В тот момент, когда он усомнился в справедливости утверждения, что его судьба — дорога, что в свою очередь, всегда предполагало, что лишь Хозяйка Судьба направляет его по бесконечным тропам ойкумены, Карл оказался один на один с какой-то иной, неведомой ему силой, которую заподозрил — и не без причин — в некоем не известном ему еще умысле. Ирония, однако, заключалась в том, что, бросив — вольно или нет — Кости Судьбы, и обретя, благодаря этому, казалось бы, абсолютную свободу, Карл обнаружил себя идущим по неверной земле, где всюду, куда он мог бы захотеть поставить ногу, могли оказаться зыбь или топь. В результате, он нашел себя в ситуации полной неопределенности. Разум не в силах был определить, что верно, а что нет. Где заканчивается случай и начинается план? Где собственная воля Карла торит путь к цели, которую выбрал себе он сам, и когда его, Карла, ведет вперед невидимый кукловод, продвигая, как шахматную фигуру, к собственной, этого тайного врага или, напротив, доброжелателя, цели? Но там, где оказался бессилен разум, Карл решил, как и в прошлом, довериться своему художественному чувству. И решение созрело само собой, как зреют сыры в чанах или вино в бочках, и интуиция приняла его без возражений. Карл решил не спрашивать себя, зачем он идет к Воротам Саграмон, но тем не менее пойти туда и посмотреть, что из этого выйдет. В тоже время, он положил не спешить с путешествием, предоставив случаю и стечению обстоятельств определить, когда ему следует отправиться в дорогу. И еще, он понял, что пойдет один, а почему так, и зачем, он спрашивать свое сердце не стал.

— Зачем? — спросила Стефания.

— Пока не знаю, — искренно ответил Карл. — Видишь ли, у меня было что-то вроде видения или предсказания. Что-то, связанное с Воротами Саграмон. Я был там однажды, но не припомню, чтобы дорога на перевал была отмечена чем-то особенным, таинственным, или необычным. Не знаю, есть ли там хоть что-нибудь, ради чего стоило предпринимать это путешествие. Впрочем, я плохо знаю эти места. Возможно, что там все-таки что-то есть. Или там меня ожидает встреча с кем-то, о ком я еще не знаю или о ком успел позабыть? Все возможно.

Кажется, Стефанию заинтересовали его слова. Она задумалась, будто пытаясь что-то вспомнить, и Карл ее не торопил. Кто знает, не откроется ли ему сейчас еще что-то из того, о чем он никогда даже не слышал, как случилось это несколькими часами ранее в разговоре с Гавриелем?

— Геррид, — вдруг сказала Стефания. — Ульмо Геррид, отец Августа Герра — родоначальника нашей семьи, жил где-то там. Возможно, в долине Пенистой, или выше, на Волчьем плато, или еще выше, на Ступенях. Я точно не знаю, но в нашей Домашней книге это должно быть записано.

«Вот только книга та осталась во Флоре… Впрочем, Кершгерид, Герст, Геррид… К чему бы такое сходство? Или это опять случайное совпадение?»

— Домашняя книга? — переспросил Карл.

— Да, — кивнула Стефания. — Спроси Ахилла, он тебе не откажет.

— Ахилл погиб на охоте четыре года назад, — сказал Карл.

— Женат он, естественно, не был, — она задумчиво сдвинула брови. — Или все-таки?

— Нет, — покачал головой Карл. — Он не женился, и не озаботился даже тем, чтобы усыновить кого-нибудь из своих «друзей».

— Значит, теперь герцог Герр ты?

— Да.

— А Валерия?

— Она, естественным образом, моя наследница. В данный момент, ей перешел титул графов Ругеров, но ее собственный титул стоит во Флоре выше.

— Она замужем? За кем? — оказалось, что этот вопрос Стефанию заинтересовал по-настоящему.

— Она вышла замуж за бана Конрада Трира. Конрад…

— Я помню Конрада. Что ж, это хорошая партия.

Карл неожиданно для себя поднял глаза к небу и увидел двух больших птиц, паривших на волнах теплого воздуха высоко над землей. Когда он опустил взгляд, Стефании рядом с ним уже не было. Не было и ее лошади.

После полудня подул слабый восточный ветер, но облегчения не принес, потому что зной достиг уже максимума, а ветер прилетел оттуда, где наверняка было немногим прохладнее. Зато теперь по тракту поползли неторопливые песчаные змейки, переходившие при резких порывах ветра «на бег». Еще через полчаса, в небе появились редкие размазанные облачка и резво побежали над головой, но зато больших птиц Карл там больше не видел.

Таборги он достиг, когда солнце спустилось уже к пятичасовой линии, но световой день еще не закончился, и Карл решил в городе не останавливаться, а заночевать у костра, сделав за сегодняшний день еще три-четыре лиги.

Вблизи Таборги, во всяком случае, с северной ее стороны, тракт ожил, что было вполне ожидаемо. Теперь на нем появились многочисленные пешие и верховые путники, проезжали — в разных направлениях — телеги и фургоны, попадались гурты овец и стада коров. Все спешили засветло добраться до города, или, напротив, выехав из него, возвращались к себе домой, в разбросанные по окрестным холмам деревни, хутора и дворянские усадьбы. Однако, когда Карл миновал этот крохотный городок, имевший, впрочем, достойные крепостные стены, как и все остальные торговые города во Флоре, Гуртовая тропа быстро опустела, и в ранних сумерках, Карл снова оказался на дороге один, если не считать, конечно, аптекаря Марта, по-прежнему следовавшего за ним в уважительном отдалении.

— Что это значит?! — голос женщины, внезапно возникший в вечерней тишине, нарушаемой лишь стуком копыт, звенел от возмущения. — С какой стати?!

Карл повернул голову и не удивился, обнаружив, что на дороге он уже не один. Слева от него на превосходном игреневой[4] масти жеребце ехала дивной красоты женщина. Впрочем, красота обращенного к Карлу лица была холодной и, пожалуй, даже отталкивающей, тем более, что сейчас на нем отражались весьма противоречивые чувства — возмущение, удивление, страх и ярость — которые женщину отнюдь не красили. Она была, по-видимому, высока и прекрасно сложена. Во всяком случае, дорожное платье из изумрудного бархата и зеленоватого прошитого золотой нитью шелка, украшенное золотистыми кружевами и скромными по размерам, но яркими самоцветными камнями, не скрывало, а, напротив, подчеркивало ширину ее бедер и пышность груди. Волосы, полускрытые темно-зеленой шляпой, были очень светлыми, почти седыми, но, вероятно, правильнее было считать их льняными. Прозрачные глаза полные ярости и страха смотрели прямо на Карла.

— Зачем?! — голос женщины поднялся едва ли не до крика.

Она не была похожа ни на великолепную Сабину — супругу лорда Томаса Альба, ни на роскошную и наглую Галину Нерис, ни на изысканную Софию Цук, ни на царственную княгиню Клавдию, и все-таки что-то от каждой из этих женщин в ней присутствовало.

— Не надо так волноваться, моя госпожа, — поклонился Карл. — Позволено ли мне будет узнать ваше имя?

— Зачем тебе, Карл? — ее оскал, по-видимому, должен был считаться улыбкой. — Неужели тебе мало имен? Выбирай любое!

— Но я настаиваю, — улыбнулся Карл, почувствовавший, что находится на верном пути.

— Я… — было видно, что женщина изо всех сил борется с силой, которую ей, впрочем, было не одолеть. — Мое…

— Смелее, сударыня, — насмешливо предложил Карл. — Я жду. Итак, как вас зовут?

— Норна, — выдохнула женщина.

— Просто Норна? — уточнил Карл.

— Чего ты хочешь, Карл? — по лицу женщины было видно, что она все еще пытается противостоять неизбежности.

— Я хочу знать ваш титул, сударыня.

— Лунная… — слово далось ей с трудом, но в следующее мгновение лицо женщины разгладилось, и на губах появилась довольная улыбка. — Достаточно, Карл. На этом месте мы должны остановиться, — теперь в ее голосе слышалось торжество. — Должна признать, что я тебя недооценила, но кто не ошибается?

Она помолчала секунду, с интересом рассматривая Карла.

— Ты оказался хорошим учеником, Карл, — сказала она, наконец, ровным, ничего не выражающим голосом. — И достойным противником. Тем сладостнее будет моя победа. А теперь, прощай, Карл. Твое время истекло.