— Интереснейшее явление, — говорил Алексин.

— И давно так? — спрашивал Иванов.

— Навалились летом, а теперь их тут целый взвод: пестрые, белые, рыжие — всякие. Хитрющие, стервецы! Поселились в заболоченном овраге, к ним и не подберешься.

— Отстреляйте, — советовал Алексин.

— Нескольких мы убили. И что же, другие немедленно перешли на ночную охоту. Попробуй возьми их! Это вам не лисы, не волки, их флажками не обкидаешь, перепрыгивают и уходят.

— Капканы?

— Взял одну в капкан, а их десятки. Может, два десятка, по снегу я точно узнаю.

— А стрихнин? — спросил Алексин. (Иванов покосился на друга.)

— Пробовал цианид и тоже одну взял. Теперь они и не подходят к отравленному, едят только свою добычу. Понимаете их тактику? Стоит нажать в одном месте, они тотчас перебегают в другое, стоит зажать их полностью, и они, глядь, вертятся в городе. Да, да, я их в городе встречал, знаю некоторых, так сказать, в лицо. Есть тут один пестрый клоун, вожак, его я встречал.

— А если мы их подкараулим? — предложили старики.

— Дело полезное. Но морозец…

— Где караулить?

— А вот где, — деловито заговорил старший егерь. — В Сосновке телка сдохла. Хозяину лень было зарывать, он ее вывез в лес и бросил. Там и караульте, около телки. Они, я думаю, обязательно придут ее осмотреть, понюхать.

И точно, у Сосновки увидели они собачьи следы. Вроде бы и лисьи по размеру, да пальцы не сжаты в тугой комок.

Да, да, это распущенные, неряшливые собачьи лапы!..

Следов оказалось много. Были они у дороги, среди помоек и хлевов, на опушке леса. И вообще рассыпаны повсюду.

Следы подходили к телке, бурому пятну на белизне свежего снега.

Старички устроили засаду в не убранном еще зеленом стогу. Вооружение их было такое: егерь дал Алексину мелкокалиберку, Иванов зарядил патроны картечью и промыл механизм «Шогрена» керосином, чтобы автоматику не заело на морозе.

С этой стороны все было хорошо. Чтобы не мерзнуть, старики прихватили с собой термос сладкого горячего чая. В него Иванов влил полстакана водки.

Одетые тепло — валенки, тулупы, — они зарылись в сено. Ворочаясь и кряхтя, устроили себе уютное глубокое логово. И, глядя в наступавшие сумерки леса, стали ждать.

Пришла ночь. Свет луны был яростный, почти страшный. Зато прицел винтовки (Алексин это проверил) виделся хорошо, и телка ясно видна. До нее метров пятьдесят, можно бить наверняка из дробовика и винтовки. А лучше из обоих сразу.

И Алексин поставил прицел винтовки на пятьдесят метров.

Старики ждали, поклевывая носами. Морозец был легкий, и Алексин отказался от чая. Его, довольно покряхтывая, выпил Иванов.

И зимний лунный мир покатался ему прекрасным миром, а ожидаемые собаки замечательными зверями. В них стрелять? Да за что?

Конечно, это плохо, что они бросили человека, сбежали в лес и вредят, пожирая дичь. Чем не угодил город? Впрочем, от грубого хозяина сбежишь не только в лес.

Алексин задремал. Ему приснился Гай. Но не обычный пес, а Черный Демон охоты, безжалостный и неутомимый, в искрах огня. Охотились они с Гаем на слонов: пес летел по воздуху, Алексин бежал за ним и задыхался, слоны ревели.

Алексин проснулся.

Ни звука. Установилась глубочайшая лесная тишина. Алексин разбирался, что разбудило его? Дикий сон?… Чьи-то шаги?… Да, да, к ним шел кто-то. Алексин вслушался — нет шагов. Стоит мертвая, грозная тишина.

Но где же собаки?

Он покосился на приваду: никого. Алексин посмотрел вниз и вздрогнул: около стояли эти собаки. Они глядели прямо на него.

В глазах собак горели красные огоньки.

Пришли… Сколько их? Стоит ли будить Иванова?

Сначала он увидел их пять или шесть, и ему подумалось, что старший егерь врал, говоря о двух десятках собак. Но, осторожно ведя глазами, Алексин увидел других.

Те собаки лежали и сидели вокруг стога, прямо на снегу. Вот одна закинула голову и широко зевнула. Но ближние, сидя и лежа, все глядели прямо на него.

Алексин разглядывал их: обыкновенные дворняги! Одни собаки поменьше, другие большие. В свете луны ясна их окраска: пятна на боках, пятна на мордах.

Хвосты у одних собак были лихо закрученные, у других уныло свисали вниз. Но были и куцые собаки, были и породистые. Даже ирландский сеттер.

Сманили дурака!

Алексин вздохнул, и собаки услышали его. Теперь они смотрели на него — все до одной. Обычные собаки, видел он таких сотни и тысячи, но в них жуть и упрек.

Жуть?… Это ясно.

А упрек?…

В чем можно его упрекнуть? Не он же гнал их в лес. И все же тоскливо сосало под ложечкой: может, виноват?…

Нет, совесть его чиста. Но все же сделано им что-то нехорошее, прогнавшее из города этих псов.

А вдруг они будут мстить, бросятся?… Изморось легла на его спину. Алексину стало страшно, он толкнул Иванова локтем.

Тот проснулся, как просыпаются охотники, сидящие в засаде: мгновенно и не спрашивая ни о чем.

Иванов открыл глаза, увидел собак и едва не присвистнул: сколько их здесь! Но — сдержался.

А к стогу подходит тонкая корноухая собака, очень похожая на лису.

Где-то он ее встречал.

За ней идет большая и пестрая. Обе собаки худые, настороженные.

Жалкие звери… Иванов так их понял — жалкие и одинокие, хотя их здесь большая стая.

Но что привело их сюда? Не к телке, а собрало их под стожок? Любопытство?… Тоска по человеку?…

Алексин стал поднимать винтовку, желая одним движением и вскинуть ее, и поймать собаку в прорезь мушки. Вскинул, приложился, но собаки — все! — прыгнули в разные стороны. Унеслись, выстрел мелкокалиберки безвредно щелкнул им вслед.

— А чего ты не стрелял? Взял бы двух-трех? — сердился Алексин на Иванова. — У тебя же автомат, пять зарядов.

Иванов молчал.

— Они здесь всю дичь повыведут! Они… — Алексин хотел было сказать о пережитом им обидном страхе и не решился.

А Иванов ощутил его страх. Он стал и его страхом. И не перед собаками. Чего бояться в лесу вооруженным людям? Старика испугала непривычность явления.

Гм, собаки… Это уже не псы — звери.

Они с Алексиным, неуклюже ворочаясь, вылезли из сена. Подошли к телке, осмотрели. Но телку-то собаки не рвали, а на них глядели. Зачем? Ждали, что их позовут с собой? И дождались выстрела? Нехорошо.

— Но что их могло гнать сюда из города?

— Проанализируем, — сказал Алексин, закидывая ружье на плечо. И старики, идя в деревню мимо черных деревьев, то и дело оскальзываясь на свежем снегу, пытались найти ответ.

— Не наша с тобой эта забота, — решил Иванов. — Мы делали что могли, даже больше. Мы воевали, переделывали старый мир в новый, ставили город молодым. Дали им удобства, сытую жизнь. Так пусть же, черти, и разбираются во всем! Им жить.

— Тс-с-с! — прошипел Алексин. — Гляди!

Старики шли от стога тропой, по краю оврага. И теперь увидели — по другую сторону этого огромнейшего оврага пронеслась вся стая.