Если учесть различие размеров, то Лукину досталось немногим меньше.

Когда он заказывал, а Володя собирал аппарат, они никак не рассчитывали, что в момент включения лодка с оторванной кормой будет полна воды, а одежда Лукина окажется насквозь мокрой. Конечно, большую часть электроразряда получила тварь, в него угодили самые крохи, но и их хватило.

Он не видел, как умирает тварь – короткая обжигающая судорога скорчила и швырнула на дно лодки. Казалось, буквально в каждую клетку тела воткнули маленькую зазубренную иголку – воткнули и стали медленно поворачивать, сматывая нервы и жилы в один большой и тугой клубок пульсирующей боли. Сердце пропустило удар, другой, третий – он попытался закричать, словно крик мог вновь запустить останавливающийся мотор – не сумел, гортань и легкие парализовало.

Перед глазами стояла сплошная тьма.

Вот и конец, успел отрешенно подумать он, но тут сердце неуверенно сократилось, еще раз, еще – и застучало лихорадочно, будто спеша оправдаться и отработать вынужденный сбой. Очень хотелось вдохнуть, но он уже немного воспринимал окружающее и понял – нельзя, захлебнется.

Попытался оттолкнуться рукой от днища лодки, поднять из воды голову – не получилось, из последних сил перевернулся на спину. Надутый воротник жилета поднял лицо над водой…

…Как славно оказалось лежать, со свистом втягивая воздух и смотреть в небо – тьма перед глазами уходила медленно и постепенно, начиная с середины – по краям небо с пробегающими облаками еще было затянуто черной пеленой…

Он не знал, когда наконец попытался подняться – минуты и секунды потеряли значение, время вообще теряет всякий смысл, стоит заглянуть в глаза вечности… Вертикальное положение заставило принять неприятное ощущение, что такое положение он принимает и без всяких к тому усилий, но – ногами вверх.

Спасший его и полуразбитую лодку агрегат теперь наоборот, пытался их утопить – вывалившись в образовавшуюся сзади прореху, повис на проводах и тросе в паре метров ниже поверхности озера, поставив лодку почти вертикально, с задранным носом и притопленной кормой.

Лукин тяжело заворочался, боком, полупарализованным крабом подполз, скорее даже скатился, к корме (только жилет не дал снова уйти с головой под воду). Вынул из вшитых в боковой кармашек брюк ножен охотничий нож…

Сил не осталось, он долго водил лезвием по проводам, потом по тросу – последние нейлоновые волокна лопнули и проработавшее меньше секунды чудо техники навсегда легло на дно Прошкиного озера.

Лодка немедленно выпрямилась, лишь чуть западая на корму. Он встал на четвереньки, кривясь от боли, затем сел на банку и взглянул на трос, закрепленный на изуродованном транце.

Трос и прикрепленный вдоль него провод опять уходили под углом в воду без малейшего натяжения, но там, в десятке метров, на воде покачивалось…

Лукин медленно, старческими движениями, взялся за трос, выбрал слабину и стал осторожно подтягивать лодку к добыче.

Только сейчас он понял, что до самого конца не верил в удачу.

Не верил, даже когда тварь тащила и топила лодку, даже когда сдавливал педаль; не верил, потому что невозможно поймать чудо, мечту, легенду… А если можно – никакая это не легенда и не мечта.

…Ни Водяным Хозяином, ни Чертушкой тварь не была, по крайней мере никаких человеческих черт у нее не просматривалось. Верующие в реликтовых ящеров тоже могли спать спокойно – к пресмыкающимся монстр Светлоозера не имел отношения. Это оказалась рыба. Но не акула и не сом-людоед, даже не гигантская щука (а Лукин до самого конца считал, что сражается именно с ней).

Но это была рыба.

Рыба, про которую он не вспомнил в своих выкладках. Может потому, что встречающийся повсюду хищник слишком мелок, с трудом дорастает до трети метра, дальше прибавляя в высоту и толщину, и никогда не нападает, пусть и в виде исключения, на животных и птиц – не трогает даже лягушек и самых крошечных утят.

Перед Лукиным брюхом вверх плавал окунь.

Самый обычный окунь, легко становящийся добычей юных рыболовов – обычный во всем, кроме размеров. Ошибки быть не могло, хотя виднелись лишь брюхо и часть бока – красные брюшные плавники (здесь, правда, на концах серо-зеленые) и характерные полосы не позволяли усомниться.

Но вот размеры…

Размеры Лукина потрясли, он ждал экземпляр, вес которого надо считать на центнеры – способный пусть не проглотить целиком, то хотя бы утащить на дно взрослого мужчину. Но тут…

Длина доступной для обозрения части брюха чудища оказалась почти вдвое больше лодки – метров семь-восемь, при том, что голова и хвост не видны, круто уходят под воду… И счет здесь шел уже на тонны. Но несмотря на гигантские размеры добычи, он почувствовал внутри холодок разочарования.

Окунь… Обычный окунь-переросток… Стоило потратить двадцать три года на поиски небывалого и чудесного, чтобы найти вот это – нажравшегося гормональной химии и вымахавшего с катер размером окунька…

Не хотелось удивляться, охать и ахать, заглядывать в пасть чудовищу и пытаться отколупнуть ножом огромную чешую – ну окунь, ну большой, ну громадный, не ихтиозавр ведь и даже не айдахар на худой конец…

А потом разочарование сменилось тревогой, потому что окунь не щука, всегда предпочитающая одиночество, потому что…

ПОТОМУ ЧТО ОКУНИ ОХОТЯТСЯ ВСЕГДА СТАЯМИ, ЧЕРТ ИХ ЗАБЕРИ!!!!!

Он внимательно оглядел озеро, мигом позабыв про боль, и…

Впереди, где цепочка луд тянулась частым гребнем, на мелководном промежутке между их вершинами он увидел движущийся по воде бурун с расходящимися в стороны усами. Такой след, только послабее, оставляет плывущая чуть ниже поверхности крупная рыба…

А может с ним сыграло дурную шутку воображение, подстегнутое еще не ушедшим из крови адреналином – до луд было довольно далеко, волны над ними гуляли более высокие, а сидел Лукин близко от поверхности воды.

Как никогда он хотел сейчас ошибиться…

То, что слышалось как шум крови в ушах, на деле оказалось еле слышным стрекотанием вертолета – вдалеке Лукин увидел крохотную железную стрекозу и вяло удивился – впервые в районе озера пролетал аппарат тяжелее воздуха…

Он отогнул жилет – взрывчатка и гранатный запал на месте, он попробовал дотянуться до кольца зубами – получилось, хоть шея и отозвалась резкой болью. Лукин удовлетворенно кивнул и начал размеренно грести, не глядя по сторонам и ни на что не обращая внимания: ни на нарастающую, холодящую боль в груди, ни на усиливающийся стрекот вертолета…

Молчаливый и бесстрастный пилот, он же по совместительству телохранитель Маркелыча (а при нужде – и врач) аккуратно вынул иглу шприца, протер место укола проспиртованной ваткой и предостерегающим жестом остановил попытавшегося встать Лукина.

– Не надо. Посидите минут двадцать. Сильно вам повезло, что мы прилетели. Незачем снова везение испытывать…

От уреза воды подошел Маркелыч – вертолет приземлился на крохотный пятачок у самого берега. Вид у старого браконьера был потрясенно-задумчивый.

– Вот, значит, что за зверь тут жил… Ну ты удивил, Евгеньич… Не думал уж, что меня можно на старости лет удивить рыбой-то… Удивил.

И он помотал головой, словно надеялся, что от этого жеста развеется покачивающийся у берега насланный Чертушкой морок…

– Н-надо его в-в-скрыть… – сказал Лукин слабо. – М-может, осталось что от В-в-в-в…

– От Валерки-то, от Устюжанинова? Не стоит… ничего от него тут не осталось.

Маркелыч помолчал, глядя на сгорбившегося совершенно седого старика, на вид – лет семидесяти, и заговорил, стараясь, чтобы ни во взгляде, ни в голосе не чувствовалось жалости. Из речи у него куда-то подевалось всегдашнее “оканье” и излишние частицы “-то”.

– Зацепил ты меня своей историей, Евгеньевич… Ну я и попросил кого надо разузнать кое-что… И знаешь, нашлись кое-какие странности в этих местах. Прошлым летом туристы исчезли, байдарочники… Не совсем чтоб здесь, но шли на трех байдах к Пелус-озеру, могли запросто и сюда по протоке подняться… Пара охотников как-то не вернулась…. опять же, не обязательно отсюда, но парни стреляли уток с челна складного, по самым глухим ламбам шатались, искали, где места побогаче. Еще пара-тройка случаев, про которые ничего не известно. Что милиция не знает, ладно, что она и когда знала… Мои не знают… Но я то, грешным делом, на каких варнаков думал. Но Валерка никак сюда не ложился, ни тем боком, ни этим. Замутненная какая-то история… Зачем сюда поперся? Мест красивых и ближе к городу хватает… и безлюдных… Дорогу откуда узнал? Старики и то не все ее помнят, милиция потом полдня плутала… Странная какая-то поездка за сотню почти верст… И заметь, приехав под вечер, что он сделал? По водочке и с девчонкой в один спальник ночевать? Нет, он лодку засветло накачал и на рыбалку поехал, хотя продуктов до черта, и уху варить поздно будет… А потом, в темноте, девка дорогу пулей пролетела, в таких стрессах пребываючи, что даже как ехала, не запомнила? Ты тут ночью ездил, Евгеньич?