Очередное деловое предложение. Очередная попытка купить мою душу маслеными обещаниями и уговорами, пылкими сказками.

Бауэр Фон-Нейман… неизлечимо болен. И даже "всемогущий" Хельмут и "коварная" Беата не в силах помочь. Изменить, исправить его участь. Единственная надежда — на необычайный дар… такой же необычайной "Целительницы", "Лекаря", "Знахарки"… Анны, которая в присутствии уже многих людей являла "чудо животворящее": возвращая беспросветно больных, представленных к смерти людей, к полноценной жизни".

— Это какая-то забава? Шутка? Или… инквизиция нынче стала действовать тонко и тайно?

Поморщился, нахмурился мужчина от моих слов.

— Побойтесь Бога, какая инквизиция? Я, как представитель Ордена, предлагаю вам заключить договор, причем на Ваших же условиях: Вы излечиваете риттербрюдера Бауэра — а мы хорошо Вам за это платим. Не обидим. Или что…, - взгляд около (отчего и я ему вторю), — Вы живете в полном достатке и подобные глупости больше не занимают Вас?

Взгляд на Нани — казалось, та готова была сейчас взорваться от счастья; на Тетку — окаменевшая, дико таращила глаза и, чудилось, будто уже не дышит.

Глубокий вдох, и вновь глаза в глаза со своим супротивником.

Нервно прожевать эмоции.

— А если я не справлюсь? Не в моих будет силах? Или… опоздаю? Путь-то… неблизкий.

Закивал живо, лихорадочно головой.

— Оплатим дорогу и все Ваши усердия. В случае успеха — отличные премиальные. Так что, не обидим при любом исходе.

— А защита? Кто мне гарантирует защиту от нападок… некоторых людей? Лживых обвинений?

— Орден, — уверенный, твердый кивок головой. — Полностью положитесь на нас. А не достаточно моего слова, члена конвента Бальги, как и… остальных риттербрюдеров, фон Неймана и фон Менделя, то обязательство Командора, Рихтенберга.

Тотчас кольнуло в груди. Запнулась. Боль вмиг пронзительной стрелой ворвалась в сердце, отчего откровенно поморщилась я.

— Фон-Менделя? — несмело, сухо шепчу.

— Да, — лицо незнакомца просияло, — брата-рыцаря фон Менделя. Поговаривают, вы когда-то хорошо ладили между собой. Да и… конечно, великое исцеление его — полностью Ваша заслуга. Увы, отблагодарить Орден в полной мере не смог.

Качаю головой.

— Нет, не стоит. Дело было не в оплате.

Загадочно ухмыльнулся тот, но смолчал (не прокомментировал).

— Так что? Каково решение?

Обмерла я. Жуткие за и против. Страх заживо сдирал кожу, но безумно подкупало то, что я, наконец-то, увижу его…. моего Генриха.

— А Цинтен… он все еще под поляками?

Оторопел мужчина, невольно округлив очи.

— Нет, что вы! Уже давно наши войска вернули сие селение в лоно Ордена.

Коротко, неуверенно киваю. Еще секунда — и устремляю взгляд на Девочку.

— Нани?

— Да? — резво ожила Девочка, машинально ступила пару шагов ближе, но тут же обмерла; нервно заломила себе пальцы.

— Решай.

Уже повозка с нами стала набирать быстрый ход, как вдруг резво обернулась Нани, словно что-то почувствовав. Последовала ее примеру и я.

… на выходе из города стоял какой-то молодой человек и внимательно, напряженно, всматривался нам вслед. Еще миг — и вдруг резкий разворот, бег на грани сил куда-то в сторону, минуя городские ворота. В лес…

— Кто это? — испуганно шепчу ей.

Шмыгнула носом та, тотчас отвернулась, пряча взгляд. Едва слышно:

— Неважно!..детские глупости.

Все это время Фон-Нейман находился у себя дома, а не в приюте под присмотром Хельмута (что вызывало, конечно, целую череду вопросов).

Осмелиться перешагнуть через порог треклятой обители и, с опаской оглядываясь по сторонам, пуститься в заданном направлении. Надо, кстати, отдать должное: не только обет целомудрия позабыл сей человек, но и… бедности. От шикарных портьер на окнах — и вплоть до серебряной посуды в арсенале смиренного монаха.

К тому времени, как мы прибыли в Цинтен, он находился уже в ужасном состоянии. Будучи, практически, в бреду, с трудом узнал меня и даже своего «Посыльного».

…

Бегло, поверхностно осмотреть Бауэра, немного ощупав живот (болезненно место).

— Вы мне поможете, Анна? — едва слышно, изнеможенным голосом шепнул.

Глубокий, мерный вздох. Глаза в глаза.

— Я готова идти на сделку. Только речь… отнюдь не о деньгах.

Поморщился (не то от боли, не то от злости).

Внезапно махнул рукой в сторону присутствующих, давая приказ оставить нас одних. Тотчас подчинились.

— Я слушаю…

Выровнялась, как перед расстрелом, и жестко, черство, дабы ни грамма не потребовал уступить:

— Я вылечу, если смогу. Сделаю всё, что в моих силах и знаниях, однако… Вы развеете ту дурную славу, что пустили обо мне, а также впредь не посмеете меня и Беату обвинить в колдовстве или в каких других жутких, ереси подобных, деяниях. Никакого гонения, никаких упреков. Более того, даже если кто-то примется за эту участь, Вы обязуетесь вступаться за нас, как за себя самого. А в свою очередь — я даю вам слово всегда заботиться о Вашем здоровье, делать всё, что потребуется, и какая бы беда Вас не настигла. И доколе будут мои силы — доколе и я буду Вам служить.

Долгие, натяжные минуты тишины, тяжелые рассуждения, перестрелка взглядов — и наконец-то… проиграв незримый бой, закивал головой, обреченно прикрыв веки.

Приказать подготовить все необходимое: стол, прокипяченные тряпки, вода ключевая и вар, свечи, вино и так далее, всё по привычному списку.

— А пока я наведаюсь в приют, возьму нужные зелья у Беаты, инструменты и позову Хельмута.

С безумной радостью на душе и в сердце поприветствовать своих горячо любимых друзей.

— Анна? — всё еще не может поверить своим глазам Знахарка.

Жадные, голодные объятия.

— Всё-таки решилась, — кивает головой Хельмут и улыбается. — Надеялись — и сбылось.

— Да уж сколько молитв! — перебивает его Беата. И снова лицом к лицу с ней.

Внезапно девушка быстро слюнявит уголок фартука и принимается заботливо тереть мне щеку (видимо, во что-то я уже успела вляпаться) — покорно выждать, вытерпеть сию, отчасти материнскую, опеку — и, наконец-то, заливаясь улыбкой, повернуться к Доктору.

— Хельмут, Вы же мне поможете с Фон-Нейманом, да?

Немного помедлил, взгляд заплясал бесцельно около, но еще один вдох — и уверенно закивал головой.

— Если понадобиться.

— Я сделала уже кое-какие распоряжения. Бауэр в ужасном состоянии, транспортировка не возможна. Так что оперировать придется там, у него же дома. Но, если честно…, - голос стих, переходя на шепот, — у меня совершенно смутная картина о том, что с ним происходит. Это может быть что угодно. От кишечника до селезенки, или мочевого пузыря.

— Судя по тому, что мне до сего дня удалось выведать из его же рассказов, я больше склоняюсь к болезни кишок. Как у той женщины, молодой матери, что еще с грудным малышом к нам приходила. Генриетта, если не ошибаюсь.

Обмерла я, округлив очи. Еще миг — и осмеливаюсь на главное:

— Если так… то почему Вы отказались его лечить?

Удивленно вздернул бровями Врач. Закачал головой:

— Не я, а — он сам. Вбил поначалу себе в голову, будто это Вы, Анна, наслали на него болезнь… за его нападки на Вас и за то, что вынудил покинуть пристанище. А после, вроде как, сон ему приснился о том, что лишь Вы способны его исцелить, подобно тому чуду с Генрихом и тем молодом человеком с Бальги. А далее и вовсе разум старика помутнел. Стал утверждать, что Господь его покарал за его злобу и отступничество от обетов. Принялся молить о прощении. Требовать встречи с Вами, хотя бы ради того, чтобы перед смертью очистить свою душу. Но… увы, никто не знал, где Вас искать. Никто, даже мы с Беатой. И только… риттербрюдер Фон-Мендель как-то оговорился, что возможно, Вы направились к истокам. Вот тогда и… верные почитатели нашего Покровителя кинулись в Путь.