— Нет. Я тоже не понимаю. Ей было тяжело, да, она была потеряна и ужасно расстроена из-за Эверта. Но это…

Я взяла его руку и погладила темные волоски на вздувшихся венах.

— Мы все расстроены из-за Эверта. Но мне не кажется, что Ханнеке из-за этого могла так поступить. Должно быть, это несчастный случай.

— Так и есть. Я уверен. Она слишком много пьет. Я уже несколько месяцев ей об этом говорю. Ну хоть раз можно обойтись без выпивки, мать твою. Но что тут поделать…

Его голос сорвался, он бессильно пожал плечами.

— Я не знала, что все так ужасно. Что у нее проблемы.

Он выпрямился и стал раскачиваться из стороны в сторону.

— Проблемы, проблемы. Да что у нас у всех тут творится, черт разбери? Почему это случилось? Ну, объясни мне, пожалуйста!

Я сжалась, у меня горели щеки. Мне хотелось исчезнуть, раствориться в воздухе, расплавиться на этом стуле. Иво сжал кулаки и заорал:

— Твою мать! Моя жена! Почему моя жена?

Потом он встал и пошел прочь, шатаясь, как пьяный, в пустынном коридоре.

Я вздрогнула от дробного стука шагов. Симон выглядел потрясающе в черном приталенном костюме из мягкой шерсти, под которым была накрахмаленная белая рубашка. Верхние пуговицы расстегнуты, вдоль лацканов висел развязанный голубой шелковый галстук. По темным кругам под глазами я поняла, как он устал. У меня перехватило дыхание. Я боялась посмотреть ему в глаза, чтобы не задрожать.

— Здравствуй, девочка, — он положил мне на затылок теплую ладонь. — Михел сейчас приедет. Бабетт останется с детьми. Как она?

— Боюсь, что плохо. Ее оперируют. Иво сказал, все переломано.

Он стоял передо мной, широко расставив ноги и нервно дергая коленкой.

— Господи… Что за странная история. Где Иво?

— Пошел немного пройтись. Ему, думаю, слишком тяжело.

— Ладно, девочка, пойду поищу его. Скоро вернусь.

Ханнеке лежала на больничной кровати, такая маленькая и одинокая, голова замотана бинтами, как у мумии, дыхание подключено к аппарату. Я боялась смотреть на трубочки с кровью, торчащие из повязки. Увидеть ее такой оказалось слишком тяжело, меня затошнило, закружилась голова, но я заставила себя остаться, прикоснуться к ее запачканной кровью руке и прошептать, что я рядом, что мне очень жаль, и что она должна бороться и остаться с нами ради Иво и детей. Михел выбежал из комнаты, хватая ртом воздух, за ним вышел Симон. Иво беспомощно сидел рядом со своей женой, которая сейчас была похожа на инопланетянина.

Состояние ее было все еще крайне тяжелым, и врач назвал тревожным то, что она до сих пор оставалась без сознания.

— То есть она в коме? — спросил Иво, а врач сказал, что она действительно находится в коматозном состоянии, из которого может выйти в любой момент. Однако оно могла затянуться и на несколько недель.

В палату зашел полицейский и сказал, что должен с нами поговорить.

— Ваша жена и подруга сегодня около часа ночи зарегистрировалась в отеле «Ян Лёйкен». Она выглядела весьма расстроенной. Ночью к ней в номер никто не приходил, утром и днем тоже. Хотя хозяин отеля не может гарантировать это на сто процентов. За стойкой администратора не всегда кто-то есть. Сегодня утром госпожа Лемстра сказала, что выедет она около трех часов. Ее вещи мы нашли сложенными на кровати. В половине четвертого произошел несчастный случай. Записки мы не нашли. Мы пока не можем с точностью дать ответ на вопрос, имело ли место самоубийство или это был несчастный случай. Мы с коллегой хотели бы побеседовать с каждым из вас отдельно.

Иво был совсем бледный и отстраненно кивал. Симон обнял его за плечи, а другой рукой ободряюще похлопал по плечу полицейского.

— Конечно, молодой человек. Мне только нужно будет ненадолго уехать, у меня встреча. Я дам вам свою карточку, позвоните мне, ладно?

Он сунул в руку полицейскому визитку и крепко обнял на прощанье Иво. Уже уходя, он обернулся к нам.

— Держим связь, ладно?

Меня допрашивала Дорин Ягер, полицейский агент, с которой я уже говорила по телефону. Она была полноватой и носила короткие темные волосы, которые топорщились как щетка. Ее подозрительный взгляд вызвал у меня неприятное чувство. Я сразу сказала ей, что не верю в самоубийство. Это было совсем не похоже на Ханнеке. Она была бойцом, человеком, умевшим увидеть хорошее даже в неприятностях. Она могла быть резкой и циничной, иногда злой и саркастичной, но именно это говорило о ее внутренней силе. Дорин скрупулезно записывала что-то в свой блокнот.

— Ваша подруга пьет?

— Иногда. Но я не могу назвать ее алкоголичкой. В тот вечер, когда она уехала, она действительно выпила лишнего. Но мы все тогда выпили. Мы только что похоронили нашего близкого друга.

— То есть она была расстроена и выпила. Какие отношения у нее были с этим другом?

Я испугалась этого вопроса. Если бы я ответила честно, то не сдержала бы обещания, данного Бабетт. Последствия этого могли быть непредсказуемы. Да и самоубийство Эверта тоже могло показаться в ином свете.

— Обычные. Он был мужем одной из наших подруг. Мы, женщины, организовали клуб гурманов. Через него мы и познакомились с мужьями друг друга и со временем все подружились.

— Этот друг, Эверт Стрейк, это тот самый человек, который поджег собственный дом?

— Да. Потому, что был болен. Психически, я имею в виду.

— Вам не кажется странным, что в кругу ваших друзей за две недели произошло два самоубийства?

— То, что произошло с Ханнеке, — это несчастный случай, я готова дать голову на отсечение. Может, это случилось, потому что она была пьяная, но это точно не был ее собственный выбор. Я думаю, это случайность, что это произошло сразу после похорон Эверта.

— Но она же не просто так оказалась в отеле в Амстердаме? Одно событие повлекло другое, мне кажется. В день похорон ваша подруга сбегает в какой-то отель…

— Мы все были в ужасном состоянии из-за смерти Эверта и из-за того, что он пытался забрать с собой всю семью… Мы просиживали вместе ночи напролет. Разговаривали, плакали, пытались его понять. Когда такое случается, ты сталкиваешься и с собственными проблемами, начинаешь спрашивать себя: а что творится в твоей жизни? Вы можете представить себе, какое чувство вины испытываешь и каким неудачником чувствуешь себя, если один из твоих лучших друзей совершает такой поступок? Мы все спали только на снотворном, могу вас уверить. Я думаю, для Ханнеке все это стало просто чересчур тяжело. Она была эмоционально неустойчивой, да еще и выпила. Она просто захотела уехать от всего этого. А Ханнеке всегда делала то, что хотела.

— Разве такой импульсивный человек не может спрыгнуть с балкона?

— Не может. Она прислала мне сообщение, а потом еще позвонила, чтобы договориться. Она собиралась вернуться и говорила совершенно нормально.

— Кто-нибудь мог ее столкнуть?

Я вдруг задохнулась, будто меня ударили под дых.

— Нет. Это невозможно.

— Мой опыт научил меня, что ничего невозможного нет. Могу я напоследок узнать у вас, где вы находились сегодня около четырех часов дня?

— Под душем, так как я вспотела на фитнесе. А через полчаса мы должны были встретиться с Ханнеке.

— Кто-нибудь может это подтвердить?

— Боюсь, что нет. Дети играли на улице, а больше дома никого не было.

Сжав губы, Дорин Ягер тщательно записала все в блокнот.

Оказалось, что все собрались у нас, когда я, дрожа от усталости, въехала на нашу улицу. Вокруг дома были кое-как припаркованы машины, я увидела через огромное окно на кухне, что все сидели за моим столом. На секунду я почувствовала раздражение, не пора ли прекратить эти сборы. Мне не хотелось ни говорить, ни пить, я хотела просто молча лечь в горячую ванну и наконец-то нормально выспаться. Но им, видимо, не надоело общество друг друга. Все эти негативные мысли я тут же подавила. Конечно же, они собрались на моей кухне, чтобы поддержать нас и Бабетт после этого ужасного несчастья, и как прекрасно, что у них снова нашлись силы.