Он провел по моей щеке припухшими губами и улыбнулся.

— Ты потрясающая женщина, Карен. У тебя такое нежное тело, оно создано для секса. Я понял это, как только тебя увидел.

Он провел рукой между моих бедер, слегка ущипнул и снова застонал. Я поцеловала его и стала на ощупь искать брюки и трусики. Мне ужасно хотелось заплакать, чего со мной уже несколько лет не случалось после секса. Симон натянул брюки, застегнул молнию и надел куртку. Я кое-как влезла в джинсы и сапоги. Только теперь я почувствовала, что пальцы на руках и ногах онемели от холода.

— Я не хочу тебя оставлять, красавица, я хотел бы заниматься с тобой любовью всю ночь, а потом заснуть, обнявшись. Но нам надо быть очень осторожными…

Он обнял меня и поцеловал кончик холодного носа.

— Тебе пора… Михел тоже начнет беспокоиться, куда я пропала.

— Ты только не переживай, Карен. Никто никогда не узнает. Ты — моя тайна.

Я прижалась к нему и подумала об обещаниях, которые мы с Михелом дали друг другу. Мы должны были сразу сказать, если почувствуем что-то к другому человеку. Измене не было места в наших отношениях, и если такое случилось бы, в ней надо было честно признаться. И если до такого все-таки дошло бы, то мы должны были подумать о безопасности и уж конечно, никогда не пойти на измену с кем-то из близкого круга. И все обещания я нарушила, ни на секунду не почувствовав себя виноватой. Симон высвободился из моих рук, сунул руки в кожаные перчатки и вытащил велосипед Михела из других велосипедов.

— Я уже предвкушаю, как буду его возвращать, — шепнул он с хитрой улыбкой.

Я смотрела, как он уехал в темноту, с прямой спиной и развевающимися непослушными волосами. Он не обернулся. Я не могла вернуться в дом и лечь в постель рядом с Михелом, как будто ничего не случилось. Сердце билось слишком сильно, в голове носилось беспокойство на грани с паникой. Больше всего мне хотелось бежать, просто бежать куда-то, чтобы избавиться от всего и ни о чем не думать.

На первую годовщину «клуба гурманов» Иво сделал нам подарок: неделя в Португалии, все включено, на вилле в его гольф-парке. С детьми остаются мужчины. Иво все предусмотрел. «Сааб»-кабриолет будет ждать нас у самолета, три дня подряд гольф, день процедур на одном из самых известных в Португалии спа-курортов и в заключение ужин на яхте у берега Карвуейро. Мы как раз доедали тирамису в кухне Анжелы, декорированной в сельском стиле, когда туда ворвались наши мужья, в сильном подпитии, переодетые в женщин. Они размахивали билетами, а Иво, жутко похожий на трансвестита, ревя от смеха, влетел с макетом своего гольф-парка. Мы завизжали от радости, как кучка школьниц-истеричек: целую неделю без мужей и детей наслаждаться португальским солнцем, об этом мы мечтали весь год!

Спустя час мы, держа по бутылке пива в руке и раскачиваясь, стояли вокруг кухонного стола, мужики все еще в наших платьях, лица перепачканы косметикой. Мы крепко набрались и были так возбуждены, что топали и хлопали в такт «Джипси Кингс», бросались друг другу на шею, орали и ревели. Ханнеке взобралась на стол и показывала свои подвязки от чулок, Патриция встала рядом с ней и распахнула на груди лиловую атласную блузку. Под ободряющие крики мужчин Ханнеке скинула свой свитер, а Патриция задрала юбку и, покачивая бедрами, выставила на всеобщее обозрение свои стринги. Я не знала, как на это реагировать — считать буйным помешательством или смущаться. Потом они спрыгнули со стола, Ханнеке при этом чуть не опрокинулась навзничь и, полуголые, продолжали весело плясать.

Остальные, хохоча, с разгоряченными лицами, тоже начали стягивать с себя одежду. Мне этого совершенно не хотелось. То, что здесь происходило, приводило меня в какое-то неловкое, тревожное состояние. Я не хотела участвовать в вульгарной сцене. Будоражащие гитарные переборы сменились Марвином Гаем, чей похотливый голос очень подходил к разгульному настроению, царившему в компании. Я заметила, как Бабетт приглушила свет и стала стягивать с Михела майку. Он застенчиво засмеялся, но, к моему большому раздражению, позволил ей это сделать. Анжела направилась ко мне, лицо ее разгорелось, груди аппетитно покачивались в кружевной черной маечке.

— Ну что, Карен, пошли! Давай подурачимся!

Обняв меня за талию, она попыталась втянуть меня в танец, но мое тело одеревенело, как будто запертое на замок. Надо было вырываться отсюда. Было совершенно ясно, к чему все шло, и для меня это было слишком.

Михел сказал, что я — наивный младенец и кривляка, и что вечер удался. Мы шли домой, приходилось почти кричать, чтобы расслышать друг друга, такой сильный ветер вдруг поднялся. Над головой угрожающе раскачивались и трещали ветви деревьев, это взвинчивало меня еще больше. Михел выглядел совершенно по-дурацки: в моей длинной красной юбке, под которую он опять нацепил свои кроссовки. Он вдруг начал хихикать. Я спросила, в чем дело.

— Она показала мне свою новую грудь…

— Что?

— Да, правда. Я выходил из туалета, а она стояла там и ждала. Она опустила свитер, вытащила сиськи и спросила, как они мне нравятся.

— И что было потом?

— Я сказал, что они произвели на меня большое впечатление. Это, говорит, мне Эверт подарил после рождения Люка. Я, говорит, с детства о таких мечтала.

— Господи!

— А, да она была не в себе. Смотри, не разболтай об этом Ханнеке!

— Как это отвратительно…

— А мне кажется, это круто…

— Что, фальшивая грудь?

— Она выглядела совсем как настоящая. — Он расхохотался.

— И с ними я должна ехать в Португалию. С бабой, которая показывала грудь моему мужу…

— Не беспокойся. Ничего же не было. Каждый развлекается, как может. Мне кажется, это даже забавно — вносит оживление в нашу компанию…

— Значит, в следующий раз я могу показывать сиськи другим мужикам?

— Ты такого никогда не сделаешь. — Он взял мою руку и поцеловал. — Поэтому я и люблю тебя. Ты — высокий класс.

Впервые с момента существования нашего «клуба гурманов» я задумалась, действительно ли мы подходим к этой компании или нас разделяют километры.

На следующее утро мне не удалось узнать от Ханнеке ничего интересного про тот вечер, она сказала только, что разошлись поздно. Танцевали и пили, курили травку, вот и все. У нее была страшная головная боль, и, конечно, она сгорала от стыда за то, что влезла на стол в чулках. Она даже вскрикнула, когда я сказала, что Бабетт показывала Михелу грудь:

— Может, мне поговорить с ней?

Я зачерпнула ложечкой густую сливочную пену своего капуччино и вопросительно взглянула на нее.

— Ты что, с ума сошла? Конечно, нет. Да перестань, чего только не случается по пьянке. Не будем преувеличивать.

Ханнеке закашлялась. Из ее груди вырвался тяжелый хрип.

— Может, тебе выкурить еще сигарету? — едко спросила я. Она бросила на меня сердитый взгляд.

— Я считаю, что моя подруга так поступать не может… И разве может пьянство быть этому извинением?

— Ах, Ка, да не будь такой серьезной. Она же не предлагала ему ничего непристойного? И потом… Это же просто, чтобы подурачиться. Ты ведь дурачишься? Немножко пофлиртовать, посмотреть, что мы еще на что-то годимся.

— Ну, не при всех же. И я ведь не трясу грудью, завидев мужчину. Это такая пошлость.

— Не знаю даже. Но это смело… — Она засмеялась и закашлялась одновременно. Я хлопала ее по спине, пока кашель не прошел. Ханнеке схватила мою руку и серьезно посмотрела на меня.

— Ты же не собираешься устраивать скандал! Ты ничего не добьешься, будет одно нытье. И в итоге не она, а ты сама окажешься по уши в дерьме.

— Ты, конечно, права. Но я люблю, чтобы было по-честному… Зачем нужна дружба, если ты кому-то не доверяешь, если кто-то у тебя за спиной показывает твоему мужу грудь?

— Во-первых, она делала это не у тебя за спиной, а во-вторых, не будь такой лицемеркой. Ты ведь не стала рассказывать Михелу и Патриции, как Симон тискал твою задницу на той вечеринке? И правильно сделала. Если мы начнем все рассказывать друг другу, конца этому не будет.