Злейшим врагом новой Турции является бесспорно царская Россия. Как Япония отбросила ее от берегов Тихого океана, так сильная Турция грозит раз навсегда отбросить ее от Балкан. Укрепившись на демократических основах, Турция станет центром политического тяготения для Кавказа – и не для одних его магометан. Связанная с Персией религией, она может вытеснить Россию и оттуда и превратиться в серьезную опасность для русских среднеазиатских владений. Нет того удара, который петербургское правительство не было бы готово нанести новой Турции. То полусогласие на присоединение Боснии и Герцеговины, которое Извольский дал Эренталю,[27] было несомненно рассчитано на выгоды, могущие проистечь для России из балканских замешательств. Мирный исход последних столкновений означал бы сближение Болгарии с Австрией и усиление Турции, т.-е. смерть политического влияния России на Балканах. Воспрепятствовать частному соглашению непосредственно заинтересованных сторон, привлечь к делу все вожделения и аппетиты европейских держав, столкнуть их друг с другом и урвать при этом на свою долю клок медвежьего ушка – такова сейчас непосредственная задача русской дипломатии. Нам уже приходилось говорить на этих страницах о том, что новейшая внешняя политика царского правительства совершенно лишена объединяющей «идеи» и может быть охарактеризована как паразитический оппортунизм; она питается преимущественно борьбой Германии с Англией и является паразитарной даже по отношению к империалистической политике капиталистических правительств: она соединяет союз с Францией и «дружбу» с Германией, тайные сделки с Эренталем и официальные совещания с Пишоном.[28] Воспользоваться всеми щелями международной политики и не ущемить своего хвоста ни в одной из них – вот миссия, на которую обрекает русскую дипломатию ее политическая слабость. Но для того чтоб эта тактика дала хоть видимость успеха, нужна хотя бы временная финансовая независимость от тех правительств, в руках которых главные карты игры. Между тем балканские события разразились в самый разгар переговоров о новом русском полумиллиардном займе. Экономические и политические предпосылки нового займа крайне неблагоприятны. Урожай текущего года ниже среднего, во многих губерниях совсем плох. Торговый баланс первых месяцев года обнаруживает решительное ухудшение; вывоз резко пал даже по сравнению с годами войны и «смуты». Несомненно также, что европейская биржа по-своему учла студенческие волнения, в которых она научилась видеть крайне тревожный симптом. Переговоры о займе, ведущиеся при деятельном участии русских банкиров, затягиваются на неопределенное время. Московская биржа объясняет свою чрезвычайную угнетенность полной неизвестностью относительно того, где, когда и как будет заключен новый внешний заем. Между тем, для того чтобы иметь свободные руки в балканских делах, нужна прежде всего звонкая наличность в кармане. Вот где сейчас ахиллесова пята царской дипломатии! Англия, с которой соображает свою внешнюю политику Франция, стремится использовать Россию против Австрии и Германии; но у нее нет никаких оснований усиливать царизм на Балканах против себя самой. Трудно поэтому ожидать, чтоб она согласилась реализовать огромный заем до конференции, вообще до окончательной ликвидации последних осложнений на Ближнем Востоке. Она могла бы на это согласиться, лишь связав предварительно царскую дипломатию по рукам и по ногам и заранее эскамотировав ее долю влияния в свою пользу. Этим положением дел объясняется тот непроизвольный, но тем более убийственный юмор, с каким английская биржевая пресса внушает России полное «бескорыстие» на Балканском полуострове. Опутанный противоречиями своего положения, г. Извольский мечется по Европе от одного правительства к другому, – очевидно, в тайной надежде, что его политическое влияние будет расти пропорционально его путевым издержкам. И на всем своем пути русский министр слышит за своей спиной патриотический хор русской прессы, в котором хриплый лай «Нового Времени» гармонически сочетается с похотливыми подвизгиваниями милюковской «Речи». «Австрия позорно распяла славянство!» – вопят кадеты, октябристы и ново-временцы, – «поэтому мы требуем компенсаций, самых бескорыстных, самых чистых компенсаций!». Беснование этих патриотов, стремящихся перекричать друг друга, достигло в течение последних недель высшего предела. Все смешались в одну безобразную кучу – и от политических программ, англофильства, всеславянской идеологии и внешнего благоприличия летят только клочья шерсти. «Компенсаций, самых бескорыстных компенсаций!» Где? Каких? Никто не может ответить. Бессилие и растерянность только усугубляют остервенелую злобу. «Новое Время» каждый день строит новые планы и рождает новые комбинации. От зубовного скрежета против турок оно внезапно переходит к искательному дружелюбию: «московы и османлисы на самом деле ближе друг к другу, чем к кому бы то ни было». Поведение октябристской прессы отличается тем же лихорадочным непостоянством. В последние недели она все решительнее заявляет себя сторонницей русско-английского сближения, к которому в первое время относилась со сдержанной холодностью. Оповещая об организуемых в Лондоне и Петербурге англо-русских торговых палатах, «Голос Москвы»[29] отдавал новую международную комбинацию под покровительство того класса, «который, может быть, более всех других способствует теснейшему сближению народов». Но после того как лондонская пресса прочитала Извольскому проповедь о вреде стяжания, октябристский официоз разразился гневными жалобами на Англию, которая снова обнаружила свое «обычное коварство»… Хуже всего пришлось, однако, либеральной прессе, которая своему лже-оппозиционному империализму пытается дать принципиальную «всеславянскую» формулировку. Во время каникул г. Милюков[30] ревизовал Балканский полуостров и пришел к выводу, что все обстоит благополучно. Со свойственной ему проницательностью он докладывал из Белграда, что сербо-болгарское сближение на мази и скоро даст плоды… Нео-панславизму пришлось, однако, подвергнуться уже через несколько недель суровому испытанию. И что же? Болгары стакнулись с «исконным врагом» славянства, – Австрией и облегчили ей присоединение двух населенных сербами провинций. Пользовавшийся неизменной поддержкой кадетов Извольский, представитель так называемого «нового курса», дал свое тайное согласие на «распятие» славянства. Австрийские поляки, русины и чехи, в лице своих националистических партий, выразили в австро-венгерских делегациях свою полную солидарность с габсбургским захватом. Таким образом, на второй день после «всеславянского» съезда в Праге[31] история снова показала, – в который уже раз! – что всеславянское братство есть лицемерная фикция, и что национально-династические, как и буржуазно-империалистические интересы не справляются с этнографическим словарем. Кадеты утратили последние остатки идеологического покрова, а вместе с ним и последние крупицы стыда. «Речь» азартно жаловалась, что правительство препятствует населению устраивать митинги протеста против аннексии Боснии и митинги одобрения Извольскому. И, подобострастно забегая вперед, кадетский официоз тревожно спрашивает, не окажется ли г. Извольский «чрезмерно уступчив по отношению к Турции» («Речь», 1 (14) окт.). Такова логика оппозиционного прислужничества. Начали с протестов против Австрии, присвоившей себе две провинции, отрезанные от Турции… а кончили требованием натиска на ту же Турцию. О какой «чрезмерной уступчивости» идет речь? Разве Турция что-нибудь задолжала гг. Милюкову и Гессену?[32] Два года тому назад эти господа ездили в Париж искать помощи французских радикалов против царского правительства. А теперь они науськивают царское правительство на обновляющуюся Турцию. Ввиду понесенных Турцией потерь, они требуют компенсаций – в пользу России – за счет Турции…