Все началось, когда у меня в шкафу пошел снег.

Купила я его на барахолке, сама не знаю — зачем, При моей зарплате и ожидаемом сокращении штатов шкаф мне совершенно не нужен: то, что у меня есть из одежды, спокойно уместится в тумбочке и на гвоздике, а новых тряпок не предвидится. Но меня пленил его характер и внешность. Характером он был похож на старого интеллигента: скрипел, но не разваливался. Он был большой и угловатый, как отощавший мамонт. Не понимаю, как мы с ним вдвоем уместились в комнате. Дня три он стоял, не выказывая склонностей к шуткам, и мы с ним молча привыкали друг к другу.

А потом в моем шкафу пошел снег. Меня это не волновало, хотя на дворе стоял июль и снегу быть не должно. В конце концов, в шкафу висят шуба и пальто, и значит, и снег в нем как нельзя более по сезону. К вечеру я забеспокоилась: снегопад был слишком густой. Шубу и пальто пришлось убрать.

Я повесила их сушиться над ванной. Мех на шубе слипся в иголки. С пальто два дня капало.

Возвращаясь домой, я поначалу боялась застать у дверей шкафа лужу. Но снег не выходил за пределы шкафа. Время от времени я открывала его тяжелые скрипучие дверцы и любовалась идущим снегом, переживая его эстетически, как японцы. Шубу и пальто я повесила в кухне, над холодильником.

Зачем шкаф и почему снег, меня отчего-то не интересовало.

Потом я продала шубу, хотя надвигалась осень, а за ней зима. Но меня поперли с работы, а есть хотелось. Четвертого сентября часов эдак в девять я лежала в постели и читала. Дверь шкафа распахнулась. В мою комнату из шкафа ввалился здоровенный мужик. Мокрый и весь в мазуте.

— Я не утонул? — спросил он.

— Не знаю, — честно ответила я. — Наверное, нет.

— А где дверь? — спросил он.

— Там. — Я махнула рукой куда-то в пространство между торшером и окантованным рисунком из учебника физики, который я повесила на стену еще в восьмом классе.

— Спасибо. — Мужик направился к двери. Возможно, уйди он в эту минуту, ничего бы не произошло. Но мое проклятое хорошее воспитание взяло верх.

— Э-э… чайку хотите? — спросила я.

Мужик обрадовался.

Пока мы пили чай, он рассказал мне, как он попал в шкаф. Он упал в канал и начал тонуть. Ему очень захотелось жить, но он продолжал тонуть.

Потом он шагнул прямо в воде и очутился в шкафу. В шкафу шел снег, ему стало холодно, и он решил выйти наружу.

В нашем городе нет канала.

Я предложила ему просушить одежду, но он покраснел и наотрез отказался.

Я дала ему шарфик. Больше я ничем не могла ему помочь. Мои шерстяные носки ему бы и на нос не налезли. Еще я дала ему денег на дорогу. Дома его ждет жена.

Через несколько дней он прислал мне деньги почтовым переводом. И телеграмму: «Долетел хорошо. Спасибо. Целую, Вася».

А еще через три дня впервые пришел совсем другой перевод. На почту я пришла заранее огорченная. Деньги мне высылать просто некому, так что перевод этот — какая-то ошибка. Так я на почте и сказала.

— Девушка, — сказала мне тетенька в окошке, — давайте ваш паспорт и не морочьте мне голову. Или вы эти деньги получите, или нам за них отвечать.

Как вам не стыдно?

Мне стало стыдно, и я сказала тетеньке, что пошутила. По дороге домой я ощупывала хрустящую бумагу в кармане и думала, от кого бы это. Заранее посчитав перевод ошибкой, я не взглянула в графу «от кого».

С тех пор моя жизнь изменилась до неузнаваемости.

Пятого и двадцатого каждого месяца я получала переводы. На почте меня начали уважать. Их явно интересовало, где я работаю и какое такое солидное учреждение со столь завидной регулярностью платит мне деньги.

Зато в жизнь мою вошло много нового. Или новых?

Я стала спать в одежде. Мокрого Васю я встретила в ситцевой ночной рубашке. Шестнадцатилетнего сопляка, который вылез из шкафа с петлей на шее, во фланелевой. После чего я уразумела, что гости из шкафа могут появиться в любое время. Я купила мягкие брюки и цветастую размахайку и спала в них.

Правда, брюки вскоре пришлось купить другие. Прежние мне разодрала беременная кошка с консервной банкой на хвосте. Родила она у меня на кресле.

Котят разобрали мои знакомые, а кошка пристроилась в соседний детский сад.

Некоторые из моих гостей попадались мне потом на улицах. Один пришел сам — уже не из шкафа, а через дверь — и заявил, что жить без меня не может.

Я встречаюсь с ним до сих пор. Скорее всего я выйду за него замуж. Но любовью у меня дома после того первого раза мы не занимаемся. Потому что в самый ответственный момент из шкафа вывалился избитый ребенок, и мы до утра занимались только им.

Впрочем, ребенок — это было ужасно, но он поправился. Я как глянула на его мамашу, живо написала его бабушке. Она приехала, надавала дочери оплеух, забрала ребенка к себе в деревню и теперь к праздникам присылает мне всякие сельские вкусности. Нет, это еще ничего.

Вот когда из шкафа выскочил раненый слон с обломанным бивнем, я действительно растерялась. Конечно, я позвонила в зоопарк, но приехала почему-то бригада из дурдома. Потом они вызвали вторую. Когда увидели слона.

Вторая бригада тоже увидела слона. Тогда первая перестала делать друг другу уколы и позвонила в зоопарк.

Директор зоопарка долго ругал меня, как это я могла допустить, чтобы бедное животное подымало грузовики и выворачивало фонарные столбы. Вот и поломал зубик, вот и поранился. И вообще держать слоника на пятом этаже безответственно. Напор воды слишком мал, и ее чаще нет, чем есть, а бедное животное хочет пить.

Животное забрали в зоопарк. Отправить его в Африку мне не по средствам, к тому же за ним явно гнались браконьеры, а в зоопарке за ним никто не будет гнаться. Однако сметой зоопарка слон не был предусмотрен. Я мобилизовала своих приятелей из ресторанного ансамбля «Черная сирень», и время от времени они давали концерты в пользу слона.

Вообще пристраивать животных стало затруднительно. Не могу же я их продавать, вроде как бы и родные. С очередными котятами в руках я до одури моталась в городском транспорте и отдавала тем, кто говорил: «Ой, какой чудесный котеночек. Вот бы мне такого».

Зарплата продолжала приходить регулярно. Я уже несколько свыклась со своим неожиданным благосостоянием и по случаю зимы купила себе новую китайскую пуховую куртку. В ней я выглядела так, будто у меня денег раз в двадцать побольше, чем на самом деле. Поэтому однажды, когда я возвращалась домой, ко мне пристали.

Вообще-то я не хожу одна так поздно, но я задержалась у своего парня. У него было воспаление легких, и я ставила ему банки. Он не мог меня проводить и предложил заночевать у него, но я отказалась. Мало ли что, вдруг в этот самый момент из шкафа кто-то вышел, а меня нет дома. И я решила вернуться.

Транспорт уже не ходил, и мне пришлось тащиться пешком. Тут-то все и случилось.

Я не знаю, сколько их было. Трое? Пятеро? Мне было очень страшно, и я не разобрала. Они вырывали из моих рук сумку, пытались стащить с меня куртку. А потом один из них занес над моей головой обрезок водопроводной трубы. Я отчаянно рванулась, шагнула и — оказалась в шкафу.

Там, как всегда, шел снег. Я немного посидела в снегу, потом вылезла наружу. Ноги меня не держали.

Так вот что такое шкаф! Дверь, через которую можно спастись, если очень хочешь. И не обязательно от хулиганов или из петли. Однажды из шкафа вылез директор школы, которого на педсовете чуть инфаркт не хватил.

Я гладила дверцу шкафа, судорожно всхлипывая и повторяя: «Хороший шкаф… добрый…» — Не реви, Привратница, — ободрил меня шкаф.

Я оторвалась от дверцы и укоризненно взглянула на него.

— Можно подумать, что это так плохо — иметь в доме говорящий шкаф, — слегка обиделся он.

— А что же ты раньше молчал?

— Не знал, стоит ли с тобой говорить. Вдруг не выдержишь, сломаешься.