— Ладно, Рената так Рената!

Несколько секунд Нино молчал, восстанавливая атмосферу любовного свидания, потом продолжал с прежним вдохновением:

— Рената, успокойте меня…

— Вам что, страшно?

— Да.

— Такому здоровому парню? И что же вас напугало?

— Что у вас есть жених… или друг…

— Да нет, ни того, ни другого…

— Какое счастье! Хотите, погуляем вместе послезавтра? Это как раз воскресенье!

— Воскресенье? Тогда ничего не выйдет.

— Почему? Вы заняты?

— Я-то свободна, ma que! Зато вы никак не сможете прийти.

— Я? Но уверяю вас, смогу!

— А я говорю: ничего подобного!

— Хотел бы я знать, по каким таким причинам?

— Да просто лейтенант Паскуале де Векки назначил тебя дежурить с утра и до вечера!

Забыв о любовной сцене, Нино в отчаянии завопил:

— Что ты болтаешь?

— Да я и шел сообщить тебе об этом, когда ты вздумал сделать из меня игрушку собственных страстей!

О том, чтобы продолжать урок, не могло быть и речи. Уязвленный Нино Регацци призывал в свидетели небо, землю, приятелей и всю Италию, что его преследует злой рок.

— Лейтенант просто взъелся на меня! Другого объяснения не подберешь. И за что он меня так ненавидит?

— А ты, случаем, не сманил у него подружку? — насмешливо спросил Нарди.

— Ох, отвяжись!

Они оставили красавца берсальера пережевывать обиду в полном одиночестве, а сами ушли в казарму переодеваться. Каждый собирался идти в город.

По натуре Нино был оптимистом, но все же порой и ему надоедало ни за что ни про что огребать шишки, и новость, сообщенная Нарди, переполнила чашу его терпения. И будь это хотя бы единственным огорчением! Так нет! Во-первых, эта дура Элена. Она больше не желает встречаться, и только потому, видите ли, что ее жених, отслужив, возвратился в Турин. Во-вторых, чудовищное невезение, приведшее в кинотеатр «Скала» Валерию и Тоску в тот самый момент, когда он пришел туда с Изой! И наконец, катастрофа со Стеллой. Вот уж порадовала так порадовала! Она, оказывается, ждет ребенка и требует побыстрее узаконить отношения, если Нино не хочет иметь дело с ее братом Анджело. Когда на человека сваливается столько несчастий разом, волей-неволей почувствуешь себя несчастным. Однако Нино не умел долго грустить и, сам не зная зачем, тоже пошел в казарму надеть свою лучшую форму. Одеваясь, он раздумывал, каким бы образом отделаться от мстительной Стеллы. Вообще-то она неплохая девчонка, и Нино она нравилась, но не отказываться же так рано от всех прелестей холостяцкой жизни, чтобы взвалить на шею жену и ребят! Регацци начал энергично драить ботинки, решив наповал сразить их блеском сержанта Фаусто Скиенато — жуткого типа, ненавидевшего Нино за головокружительный успех у женщин, поскольку сам он решительно никому не нравился. В утешение себе Регацци нараспев повторял имена всех девушек, кому клялся в любви, уверяя, будто именно она — первая и последняя любовь в его жизни. Для полноты наслаждения он даже закрыл глаза. Бруна… Ассунта… Карла… Рената… Анджела… Анна… Мария… Лина… Андреа… Тоска… Элена… Иза… Валерия… Стелла… Несмотря на то что в казарме стоял крепкий и не слишком приятный запах, берсальер вдыхал нежный аромат самых разнообразных девичьих духов. Воспоминания убаюкивали, уносили далеко-далеко, и Нино блаженно улыбался милым видениям, как вдруг насмешливый голос разрушил очарование.

— Вернись к нам, о мой Нино! — шутливо взмолился он.

Берсальер вздрогнул и, открыв глаза, увидел капрала Арнальдо Мантоли, одного из самых близких своих приятелей. Тот опустился на одно колено и, сложив на груди руки, с самым уморительным видом молил отринуть мечты и выслушать то, что просил передать сержант Фаусто Скиенато. От одного этого известия у Регацци кровь застыла в жилах. Что еще за гнусную шутку приготовил для него сержант? Капрал встал.

— Поторопись, парень! В проходной тебя ждут два богатеньких и очень важных синьора. Оба уверяют, будто должны сообщить тебе необычайно серьезную новость, если, конечно, ты пожелаешь приклонить слух!

— Два синьора?

— Говорю ж тебе: два богатых и важных буржуа!

По правде говоря, берсальер совершенно не представлял, чтобы у кого-то из его недавних подружек могли оказаться состоятельные отец с дядей.

— Может, родичи какой-нибудь из твоих красоток явились требовать, чтобы ты загладил вину? — саркастически бросил Мантоли.

От одной мысли об этом у Нино пересохло во рту. Если потребуется, он, конечно, узаконит отношения, но кодекс позволяет сделать это только один раз, если ради берсальера Регацци не сделают исключение и не разрешат многоженство!

— Ладно, Арнальдо, — чуть дрогнувшим голосом проговорил он, — я иду за тобой.

Вид посетителей сразу же произвел на Нино сильное впечатление — бесспорно, буржуа, и не из мелких! Даже по тому, как они смотрели на окружающих, чувствовалось, что оба привыкли повелевать.

— Нино Регацци из Растро? — спросил старший из них.

— Да, синьор.

— Можем мы где-нибудь поговорить с вами наедине?

Под любопытными взглядами солдат и сержанта Нино увел посетителей в комнату для свиданий. Минут через пятнадцать он снова вышел, проводил гостей до ворот и низко поклонился седому синьору, а тот снисходительно протянул парню руку. Сержант Фаусто Скиенато насмешливо фыркнул:

— Вот дела! Можно подумать, ему предложили корону где-нибудь у дикарей!

— Ну, по-моему, лучше быть королем у варваров, чем капралом у берсальеров, — с горечью отозвался Мантоли.

— Что за бред!

— Не бред, сержант, а плод размышлений. У дикарей я бы командовал, а здесь, если хотите знать мое мнение, все наоборот: мной командуют дикари!

Скиенато соображал медленно, зато отличался большим упорством.

— Мне бы хотелось, чтобы вы объяснили свою мысль поподробнее, капрал, — вскинув брови, заметил он.

К счастью для Мантоли в ту же секунду на пост прибежал Нино. Парень так и подпрыгивал на месте, не в силах скрыть буйную радость. Все немедленно окружили его и стали расспрашивать. Вместо ответа Регацци вытащил из кармана пачку банкнот. Сержант быстро прикинул, что там никак не меньше тридцати тысяч лир. Коченея от зависти, он стал мысленно подыскивать предлог лишить Нино Регацци сегодняшней увольнительной до полуночи. А красавец берсальер, не подозревая, какие козни против него затеваются, воскликнул:

— Ну, ребята, завтра я всех угощаю! У меня куча денег!

— Тогда почему бы нам не выпить сегодня? — спросил практичный Мантоли.

— Потому что сегодня, мой дорогой Арнальдо, я должен увидеться с одной не в меру приставучей барышней и дать ей достаточно бабок, чтобы она наконец оставила меня в покое!

По вечерам комиссар Ромео Тарчинини особенно тяжко переживал одиночество. В этом большом городе у него не было друзей — только коллеги, которых нисколько не волновало, чем занимается веронец в нерабочие часы. Ромео провел в Турине уже десять дней, и от одной мысли, что командировка рассчитана на три недели, у него сжималось сердце. Богатое воображение рисовало картину вечного изгнания, и Тарчинини без труда представлял, будто никогда больше не увидит ни Верону, ни Джульетту, ни малышей. Этого вполне хватало, чтобы оплакивать горькую судьбу, и окружающие жалели так тяжко страдающего беднягу, даже не догадываясь, что Тарчинини с упоением проливает слезы над вымышленными несчастьями, в которые, если докопаться до самой сути, и сам даже не слишком верит.

Но уж таковы веронцы. Тому, кто хочет, как встарь полагать, будто Ромео и Джульетта все еще среди нас и возрождаются в каждом новом поколении, волей-неволей приходится отметать логику и ставить на первое место сладкие грезы.

Вспомнив о жене, Ромео по естественной ассоциации тут же подумал и о старшей дочери, тоже Джульетте, запертой гнусным американцем в Бостоне, — Тарчинини и мысли не допускал, что его дочь может оставаться там добровольно и не без удовольствия. И комиссар клялся выложить зятю все, что о нем думает, когда тот вернется… и если это вообще произойдет.