– Жениться на ней самому? – повторила она, и у нее похолодело под ложечкой.

– О Боже, – зазвенела драгоценностями тетя Амабель, – а вы не знали?

– Не знала? – Джейн хотелось кричать. – Не знала чего?

– Боже, мой, – вздохнула Диана, переглянувшись с леди Тиг, – кажется, Саймон не хотел, чтобы кто-нибдь не из нашей семьи знал об этой проблеме.

Последовала небольшая пауза, прежде чем леди Тиг и Диана заговорили одновременно.

– А вам не кажется, что… – начала было леди Тиг.

– С другой стороны… – перебила ее Диана.

К этому моменту Джейн была готова взорваться.

– Я, конечно, не хочу совать нос в семейные дела, – сказала она сквозь зубы, быстро встала и направилась к двери. – С вашего позволения.

– Нет! – снова два голоса прозвучали одновременно, и Диана продолжила: – Со стороны Саймона было глупо молчать об этом, и поскольку вы… – Она еще раз переглянулась с леди Тиг. – Поскольку этот нелепый бедлам касается вашей кузины… – Она глубоко вздохнула. – Дело в том, что если Саймон не найдет Уинифред мужа в течение ближайших двух недель, то ему придется жениться на ней самому.

Тут Джейн стало не по себе.

– Что? – удивленно спросила она.

– Это было частью того злополучного соглашения между Саймоном и Уилфредом Тимбуртоном, – пояснила тетя Амабель чуть не плача. – Почему Саймон позволил навязать себе это, я не могу понять, но когда он считает что-то своим долгом, то никакие доводы рассудка его не остановят. – Драгоценности леди Тиг обеспечивали какофонический фон ее словам.

С паузами, Диана перечислила пункты соглашения, подписанного Саймоном после смерти Уилфреда.

Джейн внезапно села.

– Но это просто… просто жестоко! – поперхнулась она. – А Саймон должен действительно жениться на ней или только сделать ей предложение?

– Не знаю, – ответила Диана, – но что это меняет? Я хочу сказать, какая женщина в здравом уме откажется от предложения Саймона? – Она натянуто засмеялась. – Надо признаться, я, конечно, пристрастна в своем мнении о нем, но он в высшей степени привлекателен и, кроме того, замечательный человек.

Чуть не плача, Джейн молча признала правоту такого утверждения.

В спальне наступило долгое молчание, нарушаемое только потрескиванием огня в очаге да вздохами сожаления.

– Как плохо, что Чарльз обручен с леди Гермионой, – задумчиво проговорила Диана.

– Да, – мрачно согласилась Джейн.

– Странно, я не видела объявления ни в одной газете, леди Тиг испытующе посмотрела на свою племянницу.

– Ну, – заметила Джейн, – я не думаю, что об этом уже официально объявлено.

– Графа, кажется, совсем не радует мысль жениться на леди Гермионе, – сказала Диана, отрешенно постукивая пальцами по ручке кресла.

– А кто был бы рад такому? – выпалила Джейн. – То есть, я не хотела плохо говорить о гостях дома, но…

Леди Тиг издала звук, очень напоминающий фырканье.

– Да эта женщина просто невыносима. – Она обернулась, чтобы посмотреть на маркизу.

– Диана, что ты задумала? Ты сейчас выглядишь особенно по-ангельски, и от этого меня бросает в дрожь.

– Что вы, тетя, ничего. Мне просто кажется, что из этой ситуации должен быть какой-то выход… – Она лукаво посмотрела на тетю и Джейн. – Если мы подумаем вместе…

На следующей неделе репетиции «Сна в летнюю ночь» были закончены. Уинифред с удовлетворением заявила, что если бы у нее и была возможность пригласить кого-то на роли Тезея и Ипполиты, то во всем королевстве она не нашла бы лучших актеров, чем Джеред и Диана. Джеред, по ее словам, – и это чистосердечно подтвердили все остальные участники спектакля, – наилучшим образом воплотил царственный образ герцога афинского, а королевское поведение Дианы как невесты герцога вызывало вздохи восхищения со стороны остальных дам.

Лисса и Маркус, хоть их игре и недоставало какого-то огонька, добросовестно и старательно исполняли свои обязанности. Энергичность Марка придавала правдоподобия его роли Оберона, а Лисса, не будучи искусной актрисой, все-таки исполняла свою роль живо и непринужденно. Уинифред, воодушевленная успехами своей труппы, принялась отшлифовывать свои собственные роли. Чарльз на репетициях постоянно приводил всех в восторг своим исполнением роли деревенщины Основы. Он даже заявил, что ничего больше не имеет против ослиной головы, сделанной местным плотником из бальзы и обтянутой кроличьей кожей.

Уинифред слегка встревожилась, когда сэр Джеймс объявил, что на несколько дней должен уехать в Лондон, но, правда, сразу же всерьез заверил ее, что вернется как можно скорее, чтобы сыграть роли Эгея и шута Рыла в спектакле.

Даже Саймон, казалось, начал получать удовольствие от репетиций. Его роль многого от него не требовала, и он обнаружил, что Шекспир приносит ему временное облегчение от забот, отвлекает от того, что на него надвигается. Особенно ему нравилась сцена, где он, согнувшись у ног Джейн в кустах, выкрикивал оскорбления, которые должны были произноситься голосом Лизандра и быть обращены к Деметрию. Больше всего в этой сцене ему нравилось недовольство Джейн, когда он прижимался к ее ногам.

Лишь один человек отказывался принимать участие в веселье, которое нарастало с приближением дня премьеры спектакля. Это была леди Гермиона. На каждой репетиции она сидела со своей матерью у окна в Малиновой гостиной и, усердно работая иголкой, бросала злобные взгляды на актеров. В сценах общения Титании с Основой, когда королева фей ласкала и целовала своего волосатого длинноухого любовника, леди Гермиона просто цепенела от ярости, и те, кто становился свидетелем этого, удивлялись тому, что на Уинифред к концу дня не оставалось следов от злобных взглядов ее светлости. Даже утром, когда из деревни приходили дети, чтобы репетировать роли свиты короля и королевы фей, леди Гермиона не меняла ехидного выражения своего лица. В то время, когда остальные смеялись и играли с маленькими актерами, леди Гермиона ворчала, отдергивая свои юбки с едкими просьбами: «Кто-нибудь, уберите, пожалуйста, этого грязного ребенка».

Мало того, несчастного Чарльза леди Гермиона не отпускала от себя ни на шаг. Например, он не мог даже в деревню за табаком сходить без сопровождения своей невесты. В те редкие случаи, когда ему все же удавалось ускользнуть от нее, по возвращении он обычно обнаруживал, что леди Гермиона ждет его и ее точеный нос подозрительно подергивается.

Некоторым, конечно, казалось, что опасения леди Гермионы не беспочвенны, потому что, когда она ослабляла свое наблюдение, Чарльз продолжал свои ухаживания за Уинифред. Все видели, как эти двое молодых куда-то убегали и появлялись чуть позже, румяные и смеющиеся. Протесты Джейн по поводу поведения Уинифред не имели успеха: девушка насмешливо встряхивала головой и говорила:

– О, Джейн, не будь такой сентиментальной. Ты же знаешь, мне нравится флиртовать, и ничего страшного в этом нет. В конце концов, я так же веду себя и с Герардом, и с Гарри, и с сэром Джеймсом.

Это было совершенной правдой, но никак не успокаивало, потому что число доброжелателей Уинифред сокращалось.

Лисса, например, уже не могла скрывать свою растующую ярость, видя, как красавица похлопывает Маркуса по щекам и бурно реагирует на каждую его шутку.

К счастью, вскоре возник отвлекающий момент. Тетя Амабель закончила приготовление костюмов, и хотя на репетициях актеры еще не выступали в них, как только возникала такая возможность, все старались примерить свой костюм. Джентльмены – Саймон, Джеред и Маркус – активно возражали против греческих туник, в которые они должны были облачиться. Саймон утверждал – и остальные двое ему вторили, – что ничто не заставит его появиться перед людьми в этих одеждах. Проблему удалось разрешить только тем, что тетя Амабель удлинила туники и нашла высокие, до колен, котурны, уберегая этим зрителей от неприглядного вида обнаженных коленей актеров. Все исполнители главных мужских ролей, кроме Чарльза, были обеспечены длинными, до пола, плащами из легкой шерсти разных цветов. Это как бы добавляло богатства к довольно простым муслиновым туникам, в которые была одета мужская часть труппы, игравшая аристократов.