- Бежала девочка, бежала, - очень серьезно, чуть нараспев, говорила Катя, - и вдруг видит - стоит печка… «Печка, печка, - спросила девочка, - скажи, куда гуси полетели с моим братцем?» - «Съешь моего ржаного пирожка, скажу», - отвечала печка…

Все замирали, начинали сердито переглядываться, а кто-то даже ворчал, облизываясь.

- «У моего батюшки пшеничные не едятся», - грустно отвечала Катя за девочку, заранее зная, какие сейчас последуют комментарии.

- Подумаешь! А я бы съел и ржаной! - немедленно заявлял Миша Дудин, у которого мама работала где-то в самом Смольном. - Хоть дюжину!

- Дюжину! Я бы двадцать съел…

- И я бы двадцать съела и еще на завтра оставила…

Не очень обращали внимание на то, что девочке не удалось узнать у печки, куда полетели гуси-лебеди. С напряжением вслушивались в продолжение истории этой глупой девчонки, которая ничего не ела.

- Встретила девочка яблоню, - вздыхала Катя. - Спрашивает: «Яблоня, яблоня, скажи, куда гуси с моим братцем полетели?» А яблоня ей: «Съешь, говорит, моего яблочка, скажу…» Но девочка, - пожимала плечами Катя, которой сказка тоже начинала казаться странной, - не захотела… «У моего батюшки, говорит, и антоновские не едятся…»

- Буржуйка! - негодовал Миша. - Обожралась!

И все смотрели на Катю с негодованием, словно и она была в чем-то виновата.

- Встретилась этой девочке дальше молочная река, кисельные берега, - хмурясь, строго продолжала Катя, явно осуждая девочку. - «Река, река, куда гуси-лебеди унесли моего братца?» Река говорит: «Съешь моего киселька с молоком, скажу…»

Шум поднимался такой, что закончить ей не всегда удавалось.

Но сегодня, после того как все излили свое негодование на девочку-буржуйку, Миша, уже задремывая, пробормотал:

- А может, где и есть такие края… Молочные реки… Кисельные берега…

- Конечно, есть, - решительно кивнула Катя. - Мы как раз туда едем!

И правда, когда рано утром поезд остановился, сквозь щелки в тяжелой двери Миша увидел словно сказочное царство… Да что там молочные реки! Кисельные берега! На шумном рынке, который раскинулся и справа и слева от станции Арзамас, было все! Самая невероятная царская еда. Например, кольца коричневой колбасы…

Тяжело, со скрипом, раздвинулись большие двери теплушки. Аркашка Колчин первый спрыгнул на землю и заорал:

- Ага! Мы первые! Те сзади плюхаются! Нипочем не догонят! Слабо!

Меньшие, высыпав из других теплушек, тотчас подхватили:

- Ура-а! Мы первые!

Они обожали Аркашку. Но он держал их на почтительном расстоянии. Находиться около Аркашки разрешалось только его постоянному спутнику и ординарцу Мише Дудину.

Теперь и по утрам солнце грело вовсю, а это утро выдалось совсем летнее. Но Аркашка упорно не снимал ни старенькую, потрескавшуюся, зато настоящую кожаную комиссарскую куртку, ни кожаную фуражку.

В своем роскошном обмундировании Аркашка двигался неспешно, слова цедил через губу и делал брезгливое лицо человека, занятого исключительно важными мыслями. Но долго он так держаться не мог и начинал опять лезть во всевозможные события и приключения, горланить и веселиться.

- Аркаша-ша! - кричал и дергался как ненормальный его дружок Ростик, по прозвищу Псих, длинный, тощий, в измызганной куртке гимназиста, немытый с самого Питера, со свалявшимися белокурыми волосами. - Наша взяла! Куча мала!

И он стал приставать к маленьким и обижать их. Миша Дудин Ростика не уважал. Оглянулся на Аркашку, ожидая его вмешательства. Из вагонов посыпались и девочки. Одни с визгом прыгали вниз, другие степенно спускались по деревянным сходням. Небольшая, худенькая, с гладкой прической девочка, сумевшая каким-то чудом сохранить и форменное платье гимназистки, и воротничок, и манжеты в таком виде, будто они только что были отглажены и накрахмалены, оказалась около Ростика. Это и была Катя Обухова, но знакомые почему-то предпочитали называть девочку Екатериной…

Ростик наслаждался, выкручивая руки какому-то незадачливому третьеклашке, который тяжко сопел, с трудом удерживая слезы.

- Ну, чего связался, - бурчал Миша, пытаясь оттащить Ростика.

Екатерина повела глазами, и одна из ее подружек, веселая красавица Тося, протянула сложенный в трость зонтик… Зонтиком Екатерина тотчас трахнула Ростика по голове. Лицо ее при этом не дрогнуло. Растерявшись, Ростик оставил свою жертву.

- Так будет со всяким, - торжественно заявила Екатерина, - кто подло обижает слабых.

Ростик ринулся на нее, но Катя очень удивилась:

- Ты хочешь меня ударить?

- А ты думала! - замахнулся Ростик.

- Я девочка, разве ты не видишь?

- Ну и что?

- А ты как будто мужчина!

- Я? - немного опешил Ростик.

Все мальчишки и девчонки жадно поглядывали на рынок, но не решались туда сразу бежать. Думали, может, будет какая команда от старших, от учителей. Меньшие искали своего Валерия Митрофановича, который давно ускакал из поезда и теперь яростно торговался в дальнем углу рынка, присмотрев самую смирную старуху, а у нее - пудовичок муки и бутыль подсолнечного масла…

Из старших несколько самых шустрых и беззастенчивых ребят толклись на рынке, но остальные выжидали… В толпе старших мотался Ларька Ручкин и галдел, отчаянно жестикулируя:

- Чего стоите? Сюда не принесут! Тащите свое пролетарское барахлишко из Питера, славного города революции, мелкой здешней буржуазии! Кланяйтесь кулакам! Авось отсыпят вам пригорошню пшеницы! А на колени станете, и губы сальцем помажут! Как иудам! Валяйте, детки революции! Ложитесь на пузо, лавочники вас полюбят…

Поеживались от таких слов, пересмеивались, но не торопились на рынок, как он ни манил… Пока Володя не крикнул, радуясь, что догадался:

- Да у него, у Ручкина, менять нечего! Вот он и поет!

И толпа загоготала, веселясь, словно освободилась от чего-то… Полезла в вагоны за вещичками…

Скалясь весело и сердито, Ларька косился на Володю. Но промолчал. Менять ему действительно было нечего. Может, Володя предложил бы ему что-нибудь из своих вещей, но тут его ухватила за рукав Тося, подруга Кати.

- Катю сейчас побьют!

Аркашка с Ростиком и Мишей Дудиным отошли всего на несколько шагов, когда к ним, поправляя очки, подбежал высокий, плечистый паренек в серой, аккуратной тужурке гимназиста. За ним торопилась испуганная Тося.

- Это ты хотел бить Катю? - спросил Володя Ростика, сжимая кулаки.

- Гляди! Из недобитых буржуев! - заржал Ростик. Рядом с Аркашкой он никого не боялся. - Ты откуда такой вывернулся?

И он вытянул вперед пальцы, целясь в очки гимназиста. Тот решительно отбил руку Ростика:

- Я - Владимир Гольцов! И я тебя вызываю!

- Чего?

- Морду он тебе желает набить, - пояснил, усмехаясь, Аркашка.

- Этот? Да он сейчас маму вспомнит…

- Я полагаю, вы знакомы с правилами, - поморщился Володя. - Знаете хотя бы, что нечестно вдвоем на одного…

- Нет, - недобро сказал Аркашка. - Мы без правил. Мы уж бьем так бьем. Чтоб не встал.

- Ладно, не плачь, - посоветовал, ухмыляясь, Ростик. Он заметил, что к ним приближается Николай Иванович, учитель из их вагона. - Гуляй пока… Собирай букеты.

- А где Ручкин? - спросил Аркашка, когда друзья отошли.

- Ларька-то? - скривился Ростик. - А!.. Скучный человек.

Он достал из-за пазухи рогатку и прицелился в девочек, не решавшихся отойти от своего вагона. Миша тоже вытащил рогатку. Но Аркашка не дал стрельнуть.

- Ты что? - плаксиво возмутился Ростик.

- Что тебя все на чепуху тянет. Сейчас мы Ларьке вставим фитиль…

- Ну? - не поверил Ростик. - А как?

Но быстро спрятал рогатку и потопал за Аркашкой.

- Жрать нечего? - на ходу бросил Аркашка.

- Брюхо подвело, - согласился Ростик, шаря глазами по унылому вокзалу. Миша только вздохнул.

- А мы достанем.

- Менять не на что, всё уж променяли. Или ты решился?.. - задохнулся Миша, уставясь на комиссарскую кожанку Аркашки.