Долго он шагал так, напевая и всматриваясь в темноту: не покажутся ли где партизаны? Остановили его немецкие голоса и автоматные очереди, прозвучавшие позади.

Карке оглянулся. По насыпи железной дороги за ним гнались двое. Гнались, как видно, порядочно, потому что они то и дело спотыкались и дышали, точно загнанные лошади.

- Стой! Сей момент же остановись! Остановись, кому говорят! - кричал бежавший первым. - Куда попер, как "фердинанд"? Ослеп? Дорожный пост не видишь? Дзот обороны?

- Какой пост? Какой дзот? - оторопел Карке. - Как вы здесь оказались?

- Ты что? С неба свалился? Не знаешь, что вся железная дорога утыкана нашими огневыми точками?

- Не имею представления. Я солдат полевых войск.

- Врешь! - крикнул второй солдат. - Не прикидывайся простачком. Ты все видел. Почему на окрик не остановился? Хотел улизнуть от нас? Не вышло. Мы тебя заставим поплясать у пулемета. А ну идем! Поворачивай свои корзины.

- Куда?

- После узнаешь. Пошли! - подтолкнул в бок дулом автомата тот, который подбежал первым.

- Вы не смеете меня задерживать. Я иду со срочным донесением, - пустился на хитрость Карке. - К тому же я национальный герой Германии!

- Вот и великолепно! - сказал другой солдат. - Нам как раз и нужен такой надежный солдат. Мы давно о таком мечтаем.

Карке привели в дзот, сооруженный из толстых дубовых бревен. В дзоте, устланном соломой, топилась земляная печка. Пахло мышами, грязными портянками, ружейной смазкой, порохом и шнапсом. На снарядном ящике, заменившем стол, горела спиртовая плошка, тут же лежала буханка белого эрзац-хлеба и куски недоеденного эрзац-сыра. К столу тянулись две веревки, привязанные к спусковым крючкам крупнокалиберных пулеметов, вставленных в амбразуры. Сидящий за столом мог одновременно пить, закусывать и стрелять из двух пулеметов. Карке успел заметить и еще одно. Стенки, потолок и дощатая дверь блиндажа были посечены осколками. Видать, блиндаж навещала уже не одна партизанская граната.

- Итак, национальный герой Германии, - сказал с явной издевкой первый из задержавших. - Отныне и до конца всей Восточной кампании ты будешь служить здесь, в нашем гарнизоне, именуемом попросту дзотом.

- Благодарю за оказанную честь, но я буду жаловаться фюреру. Вы ответите за меня.

- Скажи спасибо, что мы тебе не влепили в зад горсть разрывных, - сказал другой солдат. - Согласно инструкции мы обязаны убивать каждого, кто появится на полотне железной дороги.

- Да, - подтвердил другой. - Если б ты был нам не нужен, мы бы с тобой языки не чесали. Гнил бы ты уже под откосом, как паршивая собака.

- Но тогда извольте мне объяснить, зачем я вам так нужен?

- Вот сейчас и объясним. В этом дзоте нас было шестеро. Вшестером нам жилось превосходно. Двое стояли у пулеметов, двое патрулировали, а двое спали. Теперь же нас, как видишь, осталось только двое.

- Где же остальные?

- Остальные ушли от нас навсегда. Двое лежат под березой. Один пропал без вести, а четвертого утащили живым.

- Кто утащил?

- Наивное дитё. Не волк же его утащил, а все те же бандиты - брянские партизаны.

- Нечего ему разжевывать, Макс. Ставь задачу, и крышка. А откажется выведи и пулю в затылок, - завалясь в угол на пулеметные ленты, крикнул другой солдат.

- Да, да. Я слишком долго дипломатничаю с тобой, приятель. Слушай боевую задачу! Перед тобой два пулемета и ракетница. Будешь из них стрелять попеременно, через каждые пять минут. И одновременно бей из ракетницы.

- Куда стрелять?

- Неважно куда. Стреляй, и крышка. А мы ляжем поспим. Четвертые сутки не спали. Валимся с ног. Да смотри, не вздумай и ты уснуть. Партизаны сейчас же забросают нас, как котят, гранатами. А будешь хорошо служить, без награды не останешься. Нам всем, охраняющим железную дорогу, обещали по два гектара леса.

Карке больше не утруждал себя расспросами. Он понял. Перед ним два законченных идиота, помешавшихся на двух гектарах леса. О, неужели и он был вот таким же слепым чурбаном, тешившим себя надеждой получить сорок семь десятин земли? И ему вдруг стало так стыдно за самого себя, что он готов был провалиться сквозь землю. Однако земля в дзоте была устлана колотыми плахами, и он не проваливался, а стоял смиренно, пригвожденный собственным позором. Потом, не зная зачем, поклонился и сказал:

- Спасибо. Землю я уже получил. Теперь дело за лесом.

- Да, да... Мы будем очень богаты, очень бога-ты, - засыпая в углу на пулеметных лентах, бормотал новый идиот, поверивший беспардонному вранью изолгавшегося фюрера.

"Что ж... Пусть безрогие скоты тешат себя надеждой, - подумал Карке. Пусть мечтают о двух гектарах чужого леса. Так легче будет лечь под березу, как легли те упомянутые двое. А Карке уже сыт всем по горло. Карке не хочет лежать под березой во имя того, чтоб штурмовик Отто, отрастив живот, соблазнял из-за шторы чужих жен".

Как и было наказано, он пострелял из пулеметов минут тридцать, обождал, когда претенденты на Брянский лес посильнее захрапят, затем снял с их солдатских ремней фляжки со шнапсом, взял со стола буханку эрзац-хлеба, кусок эрзац-сыра, тихонько вышел из дзота, спустился на полотно железной дороги и зашагал по шпалам. Привет олухам царя небесного! Да не проснуться вам, пока ноги не унесут "национального героя" Германии на почтительное расстояние.

...Километрах в трех от покинутого дзота Карке присел на рельс, снял с ремня реквизированную фляжку и выпил за встречу с партизанами и русский плен. Ему казалось, что в эту метельную ночь он обязательно увидит партизан и поднимет перед ними руки. Но ночь кончалась, лес густел, а партизан все не было. И тогда, чтоб привлечь к себе внимание, Карке, пошатываясь от опьянения, во все горло запел русскую "Катюшу".

Кончалась песня, кончался лес, а партизаны, так нужные Карке, не появлялись. С горя он выпил еще и, окончательно захмелев, потеряв контроль над собой, запел во всю глотку:

Вперед, кобыла, ты не забыла

Дорогу, милая, домой,

Где есть красотки,

Где нет чесотки

И где нет мин над головой.

- К черту войну! К черту штурмовиков и фюреров. Жулики! Воры! Меня обокрали. Обчистили как липку. У меня обесчестили жену! Куда смотрит фюрер? Снять штаны на его "Майн кампф" я хотел! Ау-у, фюрер! Ты слышишь? Ау-у!!!