- Четыре кредитки. - Сказал он Грише.

Потом отошел в сторону.

- Четыре кредитки. - Повторил задумчиво. - Четыре кредитки.

Взмахнул пистолетом и, не целясь, всадил Свете пулю в живот. Света, согнувшись, рухнула. Вадим отшатнулся от ужаса и от неожиданности. Пистолетное дуло глянуло ему в лицо. Указательный палец обнял курок.

И в этот момент дверь вылетела от мощного удара снаружи. Два полисмена со стволами наготове ворвались в квартиру. Гриша выстрелил, но тут же свалился, скошенный пулей. Прогрохотало несколько выстрелов. Один из полисменов ударился о белую стену и съехал вниз, прочертив черно-красную полосу. Тимофеев, обхватив руками лицо, рухнул - полицейская пуля вмазала ему точно в лоб.

Оставшийся в живых полицейский опустил пистолет. Его товарищ неподвижно лежал на полу - вокруг растекалась лужа, он был мертв. Гриша с Тимофеевым тоже были мертвы. Света пошевелилась и застонала. Вадим бросился к ней. Полицейский подошел ближе.

- Ты кто? - Спросил он по-английски с сильным славянским акцентом. Покажи документы.

Вадим обернулся и... перед ним стоял одетый в канадскую полицейскую форму рецедивист Миша Холодков. Вадим глянул на убитого полисмена в растекающейся кровавой луже у стены. И опять узнал. У стены лежал Кеша Федотов. Вадим приподнялся. Голова шла кругом. "Бред, - говорил он себе. Это все бред. Бред какой-то."

- Документы покажи. - Повторил свой приказ рецедевист-полицейский Миша Холодков.

Вадим посмотрел на Свету. Та поворачивала голову туда-сюда и тихо стонала. Вадим бросился к ней.

- "Скорую"! - Закричал он. - Срочно вызывайте "скорую"!

Холодков подошел к ней и профессиональным движением пощупал ей пульс.

- Жива, - сказал он.

И тут увидел брошенный на полу кошелек Вадима.

- Твой? - Спросил Холодков, подбирая кошелек.

- Мой. - Ответил Вадим.

Света открыла глаза.

Миша Холодков заглянул внутрь. И застыл неподвижно. Он посмотрел на Вадима. Потом на Свету.

- Здесь четыре кредитки. - Сказал Холодков ледяным голосом. - Четыре кредитки.

Он вытащил пистолет из кармана и, подойдя к Свете, выстрелил ей точно в лоб. Направить дуло на Вадима он не успел. Тот свалил его быстрым прямым ударом в челюсть. Холодков, выронив ствол, упал на пол. Вадим бросился и подхватил пистолет, который продолжала сжимать мертвая рука бандита Гриши Петренко. Рукоятка была мокрой и липла от крови. Вадим стиснул ее до боли в пальцах. Он целился Холодкову между глаз. Палец его лежал на курке. Холодков, который не успел приподняться с пола, застыл. Холодная металлическая смерть своим единственным глазом смотрела ему в расширяющиеся зрачки. Еще секунда и...

- Стой. - Прошептал Холодков, глядя не на Вадима, а в пистолет - так, словно бы пистолет был живым существом и мог самостоятельно что-то решать, самостоятельно думать. Он словно бы уговаривал этот ствол. - Стой. Ты ничего не знаешь. Я тебе все расскажу. Ты ничего не понял. Ты не понял, что произошло. И вообще ничего не понял...

Он сделал движение, чтобы приподняться, и пистолет выстрелил. Сам собою. Вадим даже не нажимал на курок. Он просто вздрогнул так сильно и резко, что мягкий, отзывчивый курок не выдержал. Не выдержал и поддался...

Холодков лежал на полу, разбросав руки. Он смотрел вверх - словно бы рассматривал там сейчас что-то чрезвычайно для себя интересное. Вадим посмотрел на пистолет в своей руке, на пальцы, перемазанные кровью. И прямо в ухо ему, раздраженно и зло затрещал будильник. Его будильник.

Вадим открыл глаза. Он лежал на кровати у себя в комнате. Сон, - понял он. - Все это был только сон.

Вадим вышел из дома через сорок минут. Он знал, что должен сделать: то же самое, что уже сделал сегодня ночью в сне.

Завтрак, купленный по дороге на работу в "Burger King"е, показался ему невкусным - таким же невкусным, как и вся его здешняя жизнь. "Суррогат, думал Вадим. - Это суррогат нормальной пищи. Вся страна сидит на суррогате. Страна, которая поедает искусственные продукты, утоляет жажду искусственными напитками, одевается в искусственную одежду, развлекается искусственной псевдокультурой, смотрит по ящику искусственные, фальшивые, новости и подчиняется власти искусственных правителей - правителей-марионеток. Один сплошной суррогат. Жизнь, состоящая из суррогата полностью, на все сто процентов. Даже любовь, которой занимаются аборигены - даже и она превратилась в суррогат здесь, даже она, в сущности, ненастоящая."

Сидя в метро, Вадим потягивал кофе. Потягивал кофе и смотрел по сторонам. Он видел вокруг самых разных людей: улыбающихся бизнесменов в разглаженных дорогих костюмах, рабочих парней в потертых джинсах, громко орущих подростков, в свисающих дебильного вида штанах - и весь этот странный фон вдруг показался ему каким-то фантастическим театром теней; не люди, а мертвые пластмассовые манекены в масках расхаживали по салону, громко кричали, улыбались и разговаривали друг с другом. Почему-то подумалось, что мир этот, такой сытый и такой благополучный внешне, но сгнивший насквозь до трухи, уже приблизился вплотную к своему концу. Скоро этого мира не будет, все закончится. Останутся только осколки и воспоминания. Историки будут трудится, ковыряя обугленные обломки этой серой, бессмысленной Помпеи. Помпеи, которая даже не создала своей культуры и только смотрела вверх - на звездно-полосатую безжалостную сестру, вооруженную страшным факелом, злое пламя которого пожирало и города и целые страны. "Разорена Ниневия! Кто пожалеет о ней?.. Все, услышавшие весть о тебе, будут рукоплескать о тебе, ибо на кого не простиралась беспристанно злоба твоя?"..

В офисе Вадим появился чуть позже обычного. Сотрудники явно уже обсудили последние новости и уже посмеялись над утренним анекдотом. Теперь они сидели, каждый за своим столом, и разглядывали свои мониторы.

Вадим устроился за компьютером. И огляделся. Никто не смотрит на него. Никто. Все вокруг заняты своей работой. Вадим открыл туапсинский сайт и минут десять тупо рассматривал картинку, где маленький белый катер красиво и плавно рассекал рябь темно-голубых волн.

"Поехали, - сказал себе Вадим. - Поехали."

На улице начался дождь. Тяжелые крупные капли били в окно и быстро стекали вниз. Но Вадим не замечал ничего. Ничего вообще. Он видел перед собою один только светящийся монитор.

Подошло время идти на lunch. Но Вадим не трогался с места, потому что он уже раскопал данные на Светлану Николаеву, которая действительно проживала в 93-ем году в Туапсе. Спустя год Николаева вышла замуж, родила ребенка и уехала с мужем и со своим маленьким сыном в Ростов, где и проживает в настоящее время. В Ростове (Вадим выяснил это, забравшись уже и в недра ростовского интернета) у Светы родился второй ребенок. И это было все. Подробности отсутствовали. Вадиму очень хотелось увидеть ее более новое фото, хотелось узнать, как она выглядит сегодня, спустя десять лет - но другой фотографии не было, только сухие равнодушные строчки. С единственного, обнаруженного Вадимом фото внимательно и серьезно смотрело такое знакомое и такое далекое теперь лицо. Фото было датированно 93-им годом.

На поиск информации о четырех туапсинских убийцах у Вадима ушло значительно меньше времени. Двое из них действительно работали в 93-ем году в милиции. И их действительно звали Григорий Петренко и Андрей Тимофеев. Тимофеев носил форму до 99-го года, пока ни попал под очередную чистку, когда его выгнали из органов (впрочем никаких уголовных дел против бывшего оперативника возбужденно не было), а Петренко наоборот - повысили, и недавно совсем он примерил погоны майора.

Миша Холодков погиб весной 94-го: его изрешетили из двух стволов милицейского образца, когда Миша поздним вечером выходил из кафе (милиция, разумеется, открестилась от этого дела). Кеша Федотов в настоящее время сидел в тюрьме. Что же касается загадочного убийства чиновника туапсинской администрации, застреленного из пистолета далекой теперь уже весенней ночью далекого 93-го года, то оно так и не осталось нераскрытым и было позднее погребенно в милицейских архивах.