Между мной и Симоном все еще было какое-то напряжение, но, проснувшись наутро после той вечеринки с чувством вины, не менее тяжелым, чем похмелье, я поклялась никогда больше не заходить так далеко. Ни Михел, ни Патриция, ни Симон не обмолвились об этом ни словом, и я присоединилась к ним. Слова могут придать невинному флирту гораздо больше значения, чем он того стоил на самом деле, сказала я себе. Мои иногда шокирующие фантазии о нем заставляли меня с болью констатировать, что мои чувства зашли гораздо дальше, чем я сама себе признавалась. Но это была строго запрещенная территория. Если бы я стала искать близости с ним, я бы поставила под удар не только свой брак, но и дружбу, вместе с прилагающейся к ней сладкой жизнью.

Однажды ночью, это было осенью, и на улице стоял жуткий туман, Михел вернулся с тенниса очень возбужденным. Я сидела внизу в халате, ждала его и беспокоилась, как бы он не выпил лишнего и не въехал в темноте в дерево или в канаву. Несколько раз я пыталась дозвониться ему на мобильный, но каждый раз включался автоответчик и от нервов я выглушила полбутылки красного вина. Он пришел около половины третьего, весь пропахший кабаком, пивом и сигаретами, и жадно поцеловал меня в губы с такой страстью, как не делал этого уже много лет.

— Я так классно поговорил сейчас с Симоном, ты извини, что так поздно, но разговор был — просто очуметь, — извинился он и достал из холодильника бутылку пива. Потом уселся напротив меня на стол и посмотрел покрасневшими, но сияющими глазами.

— Мы будем делать большие дела, мы с Симоном. У него столько бабок, Ка, за всю жизнь не потратить. Ему надо их инвестировать, и он ищет интересные проекты, чтобы в них вложиться. Желательно в недвижимость. Я искал новое здание, ты же сама знаешь, и ничего подходящего нет. Так вот, Симон предложил вместе строить. В районе Амстелфейна. Он покупает землю, строит по моим пожеланиям, а я потом арендую у него здание.

Он улыбнулся, поднес ко рту бутылку и хорошенько отхлебнул.

— За нереальную сумму, конечно…

— Если я буду расширяться, я буду больше зарабатывать. А если Симон будет финансировать, Господи, Ка, да я смогу провернуть такие дела! Он же знает всех больших ребят… Ты представляешь, каких он может собрать спонсоров?

— Да, конечно, это просто классно. Если получится так работать с другом… Но ведь может и не получиться? Я хочу сказать, ведь ты будешь от него зависеть финансово. Ты этого хочешь?

— Какая разница, буду я зависеть от него или от кого-то другого? С ним я могу разговаривать. Он умный, он такой оптимист, когда говоришь с ним, такое чувство, что все на свете возможно. Меня это так вдохновляет. Я получил такой заряд от нашего разговора.

Он провел пальцем по моей щеке и спустился по шее, сжав холодной рукой мою грудь. Я поежилась. Он наклонился и поцеловал меня в ухо.

— Я просто чувствую, что это правильно. Что я на краю прорыва… С помощью Симона все наши мечты могут сбыться. Тогда я тоже смогу стать большим парнем.

Я цинично подумала, что все свои собственные мечты — отдельный дом, огромный «вольво», фирму с кучей персонала, домик в Тоскане и членство в местном гольф-клубе — он, видимо, превратил в наши,хотя я вполне могла без всего этого обойтись. Но обсуждать этот вопрос в три часа ночи с размечтавшимся супругом показалось мне неразумным.

— Давай поговорим завтра на трезвую голову?

Он провел языком по моей щеке и нашел мои губы. Я отвернулась под предлогом того, что он весь пропах сигарами.

— Перестань, Ка, мы так давно… Я тебя хочу…

Я знала, что откажись я сейчас, мы несколько дней будем угрюмо молчать, пока я не нарушу это молчание уверениями в любви к нему. Мне этого не хотелось, и я позволила его рукам гладить мое тело. А мысли улетели к Симону. Я встала и распахнула халат. Михел погладил мои бедра, придирчиво посмотрел на груди и стал их целовать. Его рука нежно гладила мой живот, спустилась к бедрам. Я покорно развела ноги и впустила его палец. Он застонал и сказал, что я потрясающая женщина. Его собственная потрясающая женщина. Я схватила его за волосы и жадно поцеловала в губы, вдруг подумав, что я уже не была его собственной потрясающей женщиной, я с каждым днем отдалялась от него все больше, я играла в счастливый брак и давно не чувствовала себя счастливой. Михел был возбужден не мной, а деньгами, которые посулил ему Симон. А я завелась от мысли о самом Симоне.

Михел спал, когда мы за полночь вернулись от Иво и Ханнеке. Бабетт еще не хотела спать. Я тоже. И хотя меня била дрожь от холода и усталости, мозги работали на полную катушку, и я знала, что даже если лягу спать, то не усну. Поэтому я сделала две кружки горячего молока, размешала там две полные ложки меда, поставила свечи на стол в гостиной и устроилась рядом с Бабетт на диване. Теплое сладкое молоко не принесло успокоения, я чувствовала себя странным образом задетой рассказом Бабетт, услышанным час назад. Ханнеке была моей лучшей подругой. Иногда мы подшучивали над другими, которые, по нашим представлениям, были заняты только теннисом, диетами, шопингом и бесконечной болтовней о детях. По большому счету, мы с Ханнеке искали в общении друг с другом доверия и искренности, во всяком случае, я так думала. Как оказалось, она мне доверяла не полностью.

— Как ты думаешь, что я почувствовала, когда это узнала?

Бабетт обмакнула палец в расплавленный воск свечи и смотрела, как горячая капля медленно загустевала.

— Ужасно. Просто предательство. Я считаю, что это просто… Уж этого я от нее никогда не ожидала. От Эверта тоже. И как у тебя еще хватает сил ее видеть?

— Я простила ее и Эверта. А что еще мне оставалось? Я хотела сохранить и семью, и наш клуб друзей. Поэтому мы договорились держать это в тайне и сохранять видимость прежних отношений. Но опять назвать ее своей подругой я смогу не скоро. Честно говоря, я думала, что Ханнеке рассказала тебе об этом. Вы же так близки. Обещай, что никому об этом не скажешь. Даже Михелу.

Она наклонила голову, и показалось, что она сейчас опять заплачет. Я обняла ее за плечи, притянула к себе и стала гладить густые светлые волосы, пахнущие духами.

— Ты можешь мне доверять. Я буду молчать как могила.

Она подняла голову и загнанно посмотрела на меня.

— Эверт оказался в ужасном положении, когда они прекратили отношения. Думаю, это стало последней каплей. Ханнеке что-то сломала в нем, что-то нарушила. В ней самой есть что-то деструктивное, ты не находишь? Яркая женщина. Много курит, много пьет, всем рубит правду в глаза. Мне иногда казалось, что она, как и Эверт, подвержена депрессии. И это они друг в друге признали. Но я не упрекаю ее. Единственный, кто заслуживает упреков, это я сама. Я должна была видеть, как болезнь овладевает им, я знала, что у него опять проблемы. Но не хотела замечать. Как глупо… Я была слишком погружена в свои беды, в свое раздражение, я просто не обращала на него внимания.

Губы ее дрожали, у меня внутри все сжалось. Я боролась с собственными слезами и с малодушным чувством, что не смогу все это выдержать. Я хотела быть рядом с Бабетт, у меня не было пути назад. Она явно выбрала меня, чтобы поделиться своей тайной, я не могла обмануть ее доверие и смалодушничать. Но все-таки мне стало страшно.

Бабетт тяжело навалилась на меня.

— Как мне хорошо у тебя, Карен, — всхлипывала она и благодарно потерлась о мою руку. — Ты очень теплый человек… Я бы сейчас, наверное, просто с ума сошла без тебя. Если тебе когда-нибудь будет плохо, знай, что я тоже готова тебе помочь.

Я гладила ее спину и прислонилась головой к ее голове, удивляясь, как легко она поддается на ласку, хотя раньше мы никогда не прижимались друг к другу так близко. Даже с Ханнеке мы никогда не были в таких физически близких отношениях, мне были всегда противны эти телячьи нежности между женщинами как проявление дружбы. И вот теперь мы с Бабетт лежали на диване, тесно сплетясь телами, и я не чувствовала никакой неловкости.