– Ни в чем, мадам. Просто, когда у вас найдется минутка, зайдите в детскую.

Розина, припомнив прошлый вечер и повязку для глаз, взволнованно вскочила.

– Что-то случилось?

– Не совсем, мадам… – Элис всегда так обращалась к госпоже в присутствии хозяина.

– Тогда что же?

– Просто вам следовало бы кое-что знать, мадам, но с этим можно и повременить… – взволнованно ответила горничная.

– Ей нездоровится? – Теперь к ней шагнул ОН.

Она всегда называла про себя Эдмунда Легренджа «ОН», обозначая как пришельца, чужака, воплощение зла.

– Нет, сэр, она здорова.

– Тогда что заставило вас так поспешно позвать к ней вашу госпожу?

Она смотрела на него без страха. Она не боялась чертей, так как на ее стороне был сам Господь, а этот человек был истинным исчадием ада. Она с удовольствием просветила бы его на сей счет и с радостью понаблюдала бы его панику. Глядя ему прямо в глаза, Элис без всякой робости отчеканила:

– Она спросила у меня значение слова «выродок». Кто-то назвал этим словом ее.

Хозяин насупился, сморщился, залился краской. Оттолкнув Элис, он выбежал за дверь.

– О Элис, Элис!.. – Розина тоже хотела пробежать мимо нее, но, задержавшись, спросила: – Кто? У вас есть догадки?

– Ни малейших. Она говорит, что не Уотфорд. В детской Розина застала Эдмунда Легренджа в необычной позе – на корточках, с обтянутыми брюками ляжками, балансирующим на носках. Глядя в испуганное детское личико, он держал Аннабеллу за руки и спрашивал:

– Немедленно ответь, Аннабелла, кто назвал тебя этим словом.

– Я… Я не знаю, папа. – Она перевела испуганный взгляд на Уотфорд, прижавшуюся спиной к стене, а потом снова на отца. С него было довольно и этого. Он вскочил и навис над потрясенной нянькой.

– Ты! – Он брызгал в нее слюной. – Это ты назвала мою дочь выродком?

Ее перекошенное лицо и дрожь по всему телу были откровеннее любого ответа. Он занес руку с крепко сжатым кулаком, но крик Розины предотвратил сокрушительный удар. Уотфорд, впрочем, все равно успела заработать по шее.

Розина, глядя на перетрусившую девушку, второй раз за этот день произнесла безжалостные слова:

– Ступайте к себе и соберите вещи. Миссис Пейдж отсчитает то, что вам причитается.

Уотфорд повиновалась. Борясь с дрожью, она отправилась в свою комнату, а потом к экономке; к этому времени она уже достаточно пришла в себя, чтобы посоветовать той держать упреки при себе: что сказано, то сказано, теперь ничего не изменишь, тем более что она сказала правду и теперь с радостью покидает этот дом.

Не желая больше сдерживать разыгравшуюся в душе злобу, она решила напоследок погромче хлопнуть дверью. Она покинула дом не через кухню, а вышла в холл, чтобы выложить Харрису все, что она о нем думает, да еще вынудить его хотя бы разок открыть для нее дверь.

Она не ожидала, что как раз в этот момент на лестнице появятся хозяин с хозяйкой; подойдя к двери, она громко сказала Харрису, словно он стоял на другом конце холла, а не рядом:

– Она ведь и впрямь всего лишь маленький выродок, верно?

После этого Уотфорд выскочила в своей черной соломенной шляпке и линялом красном плаще под дождь, чтобы пять миль тащить до Джарроу свои пожитки. Ей не суждено было забыть это путешествие и то, что с ней случилось по дороге. Она хранила эту память, никому ничего не рассказывая, на протяжении многих лет, до той знаменательной ночи, когда судьба заставила ее делить кров с бывшей воспитанницей. Тогда она и выложила ей все.

Последствием изгнания Уотфорд стало появление у Аннабеллы гувернантки. Теперь это никак нельзя было объяснить мнением Эдмунда, что мать не может дать девочке надлежащего образования.

Мисс Кристина Ховард была молодой женщиной, двадцати с небольшим лет. Она обладала острым умом и, родись лет на сто позже, наверняка преуспела бы на дипломатическом поприще. Она быстро поняла, что госпожа желает, чтобы ее дочь приобрела разносторонние знания и безупречные манеры, но сверх всего – твердые моральные принципы, тогда как господин предпочел бы видеть дочь веселой, с приличным знанием иностранных языков и, как ни странно, осведомленной по части стекольного производства. Возможно, это объяснялось тем, что недюжинные познания по этой части имелись у его супруги.

Сама она не знала о производстве стекла буквально ничего, однако в галерее обнаружился книжный шкаф, а в нем – более полусотни книг, посвященных предмету, бывшему основой благосостояния семейства. Из них гувернантка почерпнула все необходимое, чтобы ее ученица освоила теорию стекольного дела.

Не удивительно поэтому, что, впервые побывав на стекольном заводе на свой десятый день рождения, Аннабела сумела назвать и даже объяснить все там происходящее.

В тот же день ее двоюродный брат Стивен впервые поцеловал ее, вследствие чего она решила, что влюблена в него. Тогда же ей повстречался испанец по имени Мануэль Мендоса.

Вся усадьба пребывала в приподнятом настроении. Так, во всяком случае, казалось Аннабелле, поскольку лично она готова была лопнуть от воодушевления. Ее радовало несколько обстоятельств сразу. Во-первых, ей исполнялось десять лет; во-вторых, счастлив был ее отец, причем уже несколько дней кряду. Возможно, это объяснялось тем, что у них гостил мистер Бостон – совсем еще молодой человек, тем не менее отцовский друг. В-третьих, мать осыпала ее поцелуями, прижимала к себе и поздравляла. Но главнейшая причина ее радости заключалась в том, что к ним на целую неделю пожаловал ее кузен Стивен. На этот раз отец не возражал против его присутствия, хотя прежде восставал даже против его кратких посещений.

Неприязнь отца к Стивену была ей непонятна и тревожила ее. Иногда она задумывалась, не объясняется ли это тем, что мать, наоборот, симпатизировала Стивену. В последнее время ее лишало покоя еще одно: постоянные раздоры родителей.

Но сегодня все веселились, потому что предстояло посещение стекольного завода. Она уже давно рвалась там побывать, и отец обещал устроить такую поездку, когда ей исполнится десять лет, причем, как он со смехом предупредил ее и мисс Ховард, ей придется выступать там экскурсоводом и объяснять присутствующим все премудрости изготовления стекла.

Аннабеллу усадили в открытое ландо между матерью и кузеном, шестнадцатилетним блондином. Напротив уселся Джордж Бостон, полный молодой человек двадцати трех лет с красным лицом. Когда Эдмунд Легрендж занял свое место, Харрис закрыл дверцу и подал кучеру знак отъезжать.

Аннабелла от волнения чуть было не забыла помахать рукой мисс Ховард, стоявшей у окна второго этажа. Ей хотелось, чтобы гувернантка, которую она очень любила, присоединилась к ним, но мать не дала на это согласия.

При взгляде на сияющую дочь у Розины сжалось сердце, как случалось всегда, когда она думала о том, насколько быстро бегут годы; каждый день рождения Аннабеллы она воспринимала как еще один шаг к расставанию, потому что дочь выйдет замуж лет в шестнадцать, самое позднее – в семнадцать. Что тогда станется с ней самой? Проблеск надежды виделся ей разве что в том, что Стивен был неравнодушен к кузине; если с годами это чувство окрепнет, то она не потеряет дочь, так как Стивен уважал тетушку и демонстрировал необычную для юного возраста степень понимания ближних.

Стивен тоже не спускал глаз с Аннабеллы. По его мнению, она сегодня выглядела очень милой и гораздо старше своих десяти лет; он скорее дал бы ей лет двенадцать, но это объяснялось скорее ее ростом. Он радовался, что его пригласили погостить с неделю, но опасался ссоры с дядей Эдмундом. Стивен покосился на дядю. Внешне тот совсем не походил на дурного человека, но, с другой стороны, как по внешнему виду отличить плохого человека от хорошего? Дядя был очень хорош собой и отличался безупречными манерами. Однажды он поделился этим своим впечатлением о дяде с двоюродной бабушкой Эммой, и та ответила, что красивые мужчины всегда одержимы дьяволом. Об этом приходилось только сожалеть, поскольку Стивен вскоре и сам надеялся превратиться в представительного господина. Возможно, ростом и стройностью ему не удастся соперничать с дядей, зато он не отставал от него правильностью черт.