— Где вы видели?

— На северо-востоке, довольно-таки далеко от нас.

— Но допустим даже, что это был дым. Какое нам до этого дело?

— Вы ошибаетесь, сеньор. В этой части света дым имеет громадное значение. Он может указывать на присутствие опасности.

— Опасности? Вы смеетесь надо мной, сеньор Вицента!

— Нисколько, голубчик. Ведь не бывает же дыма без огня, не правда ли?

Генри сделал головой ироническое движение, обозначавшее, что эта истина всем известна.

— Далее, — продолжал Педро, — огонь в льяносах могли разложить только индейцы. Теперь, я надеюсь, вы меня поняли?

— Разумеется, понял. Но я полагаю, что в той части Соноры, где мы теперь находимся, можно встретить только индейцев опатов, нравы которых совсем не дики и на которых мы привыкли смотреть как на наших друзей с тех пор, как они изменили своим обычаям и приняли цивилизацию.

— Селения опатов находятся довольно далеко отсюда, и притом в стороне, противоположной той, где я видел дым. Если я не ошибаюсь, то огонь, дым от которого я видел, разложили вовсе не опаты, а люди, похожие на них только цветом кожи.

— Вероятно, также индейцы?

— Апачи.

— Это было бы ужасно, — пробормотал молодой англичанин, достаточно долго живший в Арисне и потому знавший, какой кровавой репутацией пользуется это племя.

— Я надеюсь, однако, — сказал он немного погромче, — что они довольно далеко от нас.

— Я бы желал этого от всего сердца, — ответил Педро. — Если бы они напали на наш караван, то многим из нас грозила бы большая опасность быть оскальпированными. Но, голубчик мой, не станем пугаться, пока не убедимся, что нам действительно грозит опасность. Как я уже вам сказал, я не вполне убежден в высказанном мною предположении. Суматоха началась почти в ту же минуту, когда мне показалось, что я вижу дым, и я должен был сосредоточить свое внимание на том, что происходило в караване. Когда я снова взглянул на то место, я ничего уже не мог разглядеть.

— Может быть, это была пыль, поднятая ветром? — сказал Генри.

— Дай-то Бог! Я несколько раз посматривал ночью на горизонт, но не заметил ничего подозрительного. Однако несмотря на все это, я не могу быть спокойным. Это выше моих сил!.. Когда побываешь в плену у апачей, хотя бы только один час, то поневоле с трепетом в душе путешествуешь по местности, где грозит опасность встретиться с ними. Что касается меня, то у меня есть основательные причины не забывать о своем пребывании у них в плену. Взгляните-ка!

Мексиканец поднял одежду и показал своему спутнику выжженную у него на груди мертвую голову.

— Вот что сделали со мной апачи. Вы видите, они и не думали о моей смерти. Они только имели намерение превратить меня в мишень для стрельбы, чтобы показать свою ловкость. Я сумел вовремя убежать и спас, таким образом, свою жизнь. Понимаете ли вы теперь, дорогой мой, почему я горю нетерпением поскорее достичь такого места на этой вершине, с которого я мог бы проверить свои опасения? А, дьяволы! Если б они были у меня в руках, с каким удовольствием я отомстил бы им!

Говоря это, охотники шли, однако, все вперед, хотя подвигались с трудом, так как попавшийся им хворост и лианы загораживали путь. Неоднократно они встречали следы красного зверя, и, проходя по какому-то песчаному месту, Педро указал своему спутнику на следы, оставленные животным из семейства диких баранов, называющихся по-мексикански карнеро.

— Я был уверен, что они нам попадутся, — сказал он. — Не будь я Педро Вицента, если весь караван не попробует сегодня жареной баранины. Однако не надо терять драгоценного времени. Пора начинать охоту… Но что это такое?..

На некотором расстоянии от них только что послышался шум, похожий на тот, который производит животное, взрывая копытом землю. Шум этот скоро повторился еще несколько раз. Его сопровождало какое-то сопение.

Гамбузино нагнулся, положил Генри на плечо свою руку, чтобы помешать ему двигаться, и прошептал ему на ухо:

— Это — карнеро. Так как зверь сам идет под наши выстрелы и не старается уйти от нас, воспользуемся этим.

Генри только того и желал, чтобы разрядить оба ствола своего ружья.

Охотники стали тихонько подкрадываться к дичи, прячась за деревьями, и скоро достигли другой лужайки, где паслось стадо животных, которых с первого взгляда можно было принять за оленей. Генри Тресиллиан сделал бы, может быть, эту ошибку, если бы он не заметил у них вместо оленьих рогов — бараньи. Это были дикие бараны, которые настолько же отличаются от наших домашних, насколько борзая собака отличается от таксы.

Их ноги не были коротки, хвост не был толст, а шерсть не была пушиста.

У них была гладкая и мягкая кожа, стройные ноги, мускулистые и гибкие, как у лани.

Стадо состояло из самцов и самок. Один старый баран обладал спирально загнутыми рогами, более толстыми, чем рога других баранов, и притом такими длинными, что невольно возникал вопрос, каким образом их владелец мог прямо держать свою голову под такою тяжестью. Он, однако, подымал ее еще с большой гордостью. Это он ударял ногою и с шумом вбирал в себя воздух, что было услышано доном Педро. Он еще раз повторил этот маневр, но его подстерегали, и сквозь листья на него был уже наведен ружейный ствол.

Блеснули два огонька, раздались два выстрела, и старый баран упал мертвым на землю. Другие животные оказались более счастливыми. Две пули Генри скользнули по их рогам, как по стальной броне, и они благополучно удрали целыми и невредимыми.

— Черт побери! — вскричал гамбузино, приподнимая свою добычу. — Нам нынче не повезло. Вот даром потерянный выстрел.

— Как так? — удивленно переспросил молодой англичанин.

— Как можете вы меня об этом спрашивать, сеньор? Черт возьми, какое зловоние!

Генри, приблизившийся было к барану, убедился, что Педро прав. Баран испускал отвратительный запах, — гораздо хуже, чем пахнет от козла.

— Невыносимо! — в свою очередь сказал он.

— Что за безумие даром потратить пулю на животное, которое нельзя есть! — продолжал гамбузино. — Ведь, собственно говоря, я убил его не из-за шкуры, не из-за его феноменальных рогов, а потому что не обратил внимания, что это за животное!