– Инструмент, которым Корнелиус наносил раны, он с собой не прихватил, когда ударился в бега. Вывод: эта железка лежит в надежном месте. Или закопана, или утоплена в озере – но так, чтобы легко можно было извлечь. Потому что, сдается мне, Корнелиус на двух убийствах не остановился бы. Пополнил бы серию еще одним случаем, как минимум… Случай в Гэрусе показал, что убивает он легко, не задумываясь и не терзаясь… Наша задача: прижать его доказательствами и заставить показать тайник с орудием убийства – в расчете, что на суде это ему зачтется.

Кеннеди вопросительно посмотрел на Элис, ожидая, что она повторит свои утренние выкладки о том, что раны никак не могли быть имитированы. Однако спецагент Блэкмор или не желала выступать в роли не облеченного никакими полномочиями эксперта, или тому были иные причины, – но она упорно молчала. Неужели, закончив свою модель и программу, пришла к выводу, что такой вариант всё же возможен?

Элис в ответ на его немой вопрос пододвинула блокнот. Кеннеди взглянул с любопытством. Там были карикатурно изображены два лиса – один важный, в деловом костюме, украшенном табличкой «FBI» на груди. А в роскошный его хвост вцепился зубами тощий рахитичный лисенок, в чертах мордочки которого явственно угадывался мистер Вешбоу.

Кеннеди даже не улыбнулся.

– Боюсь, что с доказательствами у вас туго, шериф, – сказал он. – На одном мотиве обвинение не построить. Незаконное владение оружием да перевозка не поражающего воображения количества наркотиков – вот и всё, что можно предъявить Корнелиусу. Четыре года тюрьмы, максимум. Если учесть возможность досрочного освобождения – вообще говорить не о чем. Зачем ему при таком раскладе брать на себя два убийства первой степени и идти на пожизненное?

– Ошибаетесь, агент Кеннеди. Кое-какие доказательства есть. Во-первых, никто не видел ни Корнелиуса, ни его любовницу в момент убийства Берковича. Никто и нигде. Вариант напрашивается самый простой: они выбрали укромное, укрытое кустами от взглядов с суши местечко там, на усыпанном камнями берегу. («Скажите уж прямо, шериф,– подумал Кеннеди, – на бывшем пляже для черных!») Корнелиус замаскировался – очевидно, в воде, с аквалангом, – а миссис Беркович позвала мужа и сына, когда они проплывали мимо. Беркович повернул к берегу, подплыл поближе, – и тут в дело вступил Корнелиус.

– Зачем убили ребенка? Не проще ли было выбрать момент, когда муж будет один? – Кеннеди почувствовал, что версия начинает его увлекать. Затягивать.

В разговор вновь вступил Вешбоу:

– Хороший вопрос, агент Кеннеди, очень хороший. Но кто сказал, что Сол Беркович мертв? Никто не видел его тела. А с психологической точки зрения все разыграно более чем грамотно. Ну кто же заподозрит мать в убийстве единственного ребенка? Бывает, конечно, и такое – но крайне редко, куда реже, чем попытки избавиться от опостылевших мужей. Не исключаю, что когда – и если – миссис Беркович получит деньги, последует чудесное воскрешение мальчика. Скорее всего не здесь, а на другом конце страны. С юридической точки зрения это нетрудно – погибшим Соломон Беркович отнюдь не признан. Нашелся – и всё.

В кабинет вошла Ширли Мейсон – ради операции века шериф вернул ее из отгула. Принесла кофе участникам совещания и блюдо с круассанами, поставила на стол, вышла. Вешбоу проводил ее завистливым взглядом и подмигнул Кайзерманну.

Через несколько минут, когда с кофе и круассанами было покончено, Элис наконец нарушила свое молчание:

– Не хотела портить вам аппетит, но теперь, пожалуйста, взгляните… – она достала свернутую в рулончик компьютерную распечатку. – Именно так выглядит челюстно-ротовой аппарат твари, убившей Берковича. И, я уверена, – убившей Косовски. И пока вы не обнаружите подобную дрессированную зверюшку у Корнелиуса, ваше обвинение останется просто подарком судьбы для жаждущего рекламы адвоката.

Изображение впечатляло. Чем-то оно напоминало улыбку Чеширского кота – на редкость неприятного и зубастого кота. Остальные части тела твари на распечатке отсутствовали.

– Да-а-а… – протянул шериф. – Сколько же тут зубов?

– На теле остались следы от ста двадцати девяти. Но поскольку в подобных челюстях число зубов всегда кратно четырем – я думаю, сто тридцать два, как минимум. Еще три сломаны, или выпали, или по каким-то причинам не отпечатались.

Вешбоу выложенный на стол козырь не смутил ни в малейшей степени:

– Интересная штучка, агент Блэкмор, очень интересная… Между прочим, в Гэрусе наш друг Корнелиус работал в небольшой мастерской, занимавшейся литьем – причем не серийным, а по спецзаказам. Наверняка у него остались знакомства, мог запросто заказать подобную игрушку.

Элис парировала:

– Кроме знакомств среди литейщиков, вам заодно стоит разыскать и знакомых археологов Корнелиуса. Я провела поиск в Сети – пробный, ввиду нехватки времени, – и почти сразу натолкнулась на изображение челюстей тримаглодона. С вероятностью девяносто процентов они совпадают с этими.

– Что это за зверь – тримаглодон? – удивился шериф. – Никогда не слышал.

– Ископаемая акула из рода Pleuracanthus, ныне вымершая. Жила здесь сто двадцать миллионов лет назад. Останки тримагладонов до сих пор встречаются в осадочных породах.

– Жила здесь? В озере? – еще больше удивился Кайзерманн.

– Нет, миллионы лет назад здесь плескалось море, – объяснила Элис. —Тримаглодоны были не такими кошмарными созданиями, как их вымерший родственник, тридцатиметровый Мегалодон кархародон, в пасть которого могла въехать малолитражка… Но тоже вполне внушительные твари: несколько метров длины, пара тонн веса.

– Ну пусть Корнелиус и расскажет, откуда у него эти ископаемые зубы, – вмешался Вешбоу. – Заодно пусть объяснит, зачем и куда он исчезал в ночь перед убийством Косовски. Исчезал до утра. Исчезал, создавая у окружающих впечатление, что остается на месте.

Кеннеди вопросительно посмотрел на Кайзерманна. Тот поморщился и коротко пересказал историю промашки Хэмфри Батлера. Потом тяжело поднялся и сказал:

– Ладно, пора идти колоть подозреваемых. А насчет доказательств не беспокойтесь. У меня есть свидетель. Как говорили раньше – коронный свидетель.

По лицу миссис Беркович текли ручейки из смеси слез и остатков косметики. Но признавать свою вину вдова не желала категорически.

Да, она встретила и полюбила молодого человека. Да, встречалась с ним тайком от мужа. С каких пор по законам США это стало преступлением? К смерти мужа и исчезновению сына никакого отношения она не имеет, провела те два часа в объятиях Дэви… Да, никто, кроме него, подтвердить это не может.

Слезы катились. Диктофон крутился, записывая перемежаемые всхлипываниями показания. Стенли Кохер, помощник окружного прокурора, вежливо задавал вопросы. Кайзерманн и Кеннеди слушали. Допрос шел по кругу.

Вдруг шериф поднялся, оперся кулаками о стол и рявкнул:

– А теперь отвечайте мне! О чем вы говорили с Дэвидом Корнелиусом утром десятого июля в помещении бывшей прачечной трейлервилля?!

– К-к-какой прачечной? Я не знаю никакой прачечной… У нас есть стиральная машина, и…

– Не отпираться! – Шериф с размаху впечатал в стол какую-то бумагу. – Это ваше заявление о краже! О краже кулона – золотой цепочки с сапфиром! Вы два часа изводили меня, вопя, какие жулики ваши соседи! И требовали найти похищенное!

Он сделал паузу и заговорил по другому – тихо, вкрадчиво:

– Ваш кулон нашли. Нашли на полу в бывшей прачечной, о которой вы якобы ничего не знаете. Нашли через несколько минут после вашего разговора с Корнелиусом… Разговора, в котором вы обсуждали убийство мужа!!! – Последние слова шериф прокричал.

– Никто не мог слышать наш… Я вообще не знаю никакой прачечной! – Миссис Беркович тоже сорвалась на крик.

– Вы были не наедине, – сказал Кайзерманн устало. – Там находился еще один человек, вы его не видели, но он видел и слышал вас. Вам напомнить детали разговора? Как вы называли мужа «рогатеньким козликом»? Как говорили, что акваланг лучше не брать напрокат, а купить милях в сорока отсюда, а потом выбросить? Как…