Когда Бертрам вернулся из деревни, Йост с перепачканными маслом руками помогал механику чинить машину. Оба ругались на чем свет стоит. Майору было приятно перещеголять механика по этой части. Наконец он закричал, что умирает с голоду, и вылез из кабины. Прошлепав но воде к берегу, он долго с задумчивым видом разглядывал обе бутылки, затем, приказав Зандерсу следовать за ним, вместе с Бертрамом направился в дом рыбака.

Им пришлось наклониться, чтобы войти в низкую дверь. Рыбак стоял у окна. Он на минуту повернул к вошедшим лицо с короткой рыжей бородой и посмотрел на них холодными глазами. В ответ на их приветствие он лишь слегка приподнял свой синий картуз. С полу рядом с ним поднялся вислоухий, весь в ржаво-коричневых завитках пес и залился громким лаем, пока старик не прикрикнул на него, назвав по имени: «Буян!»

Тем временем жена рыбака накрывала стол возле угловой скамьи. Йост и Бертрам уселись, а унтер-офицер нерешительно топтался на месте, покуда Йост не накричал на него, требуя, чтобы тот тоже был так любезен и сел за стол. Зандерсу совсем не нравилось здесь, на глазах у себе подобных, садиться за один стол с господами. Он щелкнул каблуками, чтобы показать, вот, мол, он только подчиняется приказу, осторожно присел на краешек скамьи, спрятав под стол свои огромные руки. Йост рассмеялся, выхватил из кастрюли одного рака и вскрыл красный панцирь.

Безмолвный человек у окна все-таки смущал майора, и он пригласил хозяина выпить с ними стаканчик вина. Но рыбак покачал головой, он-де пьет только грог. Бертрам спросил его насчет погоды, тот лишь пожал плечами. Им лучше знать, ответил он, у них есть для этого специальные приборы, а то, что думают себе простые люди вроде него, ничего не значит.

Рыбак говорил, отвернувшись к окну, словно беседуя с кем-то стоящим на дворе. В его жестком, ворчливом тоне явно слышалось нежелание продолжать разговор.

Немного погодя он постучал кончиком своего узловатого пальца в оконное стекло. И, указывая на оба гидросамолета в бухте, спросил:

— Это еще не самые большие, правда?

На мгновение он как бы поклонился всем троим. И тут же опять уставился в окно.

Майор обрадовался, что старик нарушил молчание.

— Конечно, давно уже есть куда больше! Втрое, вчетверо больше! Надо вам как-нибудь выбраться к нам и своими глазами на все посмотреть! — пригласил он рыбака.

— И много у вас таких? — вопрос рыбака звучал недоверчиво.

Зандерс смущенно ковырял рака. Ничего доброго он не ждал от этого разговора, слишком хорошо знал он свое начальство.

Но майор был в прекрасном расположении духа:

— Много ли их у нас? Точно никто не знает, даже мы. Это, конечно, военная тайна, но уж по нескольку тысяч каждого сорта — самое меньшее!

Рыбак, открыв рот, воззрился на сидящих за столом.

— Сколько ненужного хлама! — воскликнул он. — Господи ты боже мой, сколько ненужного хлама!

При этом восклицании Зандерс опустил голову, словно устыдясь за старика. Но желание Йоста подружиться со стариком не так-то легко было остудить.

— Боже правый, что вы такое несете! — закричал он. — Если начнется война, а это может произойти не сегодня завтра, нам этот хлам будет нужнее хлеба. Это лучшая защита для страны. Вы должны были бы это знать по собственному опыту. Вы же наверняка и сами были солдатом.

— О, совсем недолго, — проговорил рыбак и неожиданно засмеялся. Он вытащил руки из карманов брюк под длинным свитером и протянул им. Тяжелые, потрескавшиеся, изуродованные подагрой руки. — На них нет крови! — выкрикнул он с внезапной злостью. — Они не прикасались к оружию! Никакая сила в мире не заставила бы меня взяться за оружие! Конечно, меня арестовали! Но что они могли со мной сделать! В конце концов меня отправили в походную пекарню. Если бы все поступали, как я, у нас было бы больше хлеба и меньше покойников.

Йост рассмеялся громко и раскатисто. Вся комната наполнилась его смехом.

— Да, вам бы куда хуже пришлось, служи вы в моей роте! — воскликнул он, грозя старику пальцем.

Потом вдруг все посерьезнели. Рыбак говорил тихо и очень твердо.

— Я служу в роте господа бога, — сказал он, — мне это больше по душе, чем роты всех командиров мира. Меня зовут, — продолжал он, отвешивая то ли беспомощный, то ли насмешливый поклон, — Фридрих Христенсен, а это значит, что я мирный человек, христианин, и мне нечего делать на этой безбожной войне, где люди неразумнее диких зверей.

Тут уж и Йост посерьезнел. Но так как он молчал, то Бертрам позволил себе заметить, что церковь ведь тоже вела войны.

— Церковь до меня не касается! — заявил рыбак. — На море нет попов. На море надо самому иметь уши, чтобы расслышать глас божий и веру в сердце, чтобы говорить с господом.

Он тяжело дышал, лицо стало красным, как его борода. В дверях кухни появилась жена. Она в испуге ломала руки, не смея предостеречь мужа. А он грубо, одним жестом, приказал ей уйти.

Мужчины в молчании закончили свою трапезу, теперь уж и майору расхотелось беседовать с рыбаком.

Когда они поднялись из-за стола, рыбак распахнул перед ними дверь. Йост вытащил бумажник, чтобы заплатить за еду и постой, но старик покачал головой.

— Трактирщик живет вон там! — сердито сказал он, указывая в сторону деревни.

Он вышел с ними за порог и проводил их до покосившейся деревянной калитки в ограде маленького запущенного сада. Словно выдворил их из своих владений. Громко подозвал к себе радостно вилявшую хвостом собаку. Пройдя несколько шагов по саду, он вдруг вспомнил, что кое-кто из его соседей всего за несколько честных высказываний угодил в тюрьму на месяц, а то и на год.

— Не сочтите за обиду, не сочтите за обиду, — забормотал он, внезапно растерявшись, — я говорил, как разумею…

Но тем самым он опять как будто слишком много себе позволил, и, раздраженный насмешливым взглядом Йоста, старик добавил:

— Знаете, как в старину говаривали: «Солдат — бедняку враг».

Вот так простился с ними старик, и они стали спускаться к морю. Зандерс спешил. Он ушел далеко вперед. Йост молчал, то ли сердито, то ли задумчиво. Бертрам не мог понять. Он искоса поглядывал на майора, когда они шли по тихой деревушке.

Седой старик с крючковатым носом типичного фриза грелся на солнышке возле своего дома. Они миновали пивную, в которой Бертрам покупал вино. «Гостиница и пивной зал Валентина Хюбнера» — значилось на синей вывеске над дверью.

Пройдя деревню, они поднялись на восточную оконечность острова. Майор выглядел глубоко озабоченным. Взгляд его блуждал, и казалось, он шагами меряет землю. Когда они наконец добрались до самого обрыва, он остановился, слегка запыхавшись. Меловая скала высотой метров в тридцать отвесно возвышалась над морем.

— Там, внизу, мы построим ангар! — заявил Йост, указывая туда, где море билось о белую скалу.

Бертрам решил, что неправильно понял майора. Йост пояснил:

— Мы здесь сделаем авиабазу. Вы только подумайте, лейтенант, какие великолепные атаки можно начинать отсюда. Гдинген — как раз идеальная учебная цель для ночных полетов. Каких-нибудь два часа, и мы сможем сбросить наши конфетки на эти вонючие лимитрофы. А дальше — Петербург, или Ленинград, как он теперь называется.

— Замечательно! — согласился лейтенант, озираясь. — А места хватит? — усомнился он вдруг.

— Я же вам говорю, — повторил Йост, — ангары мы сделаем внизу, в меловых скалах с прямым выходом на море. Деревню, естественно, придется очистить. И кроме радиостанции, нам ничего не понадобится.

Йост уселся на край скалы и стал болтать ногами. Он наклонился вперед и мельком взглянул на Бертрама, как ребенок, плюнул вниз. Потом вытащил карту и циркуль, стал что-то мерять, а затем продиктовал адъютанту рапорт на имя командующего военно-воздушным округом.

Вдруг он прервал диктовку.

— А скажите-ка, лейтенант, — спросил он, — что, собственно, моя жена делала на аэродроме? Не натворила ли она глупостей?

— Мы все были так обеспокоены, господин майор, даже обер-лейтенант Хартенек.