– Я тоже хотел переговорить с вами по этому поводу. Сейчас с вашим флаг-офицером мы договорились о связи кораблей с нашими наблюдательными пунктами и завтра попробуем сбить батарею перекидным огнем с броненосцев.

Оба превосходительства оживленно заговорили. Звонарев, ожидая распоряжений, почтительно стоял в стороне.

– Вы это что, молодой человек, вместо службы в строю на Электрическом Утесе перешли в адъютанты? – подошел к нему Эссен.

– Я все время вел работы по постройке укреплений на сухопутном фронте, но на днях мне обещано возвращение на Утес, – ответил Звонарев. – Вы надеетесь на успех при выходе эскадры, Николай Оттович?

– Тот не солдат, кто не имеет маршальского жезла в ранце! Но, откровенно говоря, боюсь не столько японцев, сколько нашего адмирала. Вдруг опять при виде японцев сдрейфит и побежит в Артур, как это было десятого июня. Да и большинство наших командиров против выхода. Следовательно, они будут все время оглядываться на Артур и при первом предлоге повернут назад.

– В таком случае необходимо сменить ненадежных командиров.

– Всех не сменишь. Беда наша в том, что у самого адмирала настроение подавленное и полная неуверенность в себе.

Артиллеристы стали прощаться.

– До свидания во Владивостоке. Желаю вам, господа, полного успеха, – говорил Белый, пожимая руки морякам.

– А вам желаю успешно выдержать осаду и поскорее освободиться от блокады, – отвечал за всех Витгефт.

Генерал облобызался с ним и, растроганный, сел на катер.

Между тем бомбардировка прекратилась. Солнечный, ясный день приветливо встретил вышедших из полутемных помещений броненосца артиллеристов. Катер быстро доставил их на пристань.

На следующий день бомбардировка возобновилась с новой силой. С раннего утра посыпались снаряды в западный бассейн, где стояли все броненосцы. Один снаряд угодил в борт «Ретвизана» и нанес ему подводную пробоину почти в полквадратной сажени. Броненосец через нее принял пятьсот тонн воды и осел на один фут в воду. Одним из следующих снарядов был легко ранен в руку командир броненосца Шенснович и двадцать человек матросов. Это происходило на виду эскадры и произвело на всех удручающее впечатление.

Напрасно все шесть броненосцев громили перекидным огнем районы возможного расположения японских батарей, сотрясая до основания хрупкие домики в Старом и Новом городе. Бомбардировка неуклонно продолжалась. Стала очевидной невозможность дальнейшего пребывания эскадры в Артуре.

Как только прекратился обстрел, со всех пристаней двинулись к кораблям многочисленные шлюпки и катера. На некоторых из них восседали в ярких летних платьях лейтенантши, капитаншн и представительницы артурского полусвета.

Плавучий лазарет «Монголию» целый день осаждали десятки катеров и шлюпок с многочисленными пассажирками, предлагавшими свои услуги в качестве сестер и санитарок. И хотя все штаты давным-давно были заполнены, все же пришлось принять счастливиц, имевших превосходительных покровителей. Так как разместить их в помещениях команды и медицинского персонала было невозможно, то им отвели одну из кают, предназначенную для раненых.

– Не успеем мы выйти из Артура, а нам уже некуда будет принимать подобранных в бою, – возмущался главный врач лазарета Петров.

Известие об уходе на следующее утро эскадры еще днем облетело город. Все торопились на набережную, в последний раз полюбоваться стоящими на рейде судами. Остающиеся в Артуре морские офицеры – молодежь с завистью, а старшие с сожалением – глядели на темные силуэты кораблей.

– Кто из них будет еще плавать завтра в это время, – вздыхал пожилой капитан.

– Можно ручаться, что не все, – ответил ему собеседник.

– Не верю, чтобы наши самотопы рискнули вступить в бой с японцами, – басил тучный стрелковый капитан. – Как увидят Того, так и побегут куда глаза глядят.

– На месте Стесселя я бы предупредил моряков, что обратно в Артур им ходу нет, – вторил ему толстый полковник Савицкий.

– Без флота мы Артура долго не удержим, – задумчиво проговорил командир полевой батареи подполковник Петров.

Такие разговоры велись и на улицах, и в ресторанах, и на батареях. Моряки предпочитали отмалчиваться, чтобы не раздражать возмущенных полным бездействием флота сухопутных офицеров.

В морском собрании в этот вечер остающиеся в Артуре морские офицеры чествовали своих уходящих товарищей. Рекой лилось шампанское, произносились горячие тосты, пылкие клятвы умереть, но не посрамить Андреевского флага.

Накануне выхода эскадры Звонарев с Борейко и учительницами Пушкинской школы решили нанести прощальный визит в домик Ривы. Уже затемно они добрались до Нового города и застали Риву за последними приготовлениями. Все ценное было уложено, но обстановка квартиры оставалась целиком. Рива в форме сестры милосердия радостно встретила гостей.

– Я так рада, что уезжаю из Артура, а то за последние дни несколько снарядов разорвалось совсем близко от нашей квартиры. Боюсь только, чтобы в море не потопили минами «Монголию», – вздыхала она.

– Будем надеяться, что все будет благополучно. Это нам здесь предстоит пережить тяжкие дни осады, – ответила Оля.

– Как вы поступите с квартирой? – справился Борейко.

– Оставлю на Куинсан. Быть может, Сережа временно поселится здесь? Вы часто бываете в этом районе. Куинсан приготовит вам обед, постирает белье, – одним словом, сделает все, что нужно такому заядлому холостяку, как вы, – лукаво улыбнулась Рива.

– В Артиллерийском городке найдутся особы, готовые всегда о нем позаботиться, – хитро поглядел на друга Борейко.

Звонарен покраснел, но не стал возражать.

Подали чай, разговор не клеился, все были взволнованы предстоящей разлукой и больше молчали.

– Пора двигаться, – поднялся Акинфиев. – Я довезу тебя до «Монголии».

– Надо перед дорогой посидеть и подумать о предстоящей дороге, – проговорила Леля.

Все на минутку присели, затем стали прощаться. Девушки целовались, мужчины обменялись рукопожатиями. Гурьбой вышли на набережную, где уже ожидал катер с «Севастополя».

Стояла тихая теплая звездная ночь. С моря тянуло прохладой. С фортов доносилась слабая ружейная перестрелка, прерываемая отдельными пушечными выстрелами.

– Отваливай! – скомандовал лейтенант, и катер быстро растаял в темноте.

Ночь была на исходе. Гавань с ее зеркальной поверхностью, темные громады судов, Тигровый полуостров, Золотая гора – все безмолвствовало. Вдруг что-то сверкнуло на «Цесаревиче». Трепетно замерцали фосфорические огоньки на мачте, и тотчас же огоньки появились на всех остальных судах. Вспыхнут – потухнут и опять вспыхнут. Вслед за этим сразу ожили безмолвные темные громады броненосцев и крейсеров. Над тихим артурским рейдом раздались резкие свистки боцманских дудок, шум голосов и громкие выкрики команды. Послышался топот многочисленных ног по палубам, засветились огнями иллюминаторы. Вскоре с кораблей раздался стройный тысячный хор матросов, певших утренние молитвы. На «Цесаревиче» оркестр заиграл гимн. Его подхватили на других кораблях. У Адмиральской пристани в порту выстроенный на набережной батальон Квантунского флотского экипажа с оркестром вторил эскадре. Толпа, успевшая собраться на берегу, обнажила головы.

– Нашему славному флоту ура! – закричал кто-то в толпе, и русский победный клич покатился по набережным, перекинулся в порт, где его подхватили выбежавшие из мастерских рабочие и матросы флотского экипажа. Прошло с четверть часа, пока наконец эти клики стихли.

– Дал бы только им бог добраться до Владивостока! – слышались отдельные возгласы в толпе.

Небо на востоке постепенно светлело. Лучи крепостных прожекторов бледнели и гасли один за другим. Наступило тихое ясное утро, с гор подул прохладный нордост.

На мачте сигнальной станции, расположенной на Золотой горе, у выхода на внешний рейд, поднялось несколько флагов. Тотчас два портовых катера направились к преграждавшим проход в гавань бонам и начали их разводить. Вслед за ними двинулся легкий крейсер «Новик».