Лида с трудом втискивается в переполненный вагон. Двери за спиной девушки захлопываются, прижав ее к чьим-то спинам. Поезд трогается. За стеклом, набирая скорость, убегает назад унылый подмосковный пейзаж, серые деревянные избы, пустые поля, редкие рощицы, еще влажные от росы луга, с застывшими на них коровами, меланхолично провожающими глазами поезд, уносящийся к Москве.

На очередной остановке новая толпа пассажиров штурмует вагон. Лиду совсем придавили. Впереди нее — какой-то лохматый, непроспавшийся тип, а сзади уперлась ей в спину большим бидоном крестьянка, везущая на рынок молоко. Лида морщится от боли в спине. А тип курит и пускает дым ей в лицо.

Тип. Чего носом крутишь? Вагон — для курящих.

Лидия. Но не обязательно дым в лицо пускать.

Тип. А ты повернись ко мне задом. Хочешь помогу?

Лидия. Уберите руки. Я закричу.

Тип. Кричи на здоровье. Для легких полезно.

Крестьянка с бидоном. Эй, парень, чего к девке пристал? А ну, уймись! Видишь, до слез довел.

Тип. А ваше, мамаша, какое собачье дело? Может, у нас любовь?

И пустил струю дыма крестьянке в лицо. Она зашлась кашлем.

Из поезда валит густая толпа. Поток людей несет Лиду ко входу в метро с большой буквой «М» на самом верху. Внезапно девушка останавливается и, толкаемая обтекающей ее толпой, затравленно озирается по сторонам.

Лидия. Украли! Сумку украли! Там — документы!

Голоса из толпы.

— Ищи ветра в поле.

— Не надо зевать.

— Что, вчера на свет народилась?

— Вот ворье! Нет на них управы!

Лидия(сдерживая слезы). Все документы! Боже!

Только этого недоставало! Что же мне делать?

Крестьянка с бидоном. И деньги были?

Лидия. Последние. До получки еще неделя.

Крестьянка с бидоном. Совсем худо. И так тощая. Что ж от тебя останется?

Поток пассажиров выносит их на эскалатор, уползающий под землю. Параллельно ему ползет вверх другой, на котором людей поменьше. По нему поднимается тот тип, что дымил в вагоне Липе в лицо. Он увидел ее и швырнул ей сумку.

Тип. Держи! На хрена она мне сдалась? Три рубля и мелочь. Стоило руки марать.

Его унесло вверх, а Лида, продолжая ехать вниз, поспешно роется в сумке.

Крестьянка с бидоном. Взял деньги? Последние три рубля?

Лидия. Взял. Да черт с ними! Главное — документы целы. Ох, как я напугалась. Сердце го груди вырывается.

Крестьянка с бидоном. На три рубля— всю неделю! Да это же ноги протянешь! Кем же ты, милая, работаешь?

Лидия. Я — актриса.

Крестьянка с бидоном. Вот оно что. Понятно. Чего ж они такую красивую вздумали голодом морить?

Лидия (улыбаясь) Ничего, мать. Искусство требует жертв. И потом… не нужно диеты… чтоб фигуру сохранить.

Крестьянка с бидоном (вздыхая). Тебе видней. А я, дура, грешным делом полагала, уж если актриса — непременно в золоте купается да серебром утирается.

За кулисами театра киноактера, по тесным проходам, по узким лестницам снуют взад и вперед полуодетые артисты, рабочие переносят куски фанерных декораций.

Перед стендом с объявлениями сбились кучкой молоденькие актрисы в одинаковых, пышных, до полу костюмах боярышень, с кокошниками на головах и светлыми тугими косами до пояса.

Объявление на стенде гласит:

«Киностудия „Мосфильм“ приступает к съемках совместного англо-советского фильма „Сильней всего“. Пробы актеров — ежедневно с 10 до 12 часов в комнатах 112-114».

Первая актриса. Половина съемок — в Англии! Вот кому-то повезет!

Вторая актриса. Хоть бы самую маленькую ролишку заполучить!

Третья актриса. Ты бывала за границей?

Первая актриса. Так нас и пошлют. Для это-го есть свои люди. Проверенные.

Третья актриса. В постели у начальства.

Вторая актриса. Да покажите мне эту постель! И я глазом не моргну — прыгну туда.

Четвертая актриса. Ой, девочки! Когда же нам судьба улыбнется? Господи! Поехать в Англию, жизнь посмотреть, приодеться по-людски. Там, говорят, за копейки можно вырядиться королевой.

Первая актриса. Вот уж дура я! Учила в школе английский, а ни черта в голове не осталось.

Вторая актриса. Без языка даже на порог не суйся. Вот кому хорошо. (Кивает на спускающегося по железной лестнице холеного подтянутого мужчину лет пятидесяти, одетого с изысканной небрежностью богатого человека.) Чешет по-английски как по-русски.

Первая актриса. Наш?

Вторая актриса. А то чей же? Анатолий Безруков. Неужели не слыхала? Писатель. Ни одной хорошенькой юбки не пропустит.

Третья актриса. Сценарий этот он писал. Говорят, прямо по-английски, а уж потом на русский перевел.

Четвертая актриса. Встреть я его на улице — приняла бы за иностранца. Женат?

Вторая актриса. Какую это роль играет?

Четвертая актриса. Спать, девки, надо, значит, с ним. Уж он-то свою пристроит в картинку. Чтоб за границу со своим самоваром…

Первая актриса. Кого — свою?

Четвертая актриса. Ну, Нинку Сергееву.

Вторая актриса. Да он уж давно с Люськой.

Третья актриса. Старо. Я его с Ленкой видала.

Первая актриса. Вот, стерва, вовремя легла.

Вторая актриса.Надо не только уметь ноги раздвигать, но и знать когда.

Голос. Второе, пожалуй, важнее.

Это сказала молодящаяся старушка, из бывших красавиц, а теперь уже усохшая и дряблая, и даже страшноватая от того, что пытается скрыть свою ветхость под толстым слоем румян и белил. Она и одета не по годам вызывающе ярко. В густо намазанных губах вечно дымит сигарета в длинном мундштуке. Вялые мочки ушей оттянуты массивными серьгами. На фальшивых ресницах трепыхаются черные комочки краски. Нина Ивановна Стрельникова, по кличке Мумия. Бывшая актриса, которую держат в театре из жалости кем-то вроде посыльной, мальчиком на побегушках.

Мумия. Доверьтесь моему опыту. Все в прошлом — как во сне. Ах, сколько наша сестра теряет из-за поспешности. Из-за своей уступчивости. Умение рассчитать, девочки, порой важнее, чем умение строить глазки. Одна лишняя извилина в голове ценнее вздернутого носика и пухлых губок.

Актрисы рассмеялись. Доброжелательно. И снисходительно. Мумию в театре любят и жалеют, как реликвию.

Лидия (подбегая). Нина Ивановна, голубушка, выручите, трешку — до получки. Украли в электричке.

Мумия. Растяпа. Будешь зевать — не только сумочку, жизнь уведут. Не успеешь оглянуться — а где она, молодость? Куда подевалась? И ответит тебе зеркало, как мне отвечает: «Мумия ты и больше никто».

Порывшись в карманах широкой юбки, она извлекла кошелек с мелочью и отсчитала Лиде три рубля.

Лида обняла ее и чмокнула в морщинистый лоб.

Лидия. Мумия — ты наша заступница. Палочка-выручалочка. Живи до ста лет!

Мумия. Да куда уж денусь? Мне никак нельзя помирать, пока с вас со всех долги не получу.

Голос (кто-то сверху кричит и хлопает в ладоши). Девочки! На сцену!

Девушки опрометью бегут одна за другой, придерживая руками края длинных, до пят, юбок. На спинах подпрыгивают толстые светлые косы.