Это было очень трогательно с его стороны и ничуть не нарушало моего интереса ко всему, о чем он рассказывал.

А рассказывал он поразительные вещи! Я узнал, что с началом Христианства Коты и Кошки из "Божественных созданий" превратились в "темные силы", в "исчадье ада", в "пособников" колдунов и ведьм и подвергались жесточайшему и идиотскому истреблению.

По всей католической Европе, во все христианские праздники живьем сжигали и закапывали Котов в землю, жарили их на железных прутьях!.. А во Фландрии, в городе Иперн, Котов сбрасывали с высокой башни!.. Этот дикий обычай был введен жестоким кретином графом Болдуином Фландрским и просуществовал, благодаря этому идиоту, этому подонку и мерзавцу, начиная с десятого века еще сотни лет.. До самого Ренессанса продолжалось массовое истребление Котов, нелепые судилища над ними и жесточайшие расправы.

Мне чуть дурно не стало от всех этих подробностей. Я припомнил кое-какие не очень трезвые рассказы Шуры и прервал Мастера:

– Мне мой Плоткин как-то не раз говорил, что с Людьми было тоже нечто подобное..

– В сравнении с недавним российским прошлым, средневековая трагедия Котов и Кошек была, как говорят твои друзья-немцы, – Киндершпиль – детские игры, – жестко усмехнулся Мастер. – Если в средние века Коты погибали сотнями тысяч, то только за последние восемьдесят лет Россия сожрала более пятидесяти миллионов своих собственных Человеков, перемалывая их в бездарных войнах, лагерях и тюрьмах..

Я не знал, что такое "сотни тысяч" Котов. Понятия не имел, что такое "пятьдесят миллионов" Человеков. Но лишь по интонации Мастера, по внутреннему нервному напряжению, с которым он произнес эти слова, я понял, что "сотни тысяч" умерщвленных Котов – это капля в океане "пятидесяти миллионов" загубленных Человеческих жизней!

– Господи!.. Что же делать? – прошептал я, впадая в глубочайшее уныние. – И вам, и нам?..

– Наверное, ждать Возрождения. Почему бы ему не возникнуть еще раз? – тут же ответил Мастер. – Или попытаться создать Ренессанс собственными руками и лапами. Кстати, пара забавных примеров из эпохи Возрождения: Кольбер, французский политик Людовика Четырнадцатого, садясь за работу, окружал себя Котами. И тогда Кольбер обретал душевное равновесие и покой… Кардинал Ришелье – просто обожал Кошек. И Котов, разумеется… А прошлый век? Скульпторы, художники, поэты, пораженные грацией, красотой и пластичностью Кетового племени, чуть с ума не сошли! Швейцарец Готфрид Минд – "Кошачий Рафаэль" – всю жизнь рисовал только Котов. Француз Теофил Штайнлайн выпустил роскошный альбом рисунков под названием "Кот"… Последователи нового "кошачьего" культа собирались в Париже на Монмартре, в кафе "Черный кот"… Ну, и так далее.

– Потрясающе… – пробормотал я.

И подумал, как мы любим счастливые финалы!..

– А в странах, где господствовал ислам, Коты и Кошки пользовались буквально королевским почетом, – сказал Мастер. – В отличие от Собак, которых ислам считал "презренными".

Мне показалось, что "Ислам" – это имя Человека, руководителя каких-то нескольких стран. И мне понравилась его мысль о "презренных" Собаках. Я и брякнул..

– И этот Ислам совершенно прав!

Но тут же вдруг неожиданно вспомнил свою подружку собачку Дженни, своего корешка мюнхенского полицейского Рэкса, парочку русских Псов, с которыми у меня в свое время сложились приятельские отношения, и подумал, что от мыслишки этого Ислама очень даже потягивает расистским душком!

Мастер тут же просек, о чем я думал, закурил свой "Данхилл" и брезгливо произнес..

– Проявление нетерпимости к другому Виду – это очень неинтеллигентно, Мартын. Где-то на уровне антисемитизма. Так что подумай над этим. А я пойду осмотрю судно. Ты со мной?

– Нет, – сгорая от стыда и проклиная себя за поспешную похвалу Исламу, сказал я.

– Я полежу, подумаю..

– Это иногда полезно, – саркастически ухмыльнулся Мастер и вышел из каюты.

"Недолго мучилась старушка в бандита опытных руках", – часто говорил Шура, когда хотел подчеркнуть быстротечность той или иной ситуации.

Через пару часов в каюту вернулся Мастер, проглядел какие-то записи, сделал в них ряд пометок и поманил меня пальцем к себе. Я вспрыгнул к нему на рабочий стол и сел рядом со стопкой судовых документов, тихо и скромно поджав хвост.

Вообще-то, на рабочий стол Мастера вспрыгивать было нежелательно. Я получал на это разрешение только лишь в минусы особого к себе расположения. Вот и сейчас Мастер, словно этот… Как его?!.. Людовик (забыл номер!)… Или нет! Кольбер, что ли? Кто там при ком был? Совсем из головы вылетело! Кольбер, кажется… Вот

Мастер, будто Кольбер, и окружил себя мною. Но не стал, как тот французский тип, немедленно работать, а протянул мне руку (мне почемуто тут же подумалось: как кардинал Ришелье!) и спросил, глядя мне прямо в глаза..

– Осознал?

– Да.. – тихо ответил я.

– Тогда – лапу!

Я подал ему свою правую лапу. Он уважительно и осторожно ее пожал, а я, в благодарность за прощение, потерся своим рваным ухом о его синий якорек, наколотый, как он рассказывал, давным-давно, – еще на первом курсе мореходного училища.

По сравнению с подходами к канадскому острову Ньюфаундленд, проход по английскому проливу Пентленд-Ферт с его опасными "приливными течениями" смахивал на воскресную прогулку по Летнему саду.

Шура как-то пару лет тому назад возил меня туда осенним теплым днем, тыкал носом в скопище грязно-серых скульптур, которых там до хрена и больше, и очень обижался, когда я не проявлял к ним никакого интереса, чего бы Шура там про них ни рассказывал.

Мне, вообще, Летний сад совсем не понравился. Куча детей – все они обязательно хотят тебя схватить, потискать, дернуть за хвост. Защититься практически невозможно. Не будешь же ты отбиваться от них когтями или клыками – дети же! А постоянно смыливаться от них – унизительно.

Уйма маленьких Собачонок (больших в Летний сад, слава Богу, не пускают…), которые, увидев обычного, нормального Кота вроде меня, прямо-таки обсираются от злости и страха! И их визгливые тявканья заполняют все аллеи этого Летнего сада до такой степени, что хочется заткнуть уши, броситься в воду, переплыть Неву и сразу оказаться на Петроградской стороне – только бы не слышать их визг!..

В небольшом пруду, давно не чищенном и заросшем зеленой ряской, плавают преисполненные спесивой важностью Лебеди. Один взгляд на них – и ты понимаешь, что перед тобой скопище длинношеих идиотов, которые только по недоразумению могут считаться "Царственной птицей". Так назвал их Шура. Странно, что Шура – существо ироничное и наблюдательное – не увидел, с какой тупой и холуйской поспешностью эта так называемая "Царственная птица" подгребает к берегу, когда какой-нибудь тип протянет ей крохотный кусочек засохшей хлебной корочки!.. "Царственная птица" с абсолютно лакейской сущностью, да еще с постоянно изогнутой вопросительным знаком длиннющей шеей – ничего более нелепого, по-моему, природа не создавала!

Единственное, что меня в какой-то степени примирило с Летним садом, – это памятник одному толстому Старику в окружении кучи Животных! Причем в большинстве своем таких Животных, которых я никогда в своей жизни не видел.

Шура жутко обрадовался, что хоть что-то меня заинтересовало в Летнем саду, и стал водить меня вокруг памятника и рассказывать про этого Старика всякие истории. Как он писал про Животных, а Люди все принимали на свой счет. Какой он был неряха, обжора, и какой он был все равно грандиозный Старик, хотя и служил всего лишь библиотекарем!..

Шура даже почитал мне стихи этого Старика – про Кота и Повара, где Повар выглядит абсолютным дебилом, а Кот – откровенным наглецом. А потом Шура рассказал мне, что одновременно с этим российским Стариком во Франции жил точно такой же чудак. Тоже писал про Животных, имея в виду Людей. И вот, дескать, по сей день никто не может точно сказать, кто у кого чего слямзил! Наш русский Старик у Француза – или Француз "кинул" нашего Старика!