Я слушал эту историю, пока мы шли к дверям дома. Приказав присутствующим не входить в единственную в доме дверь, я приподнял залитую кровью простыню, прикрывавшую женщину. У меня в кармане был только небольшой запас марганцевого калия. Но даже если бы на моем месте был квалифицированный врач со всеми необходимыми инструментами, и он, как я думаю, не смог бы спасти ей жизнь. Глубокие раны от зубов и когтей на лице, шее и других частях тела в жаркой и непроветриваемой комнате сразу превратились в септические. К счастью для женщины, она была в полубессознательном состоянии. Старик отец вошел за мной в комнату. Больше для того, чтобы успокоить его хотя бы тем, что делается все возможное, я смыл запекшуюся кровь с головы и тела женщины и, как только мог, очистил раны при помощи перочинного ножа и крепкого раствора марганцевого калия.
Думать о возвращении в мой лагерь было слишком поздно: надо было найти пристанище, где провести ночь. Немного выше по ручью и невдалеке от места, где женщины стирали белье, росло гигантское дерево пипал,[18] обложенное каменной кладкой. Жители пользовались ею для религиозных церемоний.
Я разделся на этой каменной платформе — она была высотой в фут — и выкупался в ручье. Ветер заменил мне полотенце. Одевшись, я прислонился спиной к дереву, положил рядом заряженное ружье и приготовился провести так ночь. Место для этого было, конечно, неподходящее, но было лучше в сравнении с деревней и той темной комнатой со зловонной атмосферой и роями жужжащих мух, где тяжело раненная отчаянно боролась за жизнь.
Послышавшийся ночью плач женщин известил меня, что муки страдалицы кончились.
Случай с этой несчастной женщиной и с девушкой из Далканиа показал, что успех нападений старой тигрицы на людей в значительной мере зависел от помощи, которую она получала от молодого тигра. Как правило, на сто случаев нападения тигров-людоедов бывает только один, когда жертва ускользает от зверя. Относительно же этого людоеда стало ясно, что искалеченных им людей будет больше, чем убитых. Так как ближайшая больница отстояла за пятьдесят миль, я по возвращении в Найни-Тал обратился к администрации с предложением выслать запас дезинфицирующих средств и перевязочных материалов старостам всех деревень, расположенных в районе действия людоеда. Когда я опять посетил эти места, я рад был узнать, что моя просьба была выполнена и что дезинфицирующие средства спасли жизнь многих людей.
Следующую неделю я провел в Далканиа и в субботу объявил, что в понедельник отправляюсь домой. Я почти целый месяц провел во владениях людоеда, и постоянное напряжение при ночевках в палатке, при бесконечных многомильных хождениях днем — при этом с перспективой, что каждый шаг может стать последним, — начали отражаться на моих нервах. Жители приняли мое сообщение с огорчением и только тогда перестали просить меня переменить решение, когда заручились моим обещанием вернуться при первой возможности.
Утром в субботу, после завтрака, староста Далканиа посетил меня и попросил перед уходом добыть дичи для населения. Я охотно согласился и через полчаса в сопровождении одного из моих людей и четверых местных жителей, захватив винтовку 275 и обойму патронов, направился по той стороне реки Нандхаур в горы, на вершинах которых из моего лагеря часто видал горалов.
Один из сопровождавших меня крестьян был высокий худой человек с обезображенным лицом. Он был моим постоянным гостем в лагере и, обнаружив во мне хорошего слушателя, рассказывал и пересказывал мне историю своей встречи с людоедом так часто, что я без труда мог бы целиком повторить ее даже во сне. Эта встреча произошла четыре года тому назад. Лучшее представление о ней могут дать слова самого рассказчика.
«Видите ли вы, саиб, эту сосну за поворотом горы среди травянистого склона? Да, сосну, восточнее которой расположена большая белая скала. Так вот, у верхнего края этого травянистого склона и напал на меня людоед. Травянистый склон опускается книзу так отвесно, что никто, кроме горца, не найдет на нем точки опоры для ног. Мой сын — тогда ему было восемь лет — жал со мной траву в день, когда меня постигло несчастье. Охапки травы мы относили к опушке леса, на ровное место.
Я стоял на самом краю обрыва, связывая большой пучок травы, когда тигр прыгнул на меня и вонзил зубы — один под правый глаз, другой в подбородок, а два других — вот в это место на задней стороне шеи. Тигр сильно толкнул меня мордой, я опрокинулся на спину, а тигр навалился грудью на мою грудь; брюхо тигра было между моих ног. Падая назад, я вытянул руки, и моя правая рука захватила молодой дубок. В момент, когда мои пальцы цеплялись за деревце, в голову мне пришла мысль: ноги мои свободны и, если бы я сумел приподнять их, придвинуть и прижать к брюху тигра, я мог бы сбросить зверя и убежать. Боль, когда тигр раздробил мне все кости правой стороны лица, была ужасной. Но я не потерял сознание потому, что, видите ли, саиб, в то время я был молод и во всех наших горах никто не мог бы сравниться со мною в силе. Медленно-медленно, чтобы не возбудить у тигра подозрений, я приподнял ноги к обоим бокам тигра, осторожно прижимая мои босые стопы к брюху зверя. Потом я уперся левой рукой в грудь тигра и, толкнув что было сил, сбросил его. А так как мы находились на самом краю отвесного обрыва, тигр покатился вниз и увлек бы меня с собой, если бы я не держался так крепко за деревце.
Мой сын был так перепуган, что не мог убежать. Когда тигр исчез, я снял с сына белье, обвязал себе голову, а затем, держась за руку мальчика, пошел к деревне. Придя домой, я сказал жене, чтобы она созвала всех моих друзей: перед смертью мне хотелось увидать их лица. Когда друзья собрались и увидели, в каком я состоянии, они хотели положить меня на носилки и отнести за пятьдесят миль в Алмора, в больницу. Я не согласился, так как сильно страдал и был уверен, что пришла смерть. А умереть я хотел на родине.
Принесли воды — меня мучила жажда, голова горела, как в огне. Но когда мне влили в рот воду, она вытекла через раны в моей шее. А потом бесконечно долго сознание мое оставалось помутившимся, голова и шея очень болели. И когда я стал уже призывать смерть, чтобы избавиться от мук, мои раны зажили и я выздоровел.
И теперь, саиб, как вы видите, я старый, худой и седой, на мое лицо никто не может глядеть без отвращения. А мой враг живет и продолжает уносить жертвы. Но не надо заблуждаться, считая его тигром. Он не тигр, а злой дух, который принимает облик тигра только на короткое время, когда захочет человечьей крови и мяса. Но говорят, что вы — садху,[19] саиб, а духи, охраняющие садху, гораздо могущественней этого злого духа. Это доказано тем, что вы один провели в джунглях три дня и три ночи и вышли оттуда целым и невредимым. А ваши люди говорят, что иначе и быть не могло».
Смотря на громадную фигуру этого человека, легко можно было себе представить, что он был настоящим богатырем. Надо было обладать совершенно исключительной силой, чтобы приподнять тигрицу на воздух,[20] вынудив ее выпустить схваченную голову (оторвав при этом чуть не половину лица), и сбросить с крутой горы.
Мой друг предложил свои услуги в качестве проводника и с превосходно отточенным топором на длинной рукояти на плече повел нас извилистыми тропами в лежащую внизу долину. Перейдя вброд Нандхаур, мы пересекли несколько расположенных уступами полей, заброшенных теперь из страха перед людоедом, дошли до подножия горы и начали подъем. Склон оказался очень крутым и был покрыт лесом, а выше — лугами. Мой друг был утомлен, но не утратил быстроты: я мог не отставать от него, только призывая его к частым остановкам, во время которых любовался пейзажем.
Выйдя из леса, мы прошли наискось по травянистому склону к скале, подымавшейся над местностью на тысячу футов, а быть может, и более. На этой скале, покрытой местами куртинами низкой травы, я видел из моей палатки пасущихся горалов. Мы прошли еще несколько сотен ярдов, когда один горал выскочил из оврага, а после моего выстрела свалился и опять исчез из виду. Встревоженный этим выстрелом, другой горал, по-видимому спавший у подножия скалы, вскочил, взбежал по склону с быстротой, с которой мог бы сравниться с ним только его близкий родственник — тар. Когда горал взбирался наверх, я приложился, поставил прицел «двести ярдов» и стал ждать, пока зверь не остановится.