— Остерегайся, мой Тулос, — прошептала королева, чей внезапный гнев, казалось, утих. — Ходят слухи, что она была ведьмой.

— От чего она умерла? — спросил Тулос.

— Говорят, ее единственной болезнью была любовь.

— Тогда она точно не ведьма, — возразил Тулос, стараясь легкомысленным ответом скрыть свои истинные мысли и чувства. — Настоящая ведьма нашла бы снадобье.

— Она умерла от любви к тебе, — мрачно сказала Ксантлича, — а все женщины знают, что твое сердце темнее и тверже черного адаманта. Никакое колдовство, даже самое могущественное, не помогло бы ей вернуть тебя. — Казалось, ее настроение снова улучшилось. — Ты слишком долго отсутствовал, мой лорд. Приходи ко мне в полночь, я буду ждать тебя в южном павильоне.

И, бросив страстный взгляд из-под опущенных ресниц и стиснув его руку так, что ногти впились в кожу сквозь одежду, словно кошачьи когти, она отвернулась от Тулоса и позвала евнухов.

Тулос, воспользовавшись тем, что королева отвлеклась, снова осмелился взглянуть на Илалоту, обдумывая между тем странное замечание Ксантличи. Он знал, что Илалота, подобно многим придворным дамам, знала толк в заклинаниях и любовных зельях, но ее колдовство никогда не касалось его, ибо он не был подвержен иным чарам, кроме тех, которыми природа одарила женщин. И он не мог поверить, что Илалота умерла от испепеляющей страсти, ведь сам он никогда не испытывал ничего подобного.

Пока Тулос, обуреваемый противоречивыми чувствами, смотрел на Илалоту, ему снова показалось, что она жива. Предыдущее видение не повторилось, но ему показалось, что она чуть изменила свое положение на залитом вином ложе, слегка повернув к нему лицо, как женщина поворачивается к долгожданному возлюбленному, и рука, которую он поцеловал (во сне или наяву), немного сдвинулась с места.

Тулос наклонился ближе, завороженный этой тайной и испытывая странное необъяснимое желание. Скорее всего, он снова забылся или ему померещилось. Все еще сомневаясь, он увидел, как грудь Илалоты всколыхнулась от слабого вздоха, и до него донесся почти неслышный, но волнующий шепот: «Приходи ко мне в полночь, я буду ждать тебя... в гробнице».

В этот момент рядом с ней появились могильщики в темных одеждах, которые вошли тихо и незаметно. Они внесли отлитый из бронзы блестящий тонкостенный саркофаг, куда должны были поместить покойную и отнести в подземный склеп ее семьи, который находился в старом некрополе, расположенном к северу от королевских садов.

Тулос едва не крикнул, чтобы удержать их, но его язык отказался повиноваться. Он не мог даже двинуться с места. Не понимая, во сне он или наяву, лорд безмолвно наблюдал, как могильщики положили Илалоту в саркофаг и быстро вынесли из зала. Никто не последовал за ними. Сонные гуляки даже не заметили мрачный кортеж. Только когда могильщики скрылись из виду, Тулос обрел способность двигаться, но стоял в нерешительности. Мысли его были смутны. Наконец он отправился в свои апартаменты и, разбитый усталостью, естественной после целого дня, проведенного в пути, забылся сном, похожим на смерть.

Когда Тулос проснулся, бледная бесформенная луна, освободившись от кипарисовых ветвей, похожих на длинные изогнутые пальцы ведьм, глядела в окно, выходящее на восток. Он понял, что скоро полночь, и вспомнил о встрече, которую королева назначила ему. Это свидание он не мог отменить, не рискуя навлечь на себя губительный гнев госпожи. Но тут он ясно вспомнил про второе свидание... в то же время, но в другом месте. Все случившееся с ним на похоронах Илалоты и казавшееся таким смутным и похожим на сон, предстало перед ним, как наяву, будто выжженное в его мозгу во время сна каким-то едким снадобьем... или силой колдовского заклятия. Теперь он точно знал, что Илалота шевельнулась и говорила с ним, и что могильщики отнесли ее в гробницу живой. Может быть, ее предполагаемая смерть была просто обмороком или она преднамеренно притворилась мертвой в последней попытке оживить его страсть. Эти мысли пробудили в нем лихорадочную волну любопытства и желания, и вновь, будто по волшебству, перед его глазами предстало ее бледное прекрасное лицо.

Словно потеряв рассудок, он спустился по темным лестницам и галереям в залитый лунным светом лабиринт сада, проклиная несвоевременное нетерпение Ксантличи. Однако, сказал он себе, скорее всего королева, напившись тасуунских вин, уже не помнит о назначенном свидании. Эта мысль приободрила его. В его ошеломленном сознании это предположение скоро переросло в уверенность, и он, повернув прочь от южного павильона, направился в темную мрачную рощу.

Вряд ли кто-то еще, кроме него, находился в саду. Неосвещенные флигели дворца замерли в оцепенении; по саду бродили только тени, и ветер доносил легкие ароматы цветов. А над всем этим разливала свой мертвенно-бледный свет луна, похожая на огромный блеклый цветок.

Тулос, уже забыв о свидании с Ксантличей, решительно и поспешно направился к воротам... Его влекло непреодолимое желание зайти в склеп и убедиться, что он не обманулся и Илалота жива. Может быть, если он не придет, она задохнется в гробу, и тогда ее мнимая смерть быстро превратится в реальную. И снова он услышал слова, которые она прошептала или ему показалось, что прошептала, словно разлитые в лунном свете: «Приходи ко мне в полночь... я буду ждать тебя... в гробнице».

Ускорив шаг, словно спеша к ложу обожаемой госпожи, он вышел из королевского сада через неохраняемые северные ворота и пересек заросший бурьяном пустырь между садом и старым кладбищем. Разгоряченный и полный нетерпения, он вошел в эти всегда открытые порталы смерти, где перед осыпающимися пилонами стояли чудовища из черного мрамора и глядели на него отвратительно сверкающими глазами.

Тишина глубоких могил, шаткие белые колонны, темные тени кипарисов, — во всем чувствовалась смерть и все это усилило странное волнение Тулоса, зажгло его кровь. Словно он выпил напиток, сдобренный зельем, разжигающим любовную страсть. Мертвая тишина вокруг него, казалось, горела и дрожала тысячью воспоминаний об Илалоте, призрачной надеждой, что она здесь...