– Смотрю на что…
– На инцест, на инцест. На секс среди членов семьи. Почти все культуры накладывают на кровосмешение довольно строгое табу. Например, мои предки. Эдип, Электра и прочие. Других это не слишком волнует. Скажем, Англию. Там приняли закон об инцесте только в 1908 году.
– Почему, зачем… И в чем, собственно, дело?
– Вы, молодежь, большие мастера сокрушать старые барьеры. Лёве рассказал мне о вашем поступке, – очень умно, в высшей степени смело. Вы готовы совершить инцест?
– Вопрос академический. Мне не с кем его совершать.
– Не заблуждайтесь, друг мой. Ну, говоря об инцесте, я имею в виду все дело целиком: eiaculatio seminis inter vas naturale mulieris,[33] без всяких пилюль, презервативов, вагинальных суппозиториев. Я имею в виду готовность рискнуть на кровосмесительное зачатие.
– Слушайте, я, по-моему, вправе знать, что творится. Я пытаюсь попасть на Каститу в законных образовательных целях. Кажется, все решили…
– Мне все об этом известно. Постойте. Ну, пока я ем форель, хорошо бы вам чуточку пофантазировать. Мальчик лежит в постели с собственной матерью, так? Оба голые. Он ее или она его обнимает. Продолжайте.
– Сначала Лёве меня обокрал, теперь вы сюда притащили ради разговора о…
– Продолжайте. Начните фантазировать. Если поможет, закройте глаза.
Я вздохнул. Можно ли винить меня, юношу, за мысль, что старик обезумел? Подали шампанское в ведерке со льдом, кое-кто из завтракавших поглазел, но недолго; дело было, в конце концов, в сибаритском Майами. Я закрыл глаза и увидел то, что велел Пардалеос. Двуспальная кровать, не совсем чистые простыни, жужжат мухи. Разгар лета: объяснение наготы. Над кроватью висит фоторепродукция, которую я четко не смог разглядеть, что-то сюрреалистическое, красная комната, до предела забитая стульями и какими-то пляшущими огненными параклитами.[34] Потом опустил глаза. Лица у матери не было, но тело четко очерчено – большие груди, живот, ягодицы потно лоснились в утреннем свете. Сын костлявый, перевозбужденный. Соитие их было спешным, он кончил быстро, как молоденький петушок. Потом лег на спину, мокрый, запыхавшийся, как бы с моим лицом.
– Ну? – сказал Пардалеос, покончив с форелью.
– Это был просто секс. Какому-нибудь поучительному комиксу можно было бы дать потрясающее название – СЫН ТРАХНУЛ МАТЬ. Первичный здравый смысл не возмущен, разве что эстетически. Это именно мысли, слова, иррациональные табу, псевдоэтические добавки, которые которые…
– Слова? Очень умно. Верно. Дай матери с сыном совокупиться и принести братика и сестричку. Дальше.
– Знаете, это на самом деле…
Но, следя глазами за вылетавшей пробкой от шампанского, я хранил в памяти ту постель, простыни поменяли, и свет изменился – почему-то на зимний дневной, с ощущеньем горящего электрического камина, – ее занимали мальчик с девочкой; оба гибкие, миловидные, с жадностью занимались любовью. Лица их были нечеткими: слипшись в поцелуе. Пробка выстрелила, официант направил в мой бокал обильную пену. Я не смог сдержать усмешку. И сказал:
– Преждевременное семяизвержение.
– Очень остроумно. В тот раз вы сказали, что первичный здравый смысл не возмущен, верно? А теперь подумайте. Через девять месяцев у нее родился ребенок. Есть комментарии?
– Это было бы несправедливо к ребенку. Вырождение. Купно передаются семейные слабости. Безответственный акт.
– Пейте шампанское, пока газ не вышел. А потом еще. Хорошо. Итак, вы говорите, что кровосмесительный секс плох при риске зачатия, но возможен при его предотвращении. Верно?
Я выпил бокал по его повелению. В желудке мгновенно взорвался накопившийся дурной воздух, потом через нос пошли пузыри. Одна из приятных особенностей питья шипучего вина заключается в отделении отрыжки через нос от желанья срыгнуть. Пардалеос тыкал вилкой в холодную индейку, жевал, склонив ко мне голову, в ожидании. Я осторожно сказал:
– Люди должны иметь право на инцест с контрацепцией. Я хочу сказать, они должны иметь возможность его требовать, точно так же, как требовать для себя права есть дерьмо. Но можно съесть и что-нибудь получше. Зачем спать со своей матерью или сестрой при возможности выбирать в целом мире женщин?
– Вы очень наивны, – заключил Пардалеос. – Не очень начитаны. Мы порицаем инцест, ибо он отрицает социальную общность. Все равно что писать книгу, где каждая фраза тавтологична.
– Мой отец, – начал я.
– Ваш отец был всецело против общественной тавтологии. Но любой сын восстает против отца. Молодой человек, протестующий против созданного его отцом общества, совокупившись у всех на виду с незнакомкой, вполне может…
– Нет. Вдобавок все это абсолютно академично. Я не могу совершить инцест.
– И не совершили бы, даже если б могли?
– Нет. Я требую права, но не совершил бы. Стопроцентно надежного контрацептива не существует.
– Я очень хорошо знал вашего отца, – сказал Пардалеос. – Он был другом, не только клиентом. Мои чувства к нему живы и за могилой. On выбрал свободу, которую выбрали бы немногие. Или, лучше сказать, был вынужден выбрать такую свободу, превратив ее в узы. Он совершил инцест.
Через пять секунд я осознал, что у меня отвисла челюсть. Через пять секунд я осознал, что крепко стиснул бокал, стекло затрещало, и на мою отвисшую челюсть все обратили внимание. Я вгляделся в невыразительные глаза Пардалеоса, стеклянные с миниатюрными линзами; рот его спокойно занимался пирогом с индейкой. Этот рот произнес:
– Ну, он теперь мертв, упокой его, Боже. Она тоже мертва.
Я пытался выкаркнуть вопрос, но не смог. Хряпнул еще шампанского. Оно было холодное, благословенное и бесполое. Пил с безумным ощущением чистого, холодного, благословенного единения с призрачным отцом, не моим, благословляющим из ужасного далека. Это был создатель шампанского, Дом Периньон. Пардалеос ответил на невысказанный вопрос:
– Да, сестра. Ваша тетка-матушка, по-шекспировски выражаясь. Но не думайте, будто это лишь немощный свободный жест протеста прошлого поколения. Дело в целом скорее эллинистическое. Он любил ее, она его; они жили как муж и жена.
Прибыла ветчина, мертвая плоть, со слепыми глазеющими глазами выпущенных в кипяток яиц. Я попробовал вычитать на тарелке зашифрованное сообщение из потустороннего мира. Какое-то время пристально смотрел. Слабость моего тела как бы собралась по частям воедино, чтобы пропеть дьяволический мотет Отцу, Подателю Всего. Я попробовал заговорить:
– Это. Вот так. Не надо.
– Глотните еще шампанского, потом дослушайте рассказ. Вы крутой молодой представитель крутого нового поколения, все сумеете переварить. После второго своего разрешения жена-сестра вашего отца была охвачена жестоким раскаяньем.
– Своего вто своего вто своего.
– Ее, как вам известно, нашли утонувшей, однако вы никогда не знали причину. Тело было обезображено, но ваш отец его опознал.
– Ее. Вы сказали.
– Да. У вас есть сестра. Ваш несчастный отец признавал, что однажды вы можете встретиться с ней. Как говорится, мир тесен. Его обуял страх, что при встрече вы можете впасть, без сомнения против собственной воли, несомненно против собственной воли, в аналогичную, в той же степени незаконную страсть. Опять эллинизм. Проклятие дому. Словно мухи па похотливых парней. Спорт бессмертных. Чепуха, говорил я ему. Могу сказать, Лёве полностью не знает истории. Равно как и Ачесои в Сиэтле. Равно как Шиллинг в Сакраменто. Мы с вашим отцом были довольно близки, как я уже говорил. В любом случае, говорил я ему, шансы полностью против. Я отвергаю всю чепуху насчет дома Атрея вместе со всеми прочими мифическими предрассудками моей расы.
– Сест.
– Молодая, прелестная, насколько я видел, девушка. Не очень крепкая, конечно. Ей нужно тепло. Живет на Карибах. Если вы едете на Карибы, то нам ее надо оттуда убрать. Дело лишь в ожидании ее отъезда в Европу. Заканчивать школу в Ницце.