Директор этотамского зоопарка, худощавый нервный ардрит, сказал:

— А теперь я покажу вам курдля.

Он прихватил с собой моток веревки, и мы пошли.

Я сказал, что давно уже мечтаю посмотреть на курдля.

— Увы, по понятным причинам мне это не удалось во время охоты на него…

— Как? Вы охотились на курдля?! — воскликнул директор и застыл, как в столбняке.

Я лишь вздохнул и опустил голову, хотя вины за собой никакой не чувствовал.

— Все равно ему уж не жить было, — все же попытался я оправдаться. — Кроме меня, там был еще какой-то ардрит…

— Вот она, черная энтеропийская неблагодарность, — с горечью проговорил директор, становясь из красного коричневым. Он смог, наконец, двигаться, и мы пошли дальше.

— И вы тоже, представитель другой цивилизации, — продолжал он, когда мы миновали высокие ворота заповедника. — Да знаете ли вы, что для нас курдль?.. Колыбель ардритов и вообще всех энтеропийцев, вот что! — торжественно произнес он, не дожидаясь моего ответа. — Не будь их — не было бы и нас. Ведь в древние времена (тут он даже порозовел от воодушевления) только курдли могли защитить нас от метеоритов в периоды смертоносных спотыков. И они многократно использовали эту возможность, гостеприимно предоставляя свое чрево в наше распоряжение. Я уж не говорю о том, что во всей достижимой части Галактики вы едва ли сыщете животное более добродушное и умное, чем курдль.

Я не выдержал:

— Никогда больше, — произнес я, — ни один курдль не погибнет от моей руки.

Директор в ответ только засветился спокойным зеленоватым светом: он простил меня.

Дорога между тем пошла на подъем, и ландшафт украсился бурыми камнями (явно метеоритного происхождения), из-под которых пробивалась какая-то странная кустарниковая растительность.

— Мы поднимаемся в горы? Неужели эти гиганты живут в горах?

Директор поголубел и забулькал веселым, но, по моим земным понятиям, не слишком заразительным смехом:

— Давненько никто из чужеземцев так не заблуждался относительно курдля! Сейчас мы идем по его хвосту.

Едва он успел договорить, как почва у нас под ногами заколебалась. Меня сбило с ног. Не будь я предупрежден, непременно закричал бы: «Караул! Землетрясение!» Несколько крупных булыжников пронеслось мимо нас с оглушительным шумом.

— Испугались? — посочувствовал директор, помогая мне подняться. Переступил курдль с ноги на ногу, вот хвост у него и сдвинулся с места.

— Хорошо еще, что у вас на Энтеропии мух нет. Что бы с нами сейчас было, если бы он принялся отгонять их хвостом, — пошутил я.

Подъем, однако, становился все круче. Пришлось сделать связку (тут я понял, зачем нужна веревка) и поменьше разговаривать. Вскоре стала сказываться разреженность атмосферы.

— Ничего, — отдуваясь, проговорил мой экскурсовод, — на этот экземпляр вполне можно взойти без кислородных аппаратов. Он еще не самый крупный.

Ландшафт менялся с поразительной быстротой. Только что шли по живописным альпийским лугам, а вот уже типичная тундра: мхи да лишайники. И камни, конечно. Точнее, метеориты. Справа и слева от дороги расстилалась теряющаяся вдали трясина.

— Это Ключичные болота, — рассказывал директор. — Образовались в области ключиц еще в доисторические времена. Старики наши их стороной обходят. Гиблое, говорят, место.

Мы пробились через гряду облаков, нависавших над болотами и увидели вершину.

— Не обольщайтесь на этот счет, — пропыхтел директор. — Это не макушка еще. Затылок. А от него до верха — порядочный путь.

Но и он остался позади, точнее, внизу.

— Мы достигли высшей точки курдля — его макушки, — торжественно провозгласил директор. — Оглянитесь вокруг! Какая величественная панорама города открывается отсюда! — воскликнул он, заметно голубея, и даже проворковал что-то вроде: «Этотам, моя столица Энтеропии родной!»

Я посмотрел: панорама в самом деле открывалась величественная.

— А теперь ознакомимся с внутренним устройством животного. Я поведу вас хоть не самым удобным, но зато вполне безопасным ходом. Ноздри считаются опасными с тех пор, как пропала целая экскурсия, пытавшаяся проникнуть внутрь через одну из них. И кто бы мог тогда подумать, что курдли умеют чихать… Трагедия экскурсантов в том, что по инструкции резерв, во избежание удвоения личности, можно использовать лишь тогда, когда факт смерти твердо установлен.

Я ничего не понял из последней фразы, но спросить не успел: мое внимание отвлекла свисавшая сверху большая каменная плита с надписью:

Мы прошли по длинному широкому тоннелю наружного уха, украшенному национальными орнаментами, и через одну из многочисленных трещин в барабанной перепонке проникли в среднее ухо.

— Дальше через евстахиеву трубу мы попадем, куда нам хочется, — прошептал мой провожатый.

— И во внутреннее ухо? — также шепотом спросил я.

— Только не туда! Не зря ведь его называют лабиринтом. Столько исследователей уже там погибло, а надежной схемы лабиринта все нет и нет…

Евстахиева труба оказалась длинным, расширяющимся к концу переходом.

— У нас многие возражали против облицовки трубы: романтика, мол, теряется. Но пришлось пойти на это — курдли не выносят щекотки.

Мы вышли в глотку и по языку, упруго подминающемуся под ногами, направились к зияющему красноватым светом зеву.

Я огляделся по сторонам.

— Что, зубы ищете? Нет их, зубов-то. Стар уже этот экземпляр. Вы бы лучше под ноги смотрели, а то ненароком зацепите за вкусовой сосочек… Невелико удовольствие — быть заглотанным.

Я хотел было сказать, что уже испытал это на охоте, но вовремя остановился. Вместо этого я спросил:

— Органы дыхания тоже входят в программу нашей экскурсии?

— К сожалению, нет. К экскурсиям в легкие, а тем более в сердце, допускаются только лица, прошедшие специальную медицинскую комиссию. Кроме того, без гида я и сам боюсь в этих альвеолах заблудиться.

Но мне хоть краешком глаза хотелось взглянуть на легкие. Я поотстал немного, подошел поближе к гортани и заглянул в мягко розовеющую глубь дыхательного горла.

— Вам что, свой резерв использовать не терпится?! — вдруг закричал на меня директор.

Я правильно воспринял это выражение как: «Вам что, жизнь надоела?!», поспешно отступил от гортани и вопросительно посмотрел на своего провожатого.

— Ведь того и гляди вдох начнется, — уже более спокойно пояснил он. — Сегодня как раз день вдоха.

Под щитом с надписью:

мы отыскали рубильник, приводящий в движение нужный нам эскалатор.

— Меня вот какой вопрос интересует, — обратился я к директору, когда немного привык к стремительному движению эскалатора. — Откуда берется электроэнергия для освещения, для эскалаторов, лифтов и прочих механизмов? Ведь не электростанция же здесь внутри?!

Директор засмеялся своим незаразительным смехом и заголубел как-то особенно нежно:

— Конечно же, нет! Биоэлектричества курдля вполне хватает на все внутренние нужды. Желудок, например, освещается от спинно-мозгового ствола, эскалаторы работают от блуждающего нерва, легкие освещаются симпатическими нервами… А вот и желудок. Приехали.

На дне желудка в свете многочисленных ламп блестело озеро желудочного сока.

— А что это за домики на том берегу? — поинтересовался я.

— Санаторий для желудочно-кишечных больных. Самая запущенная болезнь вылечивается в таком санатории за один двухмесячный перерыв между процессами пищеварения, который называется здесь курортным сезоном… Кстати, у вас есть возможность проверить эффективность желудочного сока. Не хотите ли искупаться?