему сану! Иначе я сейчас же отведу вас к комиссару!

— Ma que! Клянусь Святым Дзено, но я же и есть комиссар!

Теперь уже священник остолбенел от изумления.

— Что?

— Ну да, я комиссар Тарчинини, временно прикомандированный к управлению уголовной полиции Турина! Именно в этом качестве я и прошу вас помочь правосудию, сообщив мне нужный адрес!

— Что ж вы мне об этом раньше-то не сказали?

— О чем?

— Что вы полицейский!

— Простите, падре, просто упустил из виду.

— Охотно прощаю, синьор комиссар. Садитесь и расскажите, чем вам может помочь пастырь не слишком послушного стада.

— Я разыскиваю одну девушку… Кажется, ее зовут Стелла…

Как всегда в минуты затруднений, дом Марино начал пощипывать кончик носа.

— Знаете, в моем приходе не один десяток Стелл…

— Очень возможно, падре, но, я думаю, не у каждой из них был роман с берсальером Нино Регацци?

— А, так вам нужна Стелла Дани!

— Я вижу, вы в курсе, дом Марино?

Священник воздел руки к небу:

— В курсе, синьор комиссар? Скажите лучше, что из-за этого берсальера я потерял сон и покой!.. И чем я прогневил Господа, чем заслужил, что Он наслал на мое стадо этакого донжуана? Господь-то ведь знает женщин лучше меня и ведает все их слабости… С тех пор как проклятый берсальер появился в нашем приходе, все эти дурочки словно взбесились! Каждую или почти каждую неделю какая-нибудь сумасбродка является умолять меня склонить берсальера к узам брака! А как с ним поговоришь, с чудовищем? Бежит от меня, как нечистый от ладана! Но бросить Стеллу я ему не позволю! Сделал ей ребенка — пусть женится! А не захочет — я сам отправлюсь в казарму и за шиворот приволоку парня к самому подножию алтаря!

— Нет, падре.

— Нет? Вы плохо меня знаете, синьор комиссар!

— Туда, где теперь красавец берсальер, вы не сможете за ним пойти…

— Правда? И где же он, скажите на милость?

— В морге.

— Иисусе Христе!.. Вы имеете в виду, что он… он…

— Да, дом Марино, Регацци мертв. Ему всадили нож в сердце.

Горестный стон священника пробудил под сводами ризницы зловещее эхо.

— Бедняга… Ничего другого с ним и не могло случиться в наше паршивое время, когда торжествуют нечестивцы и бандиты! Будем же усердно молиться, чтобы там его пожалели… Подумать только, еще вчера он бегал тут франт франтом… несчастный! И даже не догадывался, что смерть уже цепляется за плечи!

— Так вы вчера вечером видели берсальера? — с самым небрежным видом осведомился Тарчинини.

— Случайно… Увидев меня, Регацци попытался удрать, но опоздал. Я как раз хотел потолковать с ним насчет Стеллы… Он вел себя трусливо, синьор комиссар, трусливо, как человек, не желающий взять на себя ответственность… да еще и подло, потому что обещал дать Стелле сколько угодно денег, лишь бы она оставила его в покое. Счастье еще, что брат девушки этого не слышал!

— Брат?

— Ну да, Анджело Дани.

И дом Марино бесхитростно описал Тарчинини встречу Анджело с Нино.

— То, что вы мне сейчас рассказали, очень серьезно, падре, — вкрадчиво заметил комиссар.

— Серьезно? Ma que! Это еще почему?

— В шесть или семь часов вечера Анджело угрожает убить Нино… а в полночь полицейский патруль находит бездыханное тело берсальера…

— Надеюсь, вы все-таки не думаете, что парня прикончил Анджело Дани? Я знал его еще ребенком, от меня он принял первое причастие. Да это же самый славный малый во всем приходе!

— Все преступники когда-то были очень милыми детьми, падре. А где живут Дани?

— На виа Леванна… дом сто семьдесят девять… Но вы же не…

— Пока я хочу просто поговорить с ними, падре… Вы думаете только о человеке, выросшем у вас на глазах, и хотите его защитить. Я же не могу забыть тело берсальера, распростертое на мраморном столе… и все это очень невесело как для вас, так и для меня.

Дом Марино протянул веронцу руку.

— Простите, но и дожив до седин, я все никак не привыкну к человеческой мерзости… Анджело так и не женился, чтобы как следует опекать сестру… Смешно, правда? И еще тянет на себе такой тяжкий крест, как старая тетка, совершенно выжившая из ума бывшая учительница, — парень категорически отказывается отдать ее в приют для умалишенных… А родители у них давно умерли. Да, Анджело очень хороший мальчик, синьор комиссар.

— Но ведь он нежно любит сестру, а еще больше — заботится о чести семьи, верно?

— Я думаю, да, — немного поколебавшись, вздохнул священник.

Все в том же отвратительном настроении Алессандро Дзамполь явился в парикмахерский салон «Ометто» на виа Барбарукс. Завитый и жеманный молодой человек тут же подлетел к нему с легкостью балерины.

— Синьор! Синьор! Вы, наверное, зашли сюда по рассеянности! Здесь не место мужчинам!

Полицейский окинул собеседника брезгливым взглядом.

— Это я уже понял, взглянув на вас, — буркнул он.

Молодой человек покраснел.

— Вы что, пришли сюда меня оскорблять?

— Нет, поговорить с некоей Тоской Фьори!

— Тоска не имеет права в рабочее время приглашать сюда приятелей!

Дзамполь угрожающе шагнул к нему.

— Я что, похож на кавалера?

Молодой человек с тревогой взглянул на странного посетителя.

— Нет, синьор… нет… не думаю… А что вы… хотите… от То… Тоски?

Алессандро сунул ему под нос полицейский значок.

— Полиция!

— Полиция?.. Ma que! Но ведь Тоска не…

— Нет, только свидетель.

— Ну ладно… Per favore[14], проходите сюда… Сейчас я вам ее пришлю, синьор инспектор…

Вскоре Тоска вбежала в комнату, где ее ждал полицейский, и со свойственными ей энергией и бесстрашием тут же перешла в наступление.

— Это еще что такое… Ой, я вас узнала…

— Не важно! Садитесь напротив меня, вот тут…

— Но я сейчас…

— Я сказал вам: сядьте!

Девушка явно не привыкла, чтобы с ней разговаривали таким тоном.

— Нет, послушайте, да за кого вы меня принимаете? Некогда мне вести разговоры с грубиянами вроде вас!

— Замолчите!

Резкость приказа несколько смутила Тоску. А Дзамполю казалось, будто он наконец получил возможность расквитаться с воскресшей Симоной.

— Не заставляйте меня, синьорина, тащить вас в участок!

— А по какому праву? Думаете, раз вы полицейский, можно…

— По-моему, я уже велел вам придержать язык, синьорина Фьори! Где вы были вчера вечером?

— Ma que! А вам какое дело?

Дзамполь встал.

— Ну, если вы не желаете отвечать, синьорина, я вас арестую!

— Арестуете? Меня?

Тоска схватила со стола зеркало с длинной ручкой и, замахнувшись, уже хотела опустить его на голову полицейского, но тот совершенно спокойно продолжал:

— Чтобы вы могли дать исчерпывающие объяснения насчет одного убийства…

Последнее слово как будто остановило порыв Тоски, и рука с зеркалом бессильно опустилась.

— Убийство? Вы обвиняете меня в убийстве?

— Не обвиняю, а подозреваю.

— Вот как?