— Вот так встреча! — воскликнул Монти. — Что ты тут делаешь?

Реджи Теннисон, казалось, не слышал вопроса. В иных обстоятельствах он бы с радостью поговорил о своей персоне, но сейчас ему не хотелось.

— Еду в Канаду, — сказал он, — Но не будем на этом заострять внимание. Подробности потом. Скажи лучше, что там у вас произошло с моей кузиной Гертрудой?

Когда Реджи Теннисон нарушил уединение Монти, плюхнувшись как мешок с углем, тот сначала оторопел, потом сильно пожалел, что не в силах пресечь это в корне, то есть двинуть непрошеного гостя по физиономии и вытолкать за дверь. Ближайшие час-полтора он надеялся посвятить молчаливой беседе со своей измученной душой, и разговаривать с кем бы то ни было, даже с другом детства, был не расположен. Но от этих слов на него нахлынула волна иных чувств. Поскольку на платформе все его внимание было сосредоточено на любимой девушке, он не заметил маячившую за ней смутную фигуру. И только теперь сообразил, что это, наверное, был Реджи, а из слов, которые тот только что произнес, он понял, что Гертруда успела с ним поделиться. В мгновение ока Реджинальд Теннисон превратился из незваного гостя в полезного носителя информации, полученной прямо из первоисточника. Правда, он все еще пребывал в унынии и не стал скакать от радости, но сменил гнев на милость и даже предложил попутчику закурить.

— Она тебе что-нибудь рассказала? — спросил он.

— Конечно.

— А что именно?

— Сказала, что вы были помолвлены, а теперь помолвку расторгли.

— Из-за чего, не сказала?

— Нет. А из-за чего?

— Не знаю.

— Не знаешь?

— Понятия не имею.

— Но ты хотя бы помнишь, из-за чего вы поссорились?

— Мы не ссорились.

— Как? Наверняка была ссора.

— Да нет же, говорю тебе. Беспрецедентный случай.

— Какой случай?

— Загадочный.

— Ах, загадочный? Понимаю.

— Рассказать все по порядку? Только факты.

— Давай.

— Слушай. Сам увидишь, случай беспрецедентный.

Наступило молчание. В душе Монти, судя по всему, происходила борьба: он сжал кулаки, и даже уши его от напряжения заходили вверх-вниз.

— И все-таки странно, — заметил Реджи. — Почему-то я раньше думал, что ты не знаком с Гертрудой.

— Познакомился. А иначе как бы мы обручились?

— Резонно, — согласно кивнул Реджи. — Но зачем скрывать-то? Почему я впервые слышу об этой вашей помолвке? Почему бы не тиснуть об этом в «Морнинг пост», чтобы весь Лондон знал? Так все делают.

— Везде есть тайные пружины.

— Что ты хочешь сказать?

— Скоро узнаешь. Позволь мне начать с начала.

— Надеюсь, не с самого детства? — забеспокоился Реджи. В теперешнем физическом состоянии ему хотелось краткого изложения фактов.

В глазах Монти Бодкина появилось мечтательное выражение — мечтательное и вместе с тем гневное. Он словно заново переживал события далекого, милого прошлого, ведь грустней всего в печали — мысль о счастье прошлых лет.[32]

— Впервые я увидел Гертруду, — так начал он свой рассказ, — на пикнике у реки. Мы сели рядом, и с самого начала было ясно, что мы с ней — в высшем смысле — идеальная пара. Ради нее я прихлопнул осу, и с этой минуты для меня началась новая жизнь. Сначала я посылал ей цветы, потом стал звонить, потом сам зашел, потом мы ходили на танцы, а через две недели были уже помолвлены. Или что-то в этом роде.

— «Что-то в этом роде»?

— Вот это я и имел в виду, говоря о тайных пружинах. Из-за ее отца не могло быть и речи о настоящей помолвке. Ты, может быть, знаешь ее папашу — Дж. Г. Баттервик, торговая контора «Баттервик, Прайс и Мандельбаум»? Ну, конечно, знаешь, — поправился Монти с вымученной улыбкой, поняв абсурдность вопроса. — Он же твой дядя.

Реджи кивнул:

— Дядя. Сейчас, средь бела дня, трудно отрицать. Но знаю ли я его? Честно говоря, мы редко видимся. Он меня не любит.

— Меня тоже.

— И знаешь, что он учудил — что он, старый хрыч, затеял? Ты спросил, что я делаю в поезде, и я ответил: еду в Канаду. Ты не поверишь, но он уговорил моих домашних послать меня в Монреаль, в какую-то мерзкую контору. Но давай не будем обо мне, — сказал Реджи, спохватившись, что прерывает нить душераздирающей истории. — Поговорим лучше о вас с Гертрудой. Ты остановился на том, что мой кровожадный дядя Джон невзлюбил тебя.

— Именно. Он, правда, не называл меня лодырем…

— А меня называл. И часто.

— …но стал выдвигать условия. Сказал, что, прежде чем дать согласие на брак, он должен знать, как я зарабатываю себе на жизнь. Я честно признался, что никак не зарабатываю, поскольку покойная тетушка оставила мне триста тысяч фунтов в первоклассных ценных бумагах.

— Ты поразил его в самое сердце.

— Я тоже так думал. Но нет. Он только надул щеки и заявил, что не позволит своей дочери выйти за человека, который не способен зарабатывать.

— Как мне это знакомо! Он всегда ворчал, что и у меня нет такой способности. Посмотри, говорит, на своего брата Амброза: сидит на хорошей должности в Адмиралтействе, а в свободное время сочиняет романы, и хоть я сам их не читал… А кстати, говоря об Амброзе, презабавнейшая история вышла…

— Мне продолжать? — безучастным тоном проговорил Монти.

— Конечно-конечно, — спохватился Реджи. — Только потом я все-таки должен досказать про Амброза. Ты очень удивишься!

Монти, насупившись, созерцал проносящийся мимо пейзаж. Его добродушное лицо всегда мрачнело, когда он вспоминал Дж. Г. Баттервика. В глубине души он тешил себя надеждой, что ишиас окажется неизлечим.

— Так на чем я остановился? — спросил он, отвлекшись от мрачных мыслей.

— На шутке насчет «способности зарабатывать».

— Ах, да. Он сказал, что ни за что не позволит Гертруде выйти за человека, который не способен зарабатывать, так что все обеты не в счет, пока я не докажу, что могу — так он выразился — найти работу и удержаться на ней ровно год.

— Сурово… Гертруда, разумеется, не стала слушать всю эту чушь?

— Стала, стала. Естественно, я тут же предложил ей собрать чемодан и быстренько зарегистрироваться где-нибудь по соседству. Думаешь, она согласилась? Нет. Как будто не в наши дни живет. Сказала, что очень меня любит, но решительно отказывается выйти за меня замуж, пока отец не даст добро.

— Не может быть!

— Еще как может.

— Не думал, что есть еще такие девушки.

— Я тоже.

— Прямо как из старинного романа.

— Именно.

Реджи призадумался.

— Конечно, все это неприятно, — заметил он, — но факт остается фактом: Гертруда — большой души человек. Я думаю, это в ней от хоккея. Так что же ты сделал?

— Нашел работу.

— Ты?

— Ну да.

— Шутишь!

— Не шучу. Я поговорил с дядюшкой Грегори — он знаком с лордом Тилбери, который руководит издательством «Мамонт». Тот пристроил меня младшим редактором в «Мой малыш», журнал для дома и детской. Меня уволили.

— Еще бы! И тогда…

— Дядюшка Грегори упросил лорда Эмсворта взять меня секретарем в Бландинг. Меня уволили.

— Естественно. А потом?..

— А потом я сам взялся за все дело. Познакомился с одним типом по имени Пилбем — у него сыскное агентство, — и когда выяснилось, что он ищет себе помощников, я стал одним из них.

Реджи выпучил глаза.

— Сыскное агентство? Ты хочешь сказать, где всякие детективные дела?..

— Точно.

— Неужели ты стал сыщиком?

— Вот именно.

— Ну и ну! Рубины магараджи, пятна засохшей крови и всякое такое?

— Вообще-то, — стал объяснять Монти, — мне мало что поручают. Я просто числюсь у них специальным сотрудником. Видишь ли, я сказал Пилбему: он берет меня к себе — я даю ему тысячу фунтов, и мы поладили.

— Дядя Джон об этом не знает?

— Нет.

— Он знает только то, что ты нашел работу и держишься на ней?

— Ага.

Реджи был явно озадачен.