— Ох, Миронов может еще заварить кашу, — пригорюнилась Лийна.

— У страха — глаза велики.

— И ты подумай, и… — Лийна не назвала Кристьяна, хотя именно его мнение казалось ей важным. — Что сделать, чтобы с Василием ничего не случилось?

Мне показалась наивной ее столь азартная участливость в судьбе Василия. Кое-кто знал, что она живет с ним, но если бы что-то и было не так, то что может сделать Лийна?

— О Миронове говорят как о бабнике, — двусмысленно промолвила Лийна. — Любит выпить наедине. А в остальном — железная натура.

— Убежденных людей не подкупишь, — заметила я резко.

— Подкупить? — повторила Лийна и откинулась назад. — В предварилке мы подкупали с тобой суку-надзирательницу, чтобы держать связь с товарищами. Нет, настолько-то низким я его не считаю, чтобы подкупить! Просто, может, появятся человеческие, близкие отношения… Чтобы понял и поверил! Только попробуй докажи, что ты не верблюд… Но прошлое Василия? Все его дни чистые, как стеклышко. Капитан-коммунист. Красный интеллигент. Гражданская война. Потом учился и голодал. А теперь уже столько лет все на одном пароходе. Начал с третьего штурмана.

— Не надо бояться… На правильного человека напраслины не возведут…

— Ох, Анна! — Лийна махнула рукой. — Убить может и полслова! Зависит от того, кто сказал и где.

— Погоди, Лийна. За правду, если кто вздумает, гнуть ее, можно бороться.

— Помнишь полевой суд? — нервно засмеялась Лийна. — Там было все просто: по эту сторону стола — мы, по ту — судьи в мундирах.

Лийна дотронулась до моей руки и насмешливо посмотрела на меня.

— Наслушалась всякого, вот и мечешься, — резко сказала я.

На следующий день Лийна снова прибежала к нам.

— Чего ты валяешься в постели, заболела, что ли? — спросила она, будто сама только что проснулась.

Ей не сиделось на месте. Крутилась у стола, даже перчатки забыла снять. Хотела скорей узнать мнение Кристьяна. Я промолчала, не могла же я передать его слова:

«И почему это Лийна так уверена в Василии? Она знает его едва ли около двух лет. Мужчина, бросивший свою жену и уцепившийся за юбку другой, покрасивее и помоложе, знаешь, оставляет впечатление легкомысленного…»

Сказать это Лнйне? Конечно, для нее не была новостью прямолинейность Кристьяна в любовных делах, но в тот момент у Лийны начисто отсутствовали чувство юмора и способность воспринимать что-либо критически.

— Не расстраивайся, Лийна, подождем. Ничего же не случилось! И мы все с тобой, и вовсе ты не блуждаешь в лабиринте. Давай будем верить тем, кто по эту сторону стола. Как в старину.

Сказать сегодня Кристьяну, что я встретила Лийну, что сидела с ней под дождиком на Харьюмяги?

Недоверие — все равно что зараза, сомнения — недобрая хворь. Не хотелось бы таиться, но есть и между нами с Кристьяном дела, которые незачем лишний раз вспоминать.

На самом ли деле Калганов завел тогда тот разговор о здоровье, который мне кажется странным? Вообще-то коммунисты особо не ноют над физическими недостатками и хворобами, тем более такими, которые были бог знает когда, воля и убежденность рождают стойкость, с чего бы это у Калганова взялась такая нежная заботливость?

Разве так уж нежили тех, кто ехал на ударные стройки пятилетки? Разве спрашивали: выдюжишь ли ты в грязь и в стужу, хватит ли у тебя сил? О нет, в тебе нуждается родина — вот что было главное. Кристьян сидел в теплом кабинете, и вдруг эта странная забота!

Неужели я верю, что Кристьян заводил разговор о Лийнином Василии, который где-то там пил виски с англичанином Эдвардом?..

Недоверие — все равно что зараза, сомнения — недобрая хворь.

За мной хлопает дверь, натянутая пружиной. Острый наконечник зонтика тукает по каменным приступкам. В коридоре уже нет такого звона, металлический наконечник слегка продавливается в истертые доски.

К потемкам глаза мои привыкают очень медленно. Приходится постоять, чтобы без ошибки попасть на первую ступеньку деревянной лестницы, которая ведет на второй этаж. В застоялой темени коридора ясно слышится журчание воды. Но вот наконечник зонтика утыкается в железный кант ступеньки, и пальцы нащупывают поручень. Каким мягким и гладким стало дерево, отшлифованное множеством человеческих рук! Ладонь легко скользит вверх, пока ноги отсчитывают двадцать три ступеньки. Всегда, когда я поднимаюсь по этой полутемной лестнице, я чувствую себя успокоенной и старой. Глаза, которые никак не могут свыкнуться с темнотой, заставляют меня окунуться в какой-то медлительный туман. Не видя света, не можешь думать, остается лишь передвигать ноги. Именно такой мне представляется старость. Ищешь, за что бы ухватиться рукой, нащупываешь ногой опору — на другое вроде бы уже не остается ни силы, ни способности сосредоточиться.

Проклятый следователь, сунул мне тогда в лицо лампу! Это было так давно, и все же кажется, что не дальше как вчера.

Так оно и есть. Какая-то разиня поставила под кран ведро и забыла его. Заворачиваю кран и снимаю с раковины ведро. Как хорошо, когда снова видишь и можешь быстро действовать.

Кристьян открывает дверь, едва я вставляю ключ в замочную скважину. Он уже приготовил ужин и накрыл стол. Хорошенькое дельце — домохозяйка шатается по городу, забыв о своих первейших семейных обязанностях.

Кристьян сегодня, кажется, в настроении. Он ставит на стол бутылку с водкой и рюмки. Выпиваем перед едой.

— Ну, Анна? — спрашивает он.

— Бродила по городу.

Мои прогулки его сейчас не интересуют, ему самому не терпится поговорить.

Улыбаюсь ему и киваю. Устраиваюсь поудобнее на стуле, бросаю взгляд меж занавесками на улицу, где шпарит по лужам очередной ливень. Уютный домашний покой. И пускай эта Лийна…

— Вчера один мужик заполнял анкету, хотели было взять помощником мастера. Читаю и удивляюсь — сражался в Нарвском стрелковом полку, преследовался в буржуазное время, даже в тюрьме сидел. Освобожден по всеобщей амнистии в тридцать восьмом году. Показался серьезным человеком, и раньше на подобных местах работал. Я уже думал, что заполучил себе делового товарища. Но тут увидел руку — у него на пальце золотое кольцо с зеленым камешком! Вот тебе и раз! Думаю, странный ты все же рабочий, и подождал с оформлением. Попросил прийти сегодня к обеду снова. А утром запросил архив — выясняется, что человек с такой фамилией в тюрьме и не сидел…

— Разве архивы настолько полны, что можно верить?

— Надо будет, конечно, еще проверить. Во всяком случае, с работниками архива следует считаться больше, чем с человеком с улицы.

Кристьян выпивает еще рюмочку, откидывается на коричневую крашеную спинку стула, наслаждается покоем.

— Комиссар похвалил за бдительность. Все-таки хорошо ощущать себя способным быстро что-то улавливать, это вселяет уверенность, что ты еще не лишился зоркости.

Передвигаю рюмку по столу — вперед, назад. Кристьян думает, что я слушаю его. На самом же деле до меня доходят какие-то обрывки фраз. Количество станков, которые пущены в ход, производственная площадь, анкеты.

Опять погружаюсь в воспоминания и вижу радостную Лийну. Это было в мае три года назад. Уже который день стояла жаркая погода, мне очень хотелось поехать в Петергоф, к морю. Но надо было заканчивать работу — я как раз переводила Серафимовича.

Лийна пришла веселая, пританцовывая, смешала мне на столе все бумаги и потребовала что-нибудь выпить. Я принесла бутылку «Массандры». Лийна одним духом осушила стакан и плюхнулась на стул.

— Знаешь, — воскликнула она, — Миронова больше бояться нечего!

— Вот видишь, а ты зря паниковала.

— Доброе слово повергает даже врага, — смеялась Лийна. — Как-то вечером Василий сунул в карман бутылку коньяка и отправился к нему. На следующий день после того, как Миронов справлял свое рождение. II предлог подходящий. Вначале Миронов встретил Василия с холодком, хотя пригласил в комнату. Увидев бутылку, пошел ставить чай. Как-никак Василий учился вместе с Мироновым, с юных лет знают друг друга, правда, друзьями их никогда не считали. Так что визит Василия странным казаться не должен был.