— Вы что, советуете мне просто забыть о происшедшем?

Керк открыто посмотрел на меня и сказал:

— Разве это не великое благо нашей жизни — возможность забывать?

Он поднялся по ступенькам в контору, и я расслышала, как он вызывал Хуссейна. Приближалось уже обеденное время, но Керк не поехал со мной. Когда мы тронулись с места, в окне небольшого кабинета я увидела, что он сидит за столом, упершись взглядом в стену прямо перед собой.

Я поняла, что забыть случившееся ему будет не легче, чем мне.

На Гурроч-Вейл послеобеденный отдых продолжался с двенадцати до четырех дня. В это время на каучуковые рощи опускалась гробовая тишина. Казалось, что окутывающий землю зной не позволяет подняться от нее ни единому звуку. Не имея привычки к дневному сну даже в обычной обстановке, теперь я беспокойно металась по бунгало и старательно разжигала в себе неприязнь ко всему, что видела.

Все еще находясь под впечатлением происшедшего утром, я с готовностью согласилась на предложение не ехать на съемки во второй половине дня. Однако это оказалось неверным шагом. За работой я могла бы восстановить душевное равновесие, но бродя по пустому безмолвному дому, всё глубже и глубже погружалась в меланхолию. Естественно, такое настроение стало причиной дальнейших неприятностей.

Дэн постучал в дверь моей комнаты, когда я не очень успешно пыталась выгладить своё вечернее платье. Когда человек погружен в депрессию, у него не получается даже самое простое.

— Оставь дверь открытой, — сказала я ему. — Не хочу, чтобы меня компрометировали.

— Ну, подумаешь, одним разом больше, — ответил Дэн, думая, что я шучу. Но затем, почувствовав, как всегда, мое настроение, он перестал скалить зубы и выполнил мою просьбу. — Ты хорошо себя чувствуешь, Рокси?

— А почему я должна чувствовать себя плохо?

Увидев бутылку на туалетном столике, он в удивлении вскинул брови.

— Только не говори, что ты превращаешься в пьяницу-одиночку. Ты должна была поднять тост за Даниэля и Эмира Буль-Буль.

— Можешь угощаться. Там еще немного осталось.

— Чертовски мало, как выясняется, — заявил он, налив себе спиртного.

Он не предложил мне составить ему компанию, тактично дав понять этим, что с меня достаточно. Он был прав, но мне было безразлично, скажет он мне об этом или нет, поэтому я налила себе сама.

Дэн ничего не сказал, наблюдая, какую порцию я себе налила.

— Боже мой, — пробормотал он, — мы в плохом настроении. Что случилось, моя маленькая девочка, кто-то украл твои шарики[5]?

Странное дело, хотя со мной такое бывало редко, я вспомнила свою маму и то, как она успокаивала меня, когда я приходила к ней за утешением со своей очередной детской трагедией. Обычно она отгоняла мои беды, рассказывая стишок о девочке, потерявшей книжку по географии. В эту минуту я нуждалась в ком-то, кто мог сказать мне, что все прекрасно, и отправить меня играть снова. Но такого человека рядом не было, и это еще больше ухудшало мое настроение и без того отвратительное. Дэну я сказала:

— Ничего, я скоро приду в себя.

— Вот прекрасный допинг, — и он протянул мне пачку газет. — Может, это тебе поможет. Почта из дома, Рокси. Доставлена сегодня утром из Сингапура.

— Из дома?.. — На мгновение моё настроение поднялось, но потом я вспомнила, что «дом» для Дэна — Голливуд.

— Что-нибудь важное?

— Несколько номеров газеты «Репортер» двухнедельной давности. Хочешь послушать, как живет другая половина человечества?

Мы уселись вместе на кровать и просмотрели газеты вместе. Все это было очень знакомо и в то же время несколько странно — большая реорганизация, начало съемок новых картин на других студиях, заключения новых контрактов и завершение старых — в общем новости, которые всегда казались важными. Здесь же нам, отрезанным от всего мира, находящимся среди удушливо влажных джунглей, все это представлялось нереальными делами какого-то другого мира, к которому мы не имели никакого отношения. Дэн назвал газеты противоядием от моего состояния, но они лишь усилили мое чувство одиночества.

— О нас что-нибудь есть, Дэн?

— Ни единой строчки, — несколько упавшим голосом ответил он, и тут же, овладев собой, добавил: — по крайней мере, кажется, мы еще не уволены.

— Как наши успехи сегодня?

— Так себе. Надеюсь Джи Ди сумеет слепить что-то из отснятой бодяги.

— Собственно, какая разница? — с горечью произнесла я. — Нам не стоит обманывать самих себя, рассчитывая на то, что наш фильм может попасть куда-нибудь, кроме студийной полки в архиве. О, я знаю, что ты хочешь сказать, Дэн. Но если честно посмотреть на вещи, то мы и на самом деле ничего особенного здесь не снимаем. Если у нас получится что-то необычное, если продюсеру оно понравится, если банку понравится идея, если оно удобно уляжется в график студии… тогда они закончат тем, что передадут фильм в другие руки. Ты же знаешь. Слишком много «если»!

— Да, знаю, — спокойно согласился Дэн. — Ну и что ты предлагаешь — отказаться?

Ответа на этот вопрос у меня не было, и я пробормотала:

— Не знаю. Я просто не хочу себя обманывать, вот и все.

— Это жизнь, девочка. Перестанешь себя обманывать — пролетишь и сойдешь с дистанции навсегда. Обычная история.

— Может быть, это случается только с неудачниками, вроде нас с тобой.

— Неужели в такой маленькой бутылке столько грусти? — Он понюхал мой стакан. — Видимо, напиток был слишком убедительным. Ты сейчас совсем не похожа на Роксану Пауэлл, девушку-искательницу приключений.

— Да, это так. Никто из нас ничего не добьется, Дэн. Кроме может быть, Джи Ди. Он единственный талант среди нас. Единственный художник. Ты и я на самом деле — обыкновенные наёмники. Студия не вспомнит о нас, даже если мы останемся в Малайе и сгнием здесь. А Нордж… Ты же сам признаешь, что они хотят избавиться от него.

— Я признаю всё, в том числе и то, что мы, возможно, попусту тратим здесь время. Но глядя фактам в лицо, давай также признаем, что, несмотря на тщетные старания лучших кинематографических умов предотвратить это, иногда звезда удачи все же загорается для тех, кто этого заслуживает.

— Интересно, — мрачно проговорила я, — а мы действительно заслуживаем этого, Дэн?

— Подобные сомнения, вероятно, приходили в голову и Золушке, и все же она рванула на бал. — Он похлопал меня по руке. — У тебя был трудный день, девочка. Хочешь поплакаться в жилетку дяде Дэну?

— Да. Но не буду.

— Это в тебе говорит старая женщина-тигрица. — Он поднялся и, захватив с собой виски, вышел.

Оставшись снова одна, я почувствовала себя немного лучше, может быть, потому, что поделилась своими опасениями с другим человеком. Со времени приезда на Гурроч-Вейл, так или иначе, я постоянно защищалась, а этого достаточно, чтобы любой выглядел в глазах окружающих полным ничтожеством. Я поклялась себе, что теперь все будет по-другому. И начну с Луэлина Керка.

В этот вечер я присоединилась за обедом к остальным, мобилизовав весь свой запас язвительности и остроумия. На этот раз я выполнила все то, чем пренебрегла в первый вечер — вычистила перышки до ослепляющего блеска, и несмотря на различия в стиле одежды, могла выдержать любую конкуренцию, даже Сити.

Реакция мужчин показала, что мои усилия были не напрасны. Джи Ди даже присвистнул. Керк разумеется промолчал.

Продолжая щедро дарить ему улыбки и вести очаровательную светскую беседу о восточной кулинарии, я все время про себя думала: «Ну, погоди. Так или иначе я прорвусь через твой барьер. Даже если для этого понадобится треснуть тебя бананом по голове!»

Вероятно, Дэн почувствовал нарастающее в гостиной напряжение. Во всяком случае он решительно взялся направлять нашу застольную беседу в спокойное русло. Обед принял почти веселый характер.

Иначе и быть не могло: Дэн, когда хотел, был великолепным рассказчиком, а я, слышавшая эти истории уже раз двести, подыгрывала ему, как могла, в этом спектакле для одного зрителя. Наши реплики лились, как чистый горный ручей, — без остановок и неудержимо.