Убираться я все еще не любила — некоторые вещи остаются неизменными.

Но пока я убирала тарелки и ополаскивала их, прежде чем поставить в посудомойку, а мама готовила кровати, я не изводила себя плохими мыслями. Мой разум был благословенно пуст до того момента, как я поднялась наверх.

Чердак был разделен на две с половиной комнаты. Папа скончался прежде, чем закончили третью, и она так и осталась нетронутой за закрытыми дверьми. Я не была уверена, что с третьими апартаментами когда-либо закончат, а даже если и так, то не могла представить, зачем они нужны. Мне-то уж точно не понадобится место в ближайшее время.

Или вообще когда-нибудь.

Я бездумно потерла безымянный палец левой руки правой. Даже покинув этот город и шесть лет посещая психотерапевта, я не думала, что когда-нибудь надену свадебное платье или позволю хоть кому-то надеть кольцо мне на палец.

Мой врач говорил, что это может измениться, но я серьезно сомневалась в этом. Я даже не смогла заставить себя пойти на третью свадьбу своего бывшего шефа. От одной мысли о торжестве сводило желудок.

Наконец, поняв, что я делаю, я опустила руки и сосредоточилась на своей комнате.

Она была не совсем такой, какой я ее помнила. Появились подозрения, что мама внесла свои коррективы. А может, мне так казалось, потому что исчезли вещи бабушки и места стало больше, даже воздух стал свежее. Сейчас в комнате пахло тыквой с пряностями, а не пылью и старостью, тут было мило и комфортно в уютном смысле.

Жилая зона была объединена с небольшой кухней, на которой был лишь холодильник, микроволновка и раковина. Мне понадобились лишь барные стулья кухонного островка. Мой роскошный и мягкий диван доставили сюда из Атланты с другими необходимыми вещами; любимые, светло-серые пушистые пледы, в которые мне так нравилось заворачиваться, тоже лежали на спинке дивана.

Спальня была просторной, гардеробная — маленькой, между гостиной и спальней располагалась большая ванная на чугунных лапах, что меняло размеры комнаты.

Остаток вечера я провела, приводя в порядок апартаменты, что в основном включало в себя настройку телевизионных каналов и разгрузку вещей в гардеробе, глядя на количество которых, я пожалела, что не раздала большую часть. От данного занятия у меня уже заболели мышцы.

Было далеко за полночь, когда я зашла в ванную, чтобы умыться. Мой взгляд был устремлен на белоснежную раковину, пока я умывалась пенкой, а после смывала ее теплой водой. На ощупь я потянулась к полотенцу и обрадовалась, найдя его на месте. Вытерев лицо, я выпрямилась и открыла глаза.

И тут же встретилась лицом к лицу со своим отражением в зеркале.

Я отскочила на шаг и врезалась спиной в дверь ванной.

— Черт, — пробормотала я, закатывая глаза. Потянувшись за зубной щеткой, резко выдохнула и сделала то, чего не делала уже давно.

Посмотрела на себя.

По-настоящему.

Прошли годы с тех пор, как я делала это в последний раз. Я так преуспела в искусстве избегать свое отражение, что могла профессионально накладывать макияж без зеркала и даже рисовать стрелки.

Мои карие глаза были не такими темными, как у отца. Они выглядели теплее и светлее, как мамины. Светлые волосы я убирала наверх в небрежный пучок, но в распущенном состоянии они достигали середины спины. Мое лицо могло бы быть классической сердцевидной формы, если бы не квадратная челюсть.

Сжав зубы, я наклонилась ближе к зеркалу.

К первому курсу колледжа мне наконец начали нравиться мои нос и рот. Или, как минимум, я смирилась с ними, потому что до этого нос казался мне слишком огромным, а губы — пухлыми. Как бы странно это ни звучало — сочетание совсем непривлекательное. Губы достались мне от бабушки. А вот челюсть — точно от отца. Фигура и глаза — мамины.

На первом году обучения я внезапно осознала, что из совершенно непримечательной девочки превратилась в симпатичную блондиночку по-соседству. В данный момент мне казалось, что я выгляжу как женщина, которая могла бы приносить соседям пироги с яблоками и быть беременной третьим ребенком.

Уголки губ приподнялись от этой мысли, но улыбка вышла слабой и грустной, даже немного пустой. Под моими глазами пролегли тени, и в них все еще была настороженность, которая, казалось, никогда не исчезнет, сколько бы лет ни прошло и как бы я ни менялась.

Если бы я могла вернуться назад во времени, я бы сказала девятнадцатилетней Саше жить на полную катушку. Ходить на все вечеринки, на которые ее приглашали. Поздно ложиться спать и вставать еще позже. Больше верить в себя. Ценить то, что она видела в зеркале.

Сделать шаг вперед в отношениях с парнем, которого встретила на первом курсе экономического факультета.

Из своего прошлого больше всего я жалела о том, чего не испытала до… до того, как Жених нашел меня, потому что он забрал все мои первые разы и извратил их, превратив в нечто ужасное и жестокое.

Сжав губы, я посмотрела вниз. Я положила руки на бедра и провела ими верх до самой талии, задумываясь над тем, как я выгляжу обнаженной.

Честно говоря, я не могла себе этого представить.

Даже в интимные моменты с мужчинами, с которыми я встречалась на протяжении этих лет, я не смотрела на себя. Если уж совсем честно, то я даже и не раздевалась полностью перед кем-то.

На то были причины.

Точнее, их было всего две.

Мне стало неуютно от того, куда завели меня собственные мысли, и я опустила руки, приводя себя в чувства. Быстро закончив с умыванием, я вышла из ванной и выключила свет.

Прежде чем забраться в незнакомую кровать, я еще раз прошлась по гостиной и кухне, ощущая холод пола голыми ногами. Заметив ключ, который мама оставила на стойке в кухне, я сделала для себя пометку — добавить его на свой брелок. Рядом со стойкой была дверь. В каждых апартаментах был свой выход на старую деревянную лестницу, ведущую на общий балкон.

Я остановилась около двери и проверила все замки, убедившись, что они заперты. Мой желудок скручивало от нервов. Ощущая себя ужасно нервной, я еще раз повернула ручку, просто чтобы удостовериться. Определенно заперта. Вздохнув с облегчением, я отправилась в кровать, натянула теплое и уютное одеяло до самого подбородка и… уставилась в темный потолок. Даже после изматывающего пути, всех нервотрепок и бесконечного разбора вещей, я никак не могла уснуть.

С девятнадцати лет сон стал редким гостем, потому что он был единственным временем, когда я не могла себя защитить. На протяжении недели я боролась со сном каждой клеточкой своего организма, прежде чем все же проваливалась в него, о чем впоследствии горько жалела.

Но я все же задремала и это случилось, как и всегда.

Его лоб прижимается к моему, и я знаю, что он не готов меня отпустить, и мне в нем это нравится. На самом деле, я люблю это.

— Тебе нужно зайти обратно, — говорю я, проводя руками по его груди. — Предстоит еще много чего выучить.

— Да, — бормочет он в ответ, но не уходит. Его губы скользят по моей щеке и наконец, находят мой рот. Он нежно целует меня и спустя мгновение углубляет поцелуй, затягивая меня до такой степени, что я уже готова умолять его забыть об учебе. Но вот он отрывается и поднимает забытый мною рюкзак. Он вешает мне его на плечо и вытаскивает волосы из-под лямки.

— Позвонишь мне попозже?

Попозже будет уже совсем поздно, но я соглашаюсь.

— Будь осторожна, — говорит он.

Я улыбаюсь в ответ, потому что это у него опасная работа, когда он не на учебе.

— Ты тоже. — Я машу ему и отворачиваюсь, потому что если я этого не сделаю, то он не отвернется первым, и мы так и продолжим стоять на ступеньках университетской библиотеки, целуясь остаток ночи.

Я преодолеваю половину лужайки, когда он кричит мне в след:

— Позвони мне, детка, я буду ждать.

Я с улыбкой машу ему в ответ и торопливо продолжаю свой путь вдоль здания лаборатории по тропинке, что ведет на парковку. Уже поздно, солнце давно село, а звезды скрылись за облаками. Парковка почти не освещена, потому что три из пяти фонарей не горят, а у колледжа никак не дойдут руки их заменить. Осталось всего несколько машин, и спустившись по ступенькам, я вижу среди них свою, там же, где припарковала ее.

Я замедляю шаг, подходя еще ближе. Темный рабочий фургон стоит рядом с моим «Фольксвагеном» со стороны водителя. Раньше там его не было, и я ощущаю смутную тревогу.

Я закусываю губу, подходя ближе к фургону, и пытаюсь рассмотреть, есть ли в нем кто-то. Впереди никого нет. У меня возникает ужасная мысль. Что, если кто-то прячется сзади? Я тут же отбрасываю ее, потому что даже учитывая все то, что говорят о Женихе — это уже моя личная паранойя. Это просто фургон и мои нервы на пределе.

— Не глупи. — Говорю я сама себе, проходя между своей машиной и фургоном. Остановившись около водительской двери, я достаю портфель и открываю передний карман, чтобы достать ключи.

И тогда я слышу тихий звук от скольжения металла по металлу — это дверь открывается позади меня. Время замедляет ход. Ключи выпадают из руки, когда я разворачиваюсь. Меня окружает странный запах, и я открываю рот, чтобы вдохнуть, но сама того не понимая, делаю свой последний вздох. Сильная рука держит меня. Страх дает мне силы увернуться. Но вторая рука обвивается вокруг моей талии, сжимая правую руку. Странный горьковатый запах теперь повсюду, он печет в носу и горле, и я открываю рот, чтобы закричать, а сердце рвется из груди. Я пытаюсь поднять ноги, чтобы дать отпор, но уже слишком поздно.

— Не борись со мной, — шепчет он мне на ухо. — Никогда не борись со мной.

Я резко сажусь, хватая воздух жадными вдохами, и осматриваю темную незнакомую комнату. Сердце в груди бьется с такой скоростью, что мне становится плохо. На мгновение я не понимаю, где нахожусь. У меня уходит несколько секунд, чтобы понять, что я снова в своей комнате в округе Беркли, на верхнем этаже «Скарлет Венч».