- Это попова батрачка Глаша для нас постаралась, - шепнул Федя.
Таинственная тишина стояла под каменными сводами церкви. Такая настороженная, что каждый шорох отдавался по всем углам. Холодная сырость пробирала до костей легко одетых незваных посетителей. Вожатый и пионер едва сдерживали дрожь.
Угрюмо смотрели на пришельцев святые с позолоченных икон. Федя засветил фонарь и внимательно разглядывал одного святого за другим, сравнивая их с фотографиями, принесенными с собой. И вдруг приглушенно вскрикнул:
- Стоп, один есть! Это святой Николай-угодник, нука полюбуйся на него внимательно.
Боб всмотрелся и охнул:
- Ну, точь-в-точь на фотографии, вот на этой!
Приложили к лику святого фотографию, посветили фонариком - копия.
- Чей портрет на фотографии?
- Николая Корыеича Подшивалова, владельца постоялого двора и трактира. Он же церковный староста.
- А на иконе?
- Он же, только раскрашенный да одежда другая.
- Вот то-то! Видал, кому тут молились - трактирщику!
- Давай заснимем его лик на иконе!
Боб нацелил фотоаппарат, Федя подсветил вспышкой магния. Щелк!
- Один готов!
- А есть еще?
- Конечно, имею сведения - святой Петр, у которого ключи от рая, писан с местного лавочника Гуреева. Сличим-ка его портрет с иконой.
Сличили, похож. Что лавочник, что святой Петр - одно лицо!
- Здорово! А красавица Мария Магдалина должна быть списана с его благоверной супруги. Давай сюда фотографию купчихи.
Сличили фотографию лавочницы с ликом святой Марии Магдалины - ну конечно, похожа как две капли воды, только на иконе она изображена в красках и одежды другие, старинные.
Пустили луч карманного фонарика на бога Саваофа, свесившего босые пятки с облака, и фыркнули, сдержав смех, - бог был похож на щекастого, губастого, длинноволосого выселковского попа. Сидит себе на облаках, завернувшись в белую простыню, и благословляет прихожан поднятой рукой.
Стали .шарить светлым лучиком дальше, и все новые открытия - что ни местный кулак, то его лик на иконе, что ни местный богатей, то изображен в виде святого.
В азарт вошли изыскатели. Горячей испариной лбы покрылись. Фотографируют, щелкают. Вспыхивает магний, озаряя своды церкви. И при каждой вспышке кажется, будто угодники на иконах в испуге шире открывают глаза.
- Ну, как же это получилось, Федя? - дивился Боб. - Почему на иконах изображены местные богатеи?
- А очень просто. Старинную церковь недавно ремонтировали. Ну, и пригласили богомазов освежить иконы и божественные картины на стенах... А владимирские богомазы известные хитрецы, выпивохи. Подговорились за некоторую мзду изобразить личности местных богатеев в виде святых. Нам, дескать, натура для лучшей живописности нужна... Церковный староста эту поддержал идею.
Ну, тут и пошло у богачей соревнование - задарили богомазов. Друг перед другом старались. Гордыня их обуяла. И сам поп включился... И попадья. И вот даже поповы дети, смотри, смотри!
На иконе в образе отрока Пантелеймона-целителя в длинной рубашке с вышивкой по подолу был изображен Фома!
На другой в образе мальчика Иосифа, проданного в рабство братьями, был изображен Ерема!
- Вот каких агнцев божьих мы профомили! - вздохнул Федя.
- Проеремили! - почесал стриженую маковку Боб.
- Ну, ничего, - сказал Федя, - мы их разоблачим, да еще как! Раскроем деревенским - кому они молятся!
Кому крестятся, кому поклоны бьют! Расскажем о происхождении божественных икон. Вот это будет лекция!
- Ох и номер! Недаром мы потрудились, - приободрился Боб. - Ну как тебе удалось все это узнать, Федя?
- Вот то-то, как! Учись, главное - связь с массами.
Надя и Глаша мне все открыли. И не комсомолки, беспартийные девчата.
- А откуда они узнали?
- Видишь ли, отец у Нади дьячок, как напьется, так всю эту историю рассказывает. Он злится, что его лика ни на одной иконе не изобразили. Нечем ему было богомазам заплатить, бедновато живет. Дьячок плачет с досады, а Наде смешно. Она ведь в советской школе училась...
Радио слушает. В нашу сторону, к новой жизни тянется...
- А вот поповы дети не таковы. Как они нас попутали с этим шкуродером, провокаторы. И теперь еще смеются!
- Теперь-то дрыхнут, пирогов-блинов наевшись.
- Наверное, спят-посыпают в мягких перинах. Им и не снится, что мы по церкви ходим. Готовим им фитиль.
- Да уж приготовим. Они нас ложью хотели взять, а мы их правдой покроем!
- Пусть спят покрепче!
Но в поповском доме не спали.
- Отец, что это, не в церкви ли чего-то сверкает? - спрашивает попадья, ворочаясь в постели.
- Зарницы это сверкают, спи, спи, - говорил поп, а сам не спал.
- А мне чудится - это в церкви, послал бы ты ребят посмотреть.
- Ладно, ладно, без тебя знаю, послал.
- Слышала, калитка скрипела. Да ведь это давно было, чего же они не возвращаются?
- Да спи, говорю, когда надо, вернутся...
Попадья примолкла, но не заснула, какая-то тревога одолевала ее.
- А чего это ты с вечеру седло проверял? Чего жеребчика в табун не отправил, в конюшне задержал? Не осеннее дело за волками гоняться. Да и годы у тебя не те.
- Ну что пристала, спать не даешь!
- Потише бы надо жить теперь, - вздохнула попадья.
- Что значит потише? А мне нравится шум! Пугнули из села этих красношеек... И очень хорошо! И не будут к нам лезть, любопытничать. Вот пугнем их еще покрепче, так не будут в нашу местность приезжать. И другим закажут...
- Да как же вы это... уж не очень бы вы... кабы чего хуже не было?
- Ничего, мы не своими руками.
Все это слышала попова работница Глаша, которая потихоньку открыла для вожатого Феди дверь в церковь.
Слушала она, и сердце ее билось - ну-ка поповы дети заглянут в церковь? Или сам поп встанет да пойдет? Да застанет там... Да ударит в набат и заголосит, что в алтаре воры... Быть беде!
Но поповы дети поехали куда-.то верхами, они далеко от церкви. А если поп соберется, так она его опередит, ноги у нее молодые, быстрые.
Так стерегла Глаша сон своих хозяев и дело своих друзей в эту душную, предгрозовую ночь.
Куда поехали поповичи, она не знала. Похоже, в ночное. Но зачем-то вымазались, как цыгане. И почему-то один взял ремённый кучерский кнут, другой - казацкую нагайку, которой их отец засекал волков, гоняясь за хищниками верхом на коне.
Служил он в молодости попом в казацком войске и оттуда привез эту охоту. Недаром его прозвали в народе "лихой поп". Вот и теперь, хотя стал он и рыхл и тучен, как сядет на коня - словно ястреб крылатый, а не поп.
Гикнет, крикнет и пошел. Что за волками гонять, что за конокрадами погнаться - он хоть сейчас готов.
Отчего ему сегодня не спится? Почему он седло проверял и жеребчика в ночное не отправил? Этого Глаша тоже не знала.
Когда она коров доила, видела, как прибежали поповы ребята. Слышала, как торопливо рассказывали отцу что-то про цыган. Может быть, прослышали про конокрадство?
Потому лихой поп и изготовился к погоне? Цыгане - они известные похитчики коней и малых детей... Но лихой поп смеялся, слушая поповичей. А конокрадство - дело страшное, смертоубийственное, тут не до смеху.
Глаша видела, как пойманных конокрадов мужики бьют. За ноги, за руки растянут - и об землю, о сухой бугорок. Так, что все печенки отобьют. А в старину еще страшней - согнут в лесу две тугие березы до земли, привяжут к ним конокрада врастяжку да и отпустят. Разогнутся березы и разорвут человека пополам...
Ой, даже подумать страшно...
И то ведь сказать, конь-то для мужика - главный кормилец. А конокрад хуже отцеубийцы... И когда случается угон коней, тут вся округа на воров ополчается.
В набат бьют, как при пожаре...
Так шла эта ночь...
Тревожно сверкали зарницы, таинственно мигали огоньки в церкви, куда-то ехали на конях поповичи с кнутами и нагайками.