- Отправь свою б..., Шедд. Я хочу спросить кое-что.

Купец одарил юношу снисходительным взглядом и стряхнул девицу с колена:

- Поди спать, милая. Я после приду.

Лицо девицы сморщилось, но она, наученная горьким опытом, промолчала. И ушла, зевая, едва не наступив на Хель и вовсе ее не заметив.

- Может, отложим любопытство на другое время? - спросил один из монахов.

- Мы достаточно откладывали. Мне надоело ходить с завязанными глазами.

- Сражения выигрывает осторожность.

Юноша вспыхнул.

- Десять лет вы твердите мне об осторожности. И не делаете ничего, чтобы приблизиться к цели!

В этот миг он сделался глубоко приятен Хели, какова бы ни была эта цель. Он рвался в бой и требовал прямого ответа вопреки малодушной трусости, как она сама когда-то. Терпение, лицемерие и расчет -непременные спутники власти и взрослости, и иногда она ненавидела себя за них. Сочувствие и понимание явились непрошеными, но Хозяйка не винила себя за них, а с глубоким вниманием продолжала следить за разыгрывающейся перед ней сценой - перед единственным непрошеным зрителем. Она бы не ушла теперь, чем бы это ни грозило.

- Ты зря обвиняешь нас в бездействии. Всё это время мы собираем силы и ищем пути.

- Мы перепробовали все обычные средства, - вмешался другой монах. У него был особенный, сипящий голос - точно под капюшоном скрывалась змея.

- Но всё нужно делать в свое время и в своем месте. Ее не взяли стрела и яд, не помогло предательство...

- Так может, она неуязвима?!

Сиплый рассмеялся:

- Юноша, ты непоправимо горяч.

- Это пройдет с годами... Если уцелеешь.

В словах служителя Предка прозвучала столь откровенная насмешка, что юноша схватился за клинок.

- Вспомни, чье имя ты носишь, и успокойся! - повелел монах.

Юноша неохотно отпустил рукоять.

- Я помню, чье имя я ношу, но и вы вспомните имя Имрира, сына...

- Тише, - сказал ювелир. - Я не хочу неприятностей. Что ты хочешь знать?

- Почему мы свернули к Ландейлу?

- У мастера Шедда там дела, - объяснил сиплый. - Большая цель - большие деньги. Ведь господин не хочет ходить пешком и есть гнилую брюкву?

- Не хочу.

Служители Предка коротко посмеялись. Всё это время Хель пыталась узнать их по жестам и голосам. Даже если не видно лиц, сущность человека настолько впечатана в жесты и голос, что ее невозможно подделать, особенно теперь, когда они не опасались, что их кто-либо видит. Но узнавание не приходило.

- А потом мы отправимся за Кену. Думаю, настало время призвать тех, что служили вашему отцу. И тогда даже силы Тьмы не спасут ее от возмездия.

Мастер Шедд нахмурился:

- Я не хотел бы навлечь на землю древнее проклятие.

- Предок защищал нас до сих пор и охранит впредь. Надеюсь, вы не сомневаетесь? - сказал серв опасным голосом.

"Сомнение равно ереси, а ересь должна быть уничтожена," - вспомнила Хель древнюю храмовую формулу, и ледяная веревка скользнула вдоль спины и по рукам и ногам. Только теперь Хозяйка осознала, что уже долгое время стоит на коленях на холодном полу, стынью тянет из коридора, тело закоченело и не в состоянии разогнуться. Благо, отодвинулся панический страх. Но грозил вернуться.

- Не сомневаюсь, - Шедд отвел глаза. - Да и решать не мне.

Под всеми взглядами юноша выпрямился, румянец медленно сполз с припухшего лица, глаза сделались огромными и задумчивыми.

- Ты торопился, - подкусил сиплый, и весь гнев, смешанный со страхом, обрушился на него.

- Да! А вы твердили мне о терпении, заклиная именем Предка и именем отца. И я хорошо помню, чьи имена я ношу. Я, Имрир, барон Тинтажельский, двадцать девятый Консул Двуречья по праву рода и крови. И придет время, когда я произнесу эти имена не перед горсткой заговорщиков, а перед всем Двуречьем, отбив его у захватчиков собственным мечом!

Музыкант играет вальс, и он не видит ничего.

Он стоит, к стволу березовому прислонясь плечами

И березовые ветки вместо пальцев у него,

А глаза его березовые строги и печальны.

Солнце догорело, и в потемневших стеклах отразилось мое лицо и вишневая капля на деке скрипки. Я ушел в музыку с головой. Я перестал слышать завывание ветра в трубе и перестал чувствовать отвыкшим подбородком лакированное дерево инструмента. Волна музыки уносила меня в неведомые земли: дальше Кены, дальше Лучесветных гор, дальше Западного и Южного моря.

Кшиш выструился из угла и с тихим мявом налег на дверь. Боевой охотничий кот был подарен мне послами из далекого северного города Туле. Он еще плохо обучен, но слышит куда лучше меня и никогда не задумывается.

Я со вздохом убрал скрипку в тусклый бархат. Идут гости. В дверь поскреблись. Кшиш отошел и гордо сел, свеся язык на рыжий подбородок. Появился мальчик-паж, из того же Туле, Халка, и не дав ему и слова сказать, верховник ратушной стражи Каен. Был он лицом красен и ворот сагума распустил: не иначе, как только что прикладывался к хмельному ландейлскому пиву.

- Господин наместник! - выдохнул он, распространяя густой ячменный дух. Кшиш брезгливо фыркнул и отполз к моим ногам. - От ворот вестник. Какая-то бродяжка вас добивается. Твердит, что с важным посланием. По одежде вроде из бла-ародных, но пообтрепалась и пешая. Что делать, господин наместник?

У Халки язык от любопытства свесился не хуже чем у кшиша. Надо ему объяснить, как себя ведут. Мысли в голову лезут ну совсем глупые. Не ждал я посланника, тем более женщину. Или у кого-то в столице ум за разум заходит? Но Хель... Всё же они разбудили мое любопытство. Да и спать еще не хотелось.

- Ведите!

Стражник с сопением исчез за дверью. Халка остался, уже привычно дожидаясь приказов. Я положил ладонь на его пушистый затылок:

- Иди спать.

Всё равно ведь не пойдет, идолище любопытное. Ну так и есть.

- А можно, я тут посижу?

Мальчишка забрался с ногами в кресло, свернулся в клубок, стараясь занимать как можно меньше места, чтобы, отвлекаясь от мыслей, я не заметил его и таки не прогнал. Когда-нибудь на его месте будет мой собственный сын, свернётся в кресле калачиком и будет дожидаться одобрительного или строгого взгляда. А еще я буду учить его всему, что умею сам, и мы никогда-никогда не будем расставаться.