— Натаниэль…

— Мисс Джеймс…

Он поставил свою чашку на одеяло.

— Полагаю, я должен принести вам свои извинения. У меня не было никакого права на подобную вольность. Вы привлекательная молодая женщина, мисс Джеймс…

— Вам не нужно извиняться, Натаниэль, — ответила я, весьма тронутая его вниманием к моим чувствам.

— Признаюсь, я испытываю к вам не совсем… не совсем целомудренные чувства. Я многое повидал на своем веку… наслаждался ласками многих женщин вашей профессии… — Он закашлялся.

Представив, что он, должно быть, думал… и ощущал… я почувствовала, как лицо мое заливает краска.

— Я тут размышлял над вашим будущим, — продолжал он.

— Моим будущим? — Я с трудом сглотнула. Все происходило что-то уж слишком быстро — для одного-единственного поцелуя.

Он посмотрел на меня так, словно прочел мои мысли.

— Естественно, вам понадобится какое-то время, чтобы привыкнуть. Поначалу ваша новая жизнь возможно покажется вам до некоторой степени менее… вольной. Я нахожу, что вы привыкли говорить обо всем откровенно там, откуда вы пришли.

— Согласна, — я кивнула, понимая, куда он клонит.

Он откусил от бутерброда с ветчиной и долго медленно жевал, прежде чем проглотить. Я заставила себя съесть кусок сыра, но нервы мои были до такой степени напряжены, что я не ощутила никакого вкуса.

— Я был с вами откровенен в отношении своих чувств к вам, — сказал он, внося еще большее смятение в мою душу пронизывающим взглядом своих темных глаз. — Тогда как вы почти ничего не рассказали мне о себе. Я не могу не задаваться вопросом, в какой семье вы выросли. Вы как-то сказали мне, что знаете каково это — потерять тех, кого любишь. Так значит вы сирота?

— Нет, — ответила я, со страхом думая о том, как он отреагирует, узнав, что в роду у меня было полно актеров и актрис. — Видите ли, мой отец — спившийся актер, а мама актриса, то есть она является таковой, когда может найти работу в каком-нибудь театре. Но они вполне живы — во всяком случае, были живы, когда я видела их в последний раз. — Я с трудом сглотнула, вспомнив о землетрясении.

На виске у него запульсировала жилка.

— Семья актеров… неудивительно, что ты стала падшей женщиной, — пробормотал он себе под нос, явно вспомнив Джессику. — Выходит, они заставили вас торговать собой?

— Нет! Конечно же нет!

— А как насчет вашего брата? Если он мог позволить себе такую дорогую игрушку, как аэроплан, то несомненно был в состоянии позаботиться и о сестре.

На мгновение я задумалась, представив себе, что могло бы быть.

— Мы были с ним очень близки. Он умер в прошлом году.

— Извините, — проговорил он более мягко.

Я заставляла себя не думать об Алексе все это время, словно надеялась таким образом вычеркнуть из памяти ужасные обстоятельства его смерти. Глаза мои все еще наполнялись тут же слезами, стоило кому-нибудь просто упомянуть о нем в разговоре. Если бы только я могла сейчас поговорить с Алексом… Он бы знал, что мне делать. Он был самым умным в нашей семье, у него всегда на все имелся ответ и ему не составляло, кажется, никакого труда справиться с любой проблемой — в отличие от меня.

Натаниэль склонился ко мне, и по тому, как забарабанили его пальцы по одеялу, я поняла, что он волнуется.

— Я хочу сделать то, что считаю правильным, мисс Джеймс. Но мое… влечение к вам постоянно мешает этому.

— Влечение? — Я едва не задохнулась. Так вот в чем дело. Натаниэль собирался сказать мне, что решил ради меня бросить Пруденс. Я почувствовала, что млею, невольно представив, как лежу в его объятиях, и он вновь и вновь целует меня…

Он накрыл мою ладонь своею; сердце у меня забилось в ритме «ча-ча-ча».

— Вы и я, мы оба действовали под влиянием минуты. Это была эйфория от полета, ничего более.

У меня будто что-то оборвалось внутри, и я поспешно отвернулась, не желая, чтобы он видел, насколько ранили меня его слова.

— Ничего? Выходит, то, что произошло между нами, ничего для тебя не значит?

— Тейлор, я не виню тебя ни в чем, — звоном отдавался у меня в ушах его голос. — Если кто и виноват в происшедшем, так это я. У тебя есть вкус к жизни, что я нахожу необычайно привлекательным; ты также окутана аурой невинности — весьма необычная вещь, должен сказать, для женщины твоей профессии, — что заставило меня на мгновение забыть о твоем прошлом… Но я обручен, и мы оба знаем, что у нас, скорее всего, не может быть будущего. Уверен, ты согласишься, что после того, что случилось, тебе нельзя больше оставаться в моем доме.

Я едва не подавилась водой, которую пила в эту минуту. Протянув руку, Натаниэль похлопал меня по спине.

— С вами все в порядке, мисс Джеймс?

— Д…да. То есть нет. Я хочу сказать, что сама не знаю, — ответила я с запинкой.

— Само собой разумеется, то, что произошло здесь между нами, не должно больше повториться. Я просто не могу допустить, чтобы ты оставалась под моей крышей после того, как мы с Пруденс станем мужем и женой.

Брачная ночь… Я поняла, какой поворот приняли его мысли, и меня едва не стошнило. Мне тоже совсем не улыбалось лежать в его комнате для гостей, зная, что в этот момент он занимается любовью с Пруденс. Натаниэль пристально посмотрел на меня.

— Ты еще не изменила своего решения исправиться? Уверен, ты не желаешь вернуться опять к своему ремеслу.

— Нет… То есть…

— Если ты согласна, то я знаю, как тебе в этом помочь. Мой дядя Эфраим — он брат моего покойного отца — и его жена, тетя Фейс, приезжают сегодня вечером из Саусалито на нашу с Пруденс свадьбу.

— Здорово! — вырвалось у меня. Я слышала достаточно о дяде Эфраиме и тете Фейс — любящей паре, забравшей к себе Викторию после землетрясения, — которые запирали ее в кладовке и делали Бог знает что еще с бедной девочкой. Я бы не выбрала их лучшими родителями года.

— Ты не собираешься доедать? — Он бросил взгляд на мою тарелку, по-прежнему полную еды.

Я покачала головой, не испытывая в этот момент ни малейшего аппетита.

— Мой дядя несколько суров, но тетя Фейс — сама доброта и, к тому же, превосходная портниха. Я хочу попросить ее, чтобы она взяла тебя под свое крыло. Ты могла бы уехать вместе с ними в субботу после свадебной церемонии и пожить в Саусалито какое-то время, пока тетя Фейс будет учить тебя шить. Не успеешь и оглянуться, как у тебя уже будет новая профессия.

— Нет! — крикнула я. Если я позволю Натаниэлю отправить меня в Саусалито, то не смогу спасти его… как не смогу и возвратиться в свое время.

Он нахмурился.

— Я не понимаю. Ты, что, передумала? Ты хочешь вернуться к прежнему ремеслу?

— Нет, это совсем не… Я не та, за кого ты меня принимаешь, Натаниэль. Я не проститутка… и никогда ею не была.

Натаниэль сдвинул брови.

— Тебе не нужно этого отрицать. Я не осуждаю тебя за твое прошлое.

— Ты не понимаешь… У меня вообще еще нет прошлого! Я еще только появлюсь на свет через шестьдесят лет.

Он опустил чашку, и несколько капель выплеснулось на траву подле одеяла..

— Что ты сказала?

Я заставила себя продолжать.

— Понимаю, в это трудно поверить, но правда состоит в том, что я из будущего. Видишь ли, в октябре 1989 года я находилась на чердаке твоего дома… только это был уже не твой дом и там никто не жил… когда началось землетрясение. Оно, должно быть, вызвало нарушения в действии геомагнитных сил; следующее, что я помню, ты открыл дверь и я оказалась в твоей спальне в 1906 году.

Опустившись подле меня на колено, Натаниэль приложил ладонь к моему лбу.

— Ты перегрелась на солнце… должно быть, высота повлияла на твою способность рассуждать здраво.

— Я не сумасшедшая! — Я вскочила на ноги. — Тебе придется выслушать меня до конца. Подумай, ведь только так и можно объяснить… мою необычную одежду… молнию. — Я почувствовала, что краснею, вспомнив ту сцену.

— Вероятно, обычное одеяние распутной женщины, — он вновь нахмурился.

— Лекарство, которое я дала Виктории, — торопливо продолжала я, не слушая его. — А Аполлон, моя собака? Эта порода будет ввезена в Америку лишь в семидесятые или восьмидесятые годы. А то, что я говорила об аэроплане? В мое время летательные аппараты стали обычным явлением — они теперь огромны и перевозят громадное число пассажиров. У нас даже есть уже ракеты, которые могут доставить человека на Луну…