Смех постепенно стих. Он вскинул голову и, указывая пальцем на Розину, проговорил:

– Дура! Слепая, бесчувственная дура! Наверное, ты вынашивала этот план не один год! А теперь решила, что пришло время его осуществить. До чего мило с твоей стороны, Розина! Ты убеждаешь себя, будто хоть что-то уберегла от хаоса, в который превратилась твоя жизнь. Удовлетвори мое любопытство, объясни, что заставляет тебя предполагать, что в пятницу он сделает ей предложение? Ну, я слушаю!

Сухие губы Розины еле слышно произнесли:

– Он сам написал мне об этом.

– Что?! Женщина, ты лишилась разума, ты вконец обезумела! Этот молодой балбес способен на множество глупостей, но только не на то, чтобы написать тебе в письме, что он собрался предложить руку и сердце моей ненаглядной Аннабелле. Наверное, ты просто сочиняешь. Просто принимаешь желаемое за действительное.

– Отнюдь. Я получила от него письмо, в котором он приглашает нас встретиться в пятницу.

Легрендж опустил голову, а потом хлопнул себя ладонью по лбу, метнулся к двери и заорал:

– Ривз! Фейл!

Запыхавшийся Фейл услыхал:

– Ступайте в Усадьбу. На столе в кабинете вы найдете свежие газеты. Несите их сюда. И поживее, вы поняли?

Аннабелла стояла рядом с Розиной. Он вышел на середину комнаты и смерил обеих взглядом.

– Знаешь, что тебя образумило бы? – обратился он к Розине. – Хорошая порка! Все эти годы ты позволяла ей воображать, что у него что-то конкретное на уме, а именно женитьба…

– Папа! – воскликнула Аннабелла дрожащим голосом. – Мы со Стивеном любим друг друга!

Он подошел к ней и спросил:

– Он когда-нибудь говорил тебе об этом? Он признавался тебе в любви?

Она отвела глаза и уставилась в угол. Нет, Стивен никогда не произносил: «Я люблю тебя», – но о его чувствах свидетельствовали все его поступки, и она знала, что он уже давно признался бы ей в любви, просто ему приходилось отдавать все время экзаменам в Оксфорде и в Лондоне. О его любви ясно говорили слова в письме к ее матери. Она снова посмотрела на отца, который, закинув голову, воскликнул:

– Господи!

В следующий момент в дверь постучали. Вошел Фейл с газетами. Легрендж вырвал их у него из рук, выбрал одну, развернул и провозгласил:

– Итак, «Лондон Ньюз» за понедельник. Я получил этот номер вчера и собирался довести сообщение из него до вашего сведения сегодня утром, но различные дела принудили меня забыть о нем. Погодите, погодите… – Он провел пальцем вниз по странице. – Прошу!

Легрендж взял газету, вытянул руку, покосился на Розину, на Аннабеллу, снова на Розину и зачитал:

– Мистер Стивен Конвей-Редфорд и мисс Кэтлин Уэйнхарт. Объявляется о помолвке Стивена Конвей-Редфорда из Линкольнз-Инн и Уэйрбэнк-Хауз, Дарэм, единственного сына покойного Стивена Майкла Конвей-Редфорда и Кейт Мэри Конвей-Редфорд, и Кэтлин Уэйнхарт, старшей дочери полковника Джеймса Уэйнхарта и леди Амелии Уэйнхарт из поместья «Дельфины», Эскот, Бекшир.

Он проверил произведенное впечатление. Мать и дочь стояли плечом к плечу, как две перепуганные оленихи. Он добавил:

– Полагаю, рассчитывать на ошибку не приходится. Стивен Конвей-Редфорд из Линкольнз-Инн и Уэйрбэнк-Хауз! Мисс Кэтлин Уэйнхарт вы обе помните по Лондону. Если я не ошибаюсь, она присутствовала на тех же балах, что и вы. Голубоглазая блондинка с телосложением фарфоровой куклы. Или забыли? – Теперь он смотрел только на Аннабеллу.

Сердце ее придавила сокрушительная тяжесть. Только благодаря этому она удерживалась, чтобы не закричать: «Стивен, Стивен! Нет, это не он!» Ведь Стивен ее любит. Он поцеловал ее, он ее дразнил, они шутили друг с другом. Однажды он погнался за ней по саду в Уэйрбэнке и, догнав, обнял за талию. О чем же все это свидетельствует, если не о любви? Как должен ухаживать за девушкой молодой человек, чтобы доказать свою любовь и дать понять, что его мысли заняты одной ею? Отец тем временем продолжил. Голос его звучал холодно и ровно.

– Даже если бы он не привязался к этой девушке, даже если бы захотел жениться на тебе, я бы не позволил этому случиться, хоть режьте меня. Ты меня слышишь? Хоть режьте! – Обращаясь к Розине, он опять повысил голос: – Твой план лопнул! А мой нет. Я много лет назад предупредил тебя, что сам подберу ей мужа, и тебе уже тогда следовало знать, что я не бросаю слов на ветер. – Теперь он не обращал внимания на присутствие Аннабеллы. – Она выйдет за Бостона и будет обеспечена на всю жизнь.

– Что?! – одновременно выкрикнули женщины и отшатнулись от него. Потом Аннабелла, отделившись от Розины, взмолилась:

– Выйти за мистера Бостона? За этого?.. Никогда! Я никогда не буду его женой, папа. Как ты можешь быть таким жестоким?

– Не болтай ерунды! Бостон – состоятельный человек. Он для тебя не слишком стар и не слишком молод, в самый раз. Самое главное, это обеспечит твое будущее.

– И твое, – горестным шепотом дополнила Розина. – Вот почему ты не хочешь увольнять слуг! Ты отдаешь ее Бостону за определенную цену, и цена эта – не только ее, но и твое обеспеченное будущее. А я бы лучше предпочла, чтобы она умерла. Ты меня слышал? – Она подскочила к нему. – Выйдя за него, она обречет себя на такую же жизнь, какую я прожила с тобой. Вы стоите друг друга.

– Молчи, женщина!

– Не замолчу. На этот раз я не дам осуществиться твоим планам.

– Не заставляй меня идти на крайние меры. Слышишь, не заставляй!

Видя, что Розина трясется, как в малярии, Аннабелла обняла ее и пролепетала:

– Не беспокойся, мама, не беспокойся, ничто на свете не заставит меня за него выйти, ничто! – Глядя на отца полными боли глазами, она повторила: – Ты слышал, папа? Что бы ты ни сделал, я все равно не стану женой мистера Бостона.

Легренджа тоже трясло, но не от горя, а от с трудно подавляемой ярости, поскольку он ясно видел, что существо, которое он с четырехнедельного возраста использовал, как проходную пешку, вышло из-под его контроля. Было очевидно, что он не сможет переломить ее упрямство. Зато Розина сможет, еще как сможет!

Гневно глядя на жену, он медленно проговорил:

– Ну так что, Розина? Ведь ты можешь заставить нашу дорогую дочь вести себя разумно, не правда ли? Скажи ей, что это – самое правильное, что она может сделать, если хочет и впредь жить так, как привыкла.

Дрожь Розины передалась Аннабелле. Горе матери заставило ее на мгновение забыть о собственных страданиях. С вызовом глядя на отца, она крикнула:

– Напрасно ты ее запугиваешь! Что бы она ни говорила, я ни минуты не смогу воспринимать Бостона как своего жениха. Лучше просить милостыню, чем стать его женой. – Она понятия не имела, что скрывается под этим избитым сравнением, но говорила искренне.

– Вот как! – Он безжалостно рассмеялся. – Просить милостыню тебе не придется. Есть и другие способы заработать на жизнь, особенно с твоей внешностью. Что скажешь, Розина?

Розина медленно повернула голову и посмотрела на единственное в мире существо, которое она любила. Если она убедит ее выйти за Бостона, что вряд ли возможно, то лишится дочери и та будет обречена на жизнь, состоящую из одних унижений. Если же она в последний раз откажется подчиниться мужу, то он откроет ее ребенку – а Аннабелла была для нее самым что ни на есть родным ребенком – страшную тайну ее появления на свет.

Аннабелла с нежностью посмотрела на мать и, запинаясь, сказала:

– Не тревожься, мама, ты все равно не смогла бы уговорить меня выйти за Бостона. Если я не могу поселиться с тобой у бабушки, то найду себе другое место.

Легрендж, видя, что все его планы рушатся у него на глазах, и предчувствуя будущее, в котором он будет лишен привычных удобств – собственного дома, слуг, а главное, конюшни с лошадьми, – нашел в себе столько отчаянной силы, что из его глотки вырвался оглушительный крик, заставивший обеих втянуть головы в плечи. Теперь его гнев был обращен на Аннабеллу:

– Неблагодарное отродье! Уйди с моих глаз, возвращайся туда, где появилась на свет! Слышишь? Марш туда, где тебя выродили, – на Крейн-стрит! Помнишь милую женщину, что бежала рядом с нашей каретой и так хотела на тебя взглянуть? Так вот, она – шлюха, содержательница публичного дома, а кроме этого, дорогая Аннабелла, она – ТВОЯ МАТЬ. Слышала? – Он сорвался на визг. – Ее зовут Джесси Коннолли, и она твоя мать! – Он обернулся к Розине. – А это – просто моя жена. Она бесплодна. Я принес тебя ей, когда тебе было четыре недели от роду, швырнул, и ее холодное, изголодавшееся тело принялось сосать из тебя тепло. Она тебе не мать, а всего лишь нянька. И всегда была всего лишь нянькой…