– Извините, Антверпен не соединяет.

– Попытайтесь еще раз, через полчаса.

Чессер снова был в номере «Коннахта». Он не жалел о покупке алмаза. Теперь его заботила огранка. В Антверпене работало больше пятнадцати тысяч мастеров, но Чессеру нужен был лучший. Вильденштейн. Это имя означало стопроцентную гарантию качества, но Чессер сомневался, удастся ли к нему попасть. Вторым кандидатом был Корнфельд, но Чессер решил не обращаться к нему, пока не потерпит неудачу у Вильденштейна.

Он старался не думать о том, что будет, если оба знаменитых мастера откажутся выполнить его заказ. Слава Богу, не приходится заниматься этим каждый день. Едва ли у него хватит духа на такую работу, хотя люди вроде Уайтмена, кажется, вполне преуспевают. Может, вырабатывается привычка? Много выигрываешь, много теряешь.

Чессер заказал по телефону виски. Потом позвонил в парикмахерскую. Ему сказали, что Марен там нет и не было, хотя она записывалась на сегодня. Чессер встревожился, потому что не в ее обычаях было отказываться от своих планов.

Ему оставалось только сидеть и ждать. Вскоре принесли виски, но толку от него было мало. Чессер попытался читать вчерашнюю газету.

В пять часов телефон зазвонил. Наконец соединили с Антверпеном. На проводе был Вильденштейн.

Чессер представился в подобающих выражениях и уже собирался перейти к сути дела, но тут появилась Марен. Не считаясь с тем, что Чессер говорит по телефону, она подошла к нему и поцеловала в губы долгим поцелуем. Вильденштейн решил, что их разъединили, и кричал «алло» с растущим раздражением.

В конце концов Чессеру удалось освободиться.

Вильденштейн спросил, что ему нужно.

– У меня есть алмаз, который я хотел бы огранить у вас.

– Одну минуту. Я посмотрю.

Чессер услышал, как Вильденштейн положил трубку на стол. Он представил себе известного гранильщика. Однажды в Антверпене Чессеру его показали. Чернобородый, ученого вида человек. Хасидский еврей в длинном черном сюртуке и черной шляпе.

Вильденштейн снова взял трубку.

– Не раньше августа, – сказал он.

– Мне нужно сейчас.

– Не смогу.

– Я обещал бриллиант через месяц.

– Приходите в августе.

– Камень в двести карат. Первоклассный. Вильденштейн колебался, и Чессер немного ободрился.

– Приносите его, я приму заказ на август, – сказал Вильденштейн.

Чессер решился. Рискнул обидеть Вильденштейна предложением перекупить его.

– Я заплачу вам сто тысяч за работу, – произнес Чессер.

– Сто тысяч чего?

– Долларов.

– Это слишком много.

– Для меня он стоит больше.

– Приезжайте в Антверпен.

– Вы возьметесь?

– Мне нужно взглянуть на камень.

– Буду завтра вечером. Когда вы уходите из мастерской?

– Я вас подожду.

– Спасибо. Для меня это очень важно.

– Посмотрим, посмотрим, – Вильденштейн попрощался и так быстро повесил трубку, что Чессер не успел и слова сказать.

Похоже, Вильденштейн согласился. За сто тысяч. Чессер не сомневался, что дело того стоит. Камень Вильденштейну понравится. Чессер подсчитал, что получит семьсот тысяч чистой прибыли. Сначала ему показалось мало, но потом он смирился, сообразив, что на этой сделке выгадывают все. Система получила семьсот тысяч за камень, который за сущие гроши выкопал какой-нибудь чернокожий рабочий. Вильденштейну обещано сто тысяч за огранку – наверняка больше ему никогда не предлагали. А Мэсси станет обладателем безупречного бриллианта, который на аукционе потянет не меньше, чем на два миллиона. Чессер тоже получит хорошую прибыль. Такую сумму он заработает только за семь лет продажи пакетов Системы. Конечно, его пакет может возрасти в цене. Теперь, после заключения столь крупной сделки, он считал это вполне вероятным.

Он пошел в спальню сказать Марен, что стал уже почти миллионером.

Марен встретила его словами: – Боже мой, я умираю от голода. Я не обедала, выпила чашку дрянного чая – и все.

Она успела раздеться, только туфли не сняла, и от этого ее красивые ноги выглядели еще длиннее и стройнее. Она подошла к туалетному столику за пачкой сигарет. Зажгла две и одну, как обычно, бросила Чессеру. Сигарета упала на пол к его ногам. Он наклонился, чтобы поднять ее, и ему послышалось, будто Марен сказала:

– Я сегодня разговаривала с Жаном-Марком.

– А?

– Я, говорю, чудесно поболтала с Жаном-Марком.

– Ну да, вы просто так, на улице, встретились.

– Вроде того. Я случайно заметила объявление возле табачного киоска. Это проводник мне его показал.

– Который? Китаец или индеец?

– Кто-то из них, – она присела на краешек кровати. – В общем, объявление повесила одна женщина, Медиум, Ее зовут Милдред. Она карлица.

– Маленький медиум, – вставил Чессер. Марен даже не улыбнулась.

– Вместо парикмахерской я пошла к ней. Ты не представляешь! Она сразу же связалась с Жаном-Марком.

– Хочешь, сходим куда-нибудь перекусить? А потом в кино.

– Жан-Марк очень счастлив. Ему там нравится.

– Ага. Все только и мечтают, что умереть и попасть туда. Она не заметила его цинизма.

– Он передавал тебе привет.

– Завтра я еду в Антверпен, – сказал он, стремясь перевести разговор на другую тему. – Хочешь со мной? Или вернешься в Шантийи? Можем встретиться там.

– Жан-Марк сказал одну удивительную вещь. Что мы должны пожениться. Представляешь?

Чессер представил и решил, что Жану-Марку стоило бы передать это послание стервятникам-стряпчим, которые давно точат когти на его деньги. Или уж в припадке великодушия уничтожить оригинал и все копии своего идиотского завещания.

– Пожалуй, так и сделаем, – задумчиво сказала Марен. – Поженимся?

– Встретимся в Шантийи. Ты надолго в Антверпен?

– На пару часов.

– Тогда я поеду с тобой, – заявила она. – Значит, ты не веришь в Милдред?

– Ну что ты, верю, – возразил Чессер, не желая спорить.

– Она даже денег не берет.

– Неужели?

– Да, говорит, что от этого она теряет могущество. Так всегда бывает, если медиум продает талант за деньга. У них отбирают власть.

– Кто отбирает?

– Великая космическая сила, – сообщила она не вполне уверенно. – Видел бы ты, в каком жутком месте приходится обитать той Милдред. Мне ее было так жалко. Я дала ей пятьдесят фунтов.

– Она пожертвовала пятидесятифунтовой частью своего могущества?

– Это же подарок. Подарки можно принимать.

Глядя ему в глаза, Марен откинулась в постели и замерла, опершись на локти.

Подарки можно принимать, подумал Чессер. Двусмысленность слов Марен подчеркивалась ее откровенной позой. Паутина ореховых волос взметнулась вверх.

Потом Чессер подарил ей медальон.

Уотс доставил алмаз, как и обещал.

Камень в конверте из крафт-бумаги он принес в кармане пиджака, ничуть не погрешив против безопасности: никому бы и в голову не пришло, что у этого незаметного человека может оказаться при себе что-нибудь, стоящее семьсот тысяч долларов. Уотс даже не стал брать такси, а воспользовался метро.

Чессер раскрыл конверт я достал алмаз – не удостовериться, а скорее полюбоваться. Он уже отдал Уотсу подписанный чек.

– Мазаль и броха, – сказал Уотс.

По-древнееврейски это означало «счастья и благополучия» – традиционное пожелание в среде алмазных дельцов любой национальности. При заключении сделки. Сказанная однажды, фраза обязывала партнеров держать слово. В данном случае в этом не было необходимости, но Уотсу хотелось выразить свои чувства. Он поднялся.

Чессер предложил ему остаться и выпить чего-нибудь.

– Мне пора назад, – сказал Уотс.

– Ну их к черту, – поморщился Чессер. Он налил бренди, подразумевая, что Уотс останется. – С водой или с содовой?

– С содовой, пожалуйста, – улыбнулся Уотс и снова сел.

Они были одни в номере. Марен ушла за покупками. Чессер подозревал, что ее поход по магазинам завершится у Милдред, за новой беседой с Жаном-Марком.