«Случайность? Возможно, но маловероятно».

— Встаньте, граф! — в голосе Ребекки ему послышалась не свойственная ей растерянность, но чем она была вызвана, сказать было трудно. Возможно, положением дел, которые вряд ли можно было счесть благоприятными, или тем, что она неожиданно осталась одна, лишившись мужа, и не обретя опоры в сыне, который в силу возраста и состояния здоровья не мог стать настоящим императором, каким, несомненно, был его отец.

— Встаньте, прошу вас!

Карл встал и посмотрел на Ребекку Яристу, одетую в черное траурное платье.

— Вы, как всегда, вовремя, — на этот раз, она подняла глаза, и улыбка вышла совсем другой, именно такой, какую, оказывается, не отдавая себе в этом отчета, он от нее ожидал. И снова — второй раз в его жизни — с Карлом произошло то же самое чудо, какое случилось уже однажды в этой комнате шестнадцать лет назад. Полыхнуло навстречу его взгляду золотое сияние ее глаз, и он почувствовал на губах вкус ее губ. Прикосновение, ощущение упругой плоти, поддающейся под напором его страсти, уступающей, впускающей… отдающейся его воле…

Карл чуть прикрыл веки, закрываясь от густого терпкого сияния, и поспешил опустить голову в вежливом поклоне. Он сделал это неосознанно, спасая от неминуемого поражения, последний оплот своего собственного Я, свою душу. Такого с ним еще никогда не происходило и, вряд ли, могло произойти когда-нибудь в будущем. И единственный раз в жизни Карл не согласился с голосом своего сердца, молившего его уступить. Стоило ли теперь об этом жалеть, ведь сделанного не воротишь? Стоило ли вспоминать ту встречу, едва не изменившую его и ее жизни, ведь забвение лучшее лекарство от тоски, способной отравить кровь не хуже настоящего яда? Как бы то ни было, он проявил тогда слабость или, напротив, силу, однако, забывать об этом, был не в праве. Тогда, почему же забыл?

— Вы спасли нас, Карл. Вы, как всегда, оказались там и тогда, где и когда мы в вас более всего нуждались, — Ребекка, как того и требовали обстоятельства, была серьезна, но ее взгляд говорил о другом.

«Боги, сколько времени она способна так на меня смотреть?»

Однако его испытание еще не закончилось. Высказав свою благодарность в форме, которая вполне соответствовала этикету, императрица неожиданно поклонилась ему в пояс, так, как никогда не кланяется ни одна владетельная особа своему вассалу, какой бы подвиг тот для нее не совершил.

— Я был не один, ваше величество, — сказал Карл, возвращая Ребекке поклон. — Армией командовали маршал Меч и кондотьер Нерис.

— И вы, — поправила она его.

— И я, — вынужден был согласиться он.

— Карл, я хочу, чтобы вы остались рядом со мной, — сказала тогда она, но голос ее и взгляд сказали много больше того, что могли выразить слова, слетевшие с ее прекрасных губ.

— Карл, — сказала она. — Я хочу, чтобы вы остались рядом со мной… и Дмитрием. Рядом с вами я… мы будем чувствовать себя спокойнее.

— Лев Скоморох, — начал было он, но Ребекка не дала ему закончить фразу.

— Лев Скоморох — замечательный воин, — сказала она.

— Владетель Нагум, — чувствуя, что от судьбы не уйдешь, все-таки предложил Карл.

— Ему нет равных в бою, — согласилась Ребекка.

— Маршал Гавриель…

«Что я делаю, и, главное, зачем?»

— Герцог Сагер — рыцарь без страха и упрека, — спокойно сказала Ребекка. — Он лучший полководец эпохи. Во всяком случае, так считал покойный император.

«Который был твоим мужем».

— Но для меня, Карл… и для Дмитрия, лучшим являетесь вы.

Что ж, она была, по-своему, права. Из всех перечисленных ею полководцев, начинающуюся войну всех против всех выиграть могли — если, конечно, могли — только Гавриель и он сам. Такова была правда, и Карл не собирался кривить душой перед самим собой. Да, они были лучшими. Что поделать? Однако маршал Меч по причинам, которые хорошо были известны императрице, не мог стать ее любовником.

«А я бы мог».

Да, Карл мог получить теперь все, о чем тайно или явно мечтали многие честолюбивые натуры во все времена, во всех землях. Одна из красивейших женщин эпохи предлагала ему себя, а заодно и власть, а возможно, и корону империи. Но и ее можно было тоже понять: одинокая женщина, все еще носящая титул императрицы, преданная вассалами, окруженная врагами…

— Карл!

— Зачем вам это, Ребекка? — тихо спросил он. — Вы ведь меня не любите…

— А вы? — спросила она вместо ответа.

— Я?

Что он мог ей сказать? Вернее, что должен был теперь сказать? Карл и сам не знал ответа, вернее все еще не мог ясно выразить то, что творилось в его собственной душе.

— Я? Я любуюсь вами, — сказал он холодным ровным голосом. — Но ваша красота меня не воспламеняет.

— Значит, нет? — в глазах императрицы зажегся какой-то новый, не известный Карлу огонь. — Это ваш окончательный ответ?

Ну что ж, он получил сказочное предложение и отверг его, руководствуясь не вполне понятными ему самому мотивами, среди которых было много всякого, вот только голоса своего сердца он тогда не услышал, просто потому, что не пожелал. Или все-таки именно голос сердца все и решил?

— Да, — сказал он и улыбнулся Ребекке Яристе, такой прекрасной и такой чужой. — Но вы можете быть совершенно уверены, ваше величество, я буду сражаться за вас и вашего сына так, как если бы бился за себя.

Почему сейчас он вспомнил об этом разговоре? Только ли потому, что снова очутился в этих памятных ему спальных покоях?

— Вы здесь, Карл? — голос Дмитрия едва не заставил его вздрогнуть. — Я вас не вижу, Карл, но мне сказали, что вы, может быть, сочтете возможным…

Карл с удивлением огляделся вокруг. Сейчас, в комнате оставались только они с императором. Судя по всему, за то время, пока он предавался воспоминаниям, все уже покинули спальню императора. Поубавилось и горящих свечей.

— Здесь, — Карл услышал свой голос, но исходил он, казалось, не из его горла, а звучал сам по себе, возникая одновременно везде и нигде. Ощущение было более чем странным, но Карла удивить было сложно, тем более, сейчас.

— Значит, Филипп меня не обманул, — между тем, сказал император. — Он это сделал.

— Кто такой Филипп?

— Филипп Жаворонок, — объяснил император, борясь с отдышкой. — Мой придворный алхимик и маг.

— Он Кузнец, я полагаю? — вести разговор, зная, что ты невидим, было не просто.

— Кажется, он действительно что-то такое говорил… Давно… Я точно не помню, но… но дело не в этом. Только что я подписал последний вариант своего… завещания. Теперь уже, наверняка,… последний.

— Мне очень жаль, Дмитрий, — тихо сказал Карл, но старик его услышал.

— Не жалейте, Карл, — сказал он с усмешкой, которая, впрочем, далась ему с видимым трудом. — Я… я прожил много дольше, чем… рассчитывал. Где вы сейчас… находитесь… Карл?

— Здесь, — пожал плечами Карл. — В изножье кровати.

— Нет, — Дмитрий чуть заметно покачал головой. — Я имею в виду… на самом деле.

— Во Флоре, — ответил Карл и тут же сообразил, что еще мгновение назад ничего этого не помнил. — В Мраморных Горах.

— Далеко, — тяжело выдохнул Дмитрий. — Впрочем… там, кажется, есть проход… в Сегед,… и зима еще не закрыла… перевалы.

— Вы правы, Дмитрий, — согласился Карл. — Но что это меняет?

— Многое… вы можете успеть в… Цейр… до того… как все закончится. Сколько времени?

— Сколько времени возьмет дорога? — переспросил Карл.

— Да, если не жалеть… лошадей…

— Месяц, — ответил Карл, недоумевая, зачем ему теперь ехать в Цейр. — Может быть, три недели.

— Месяц я, пожалуй, продержусь.

— Но зачем?

— Вы же слышали… Карл! — Дмитрий был явно удивлен вопросом Карла. — Вы же…

— Я ничего не слышал, — объяснил Карл.

— Вот как, — Дмитрий закашлялся и какое-то время только перхал и хрипел, содрогаясь всем своим тщедушным телом, прикрытым слишком тяжелым для него меховым одеялом.

— Я завещал империю вам, — сказал слабым голосом Дмитрий, едва оправившись от приступа кашля.