Москва с ее "коническими башнями", которые выступают друг из друга, "наподобие раскрытого телескопа", с "огромными позолоченными куполами церквей, где, словно в зеркале, отражается перевернутый город", Воробьевы горы, откуда, как вспоминает Кэрролл, глядел впервые на город Наполеон, церемония венчания, столь непохожая на англиканский обряд, "удивительный эффект" церковного пения - все поражает его воображение не меньше, чем "город гигантов" Петербург. Он наблюдает уличные сценки, вслушивается в звучание незнакомого языка, записывает русскими буквами отдельные имена и слова, расшифровывает с помощью карманного словаря театральные программки, вывески и меню.

Верный своим привязанностям, он посещает Малый театр и театр в Нижнем Новгороде, восхищается "первоклассной игрой актеров", особенно отмечая Ленского и Соронину, имена которых вписывает в дневник по-русски.

Кэрролл заканчивает свой дневник описанием ночного путешествия из Кале в Дувр при возвращении в Англию: "Плавание было на удивление спокойным; на безоблачном небе для вящего нашего удовольствия светила луна - светила во всем своем великолепии, словно пытаясь возместить урон, нанесенный затмением четырьмя часами ранее, - я оставался почти все время на носу, то болтая с вахтенным, то наблюдая в последние часы моего первого Заграничного путешествия, как на горизонте медленно разгорались огни Дувра, словно милый наш остров раскрывал свои объятия навстречу спешащим домой детям - пока, наконец, они не встали ярко и ясно, словно два маяка на скале - пока то, что долгое время было просто светящейся чертой на темной воде, подобной отражению Млечного пути, не приобрело реальности, обернувшись огнями в окнах спустившихся к берегу домов - пока зыбкая белая полоса за ними, казавшаяся поначалу туманом, ползшим вдоль горизонта, не превратилась, наконец, в серых предрассветных сумерках в белые скалы милой Англии" {L. Carroll. Journal of a Tour.., p. 1005.}. Усиленные троекратной анафорой и дважды повторенным эпитетом "милый" (old), строки эти звучат неожиданно приподнято и романтично. Глубокое искреннее чувство вольно проявляет себя в этих записях, которые Кэрролл не предназначал для публикации.

Больше Кэрролл не выезжал за пределы Англии. Изредка он бывал в Лондоне, где продолжал также внимательно следить за театральными постановками; каникулы он проводил обычно в Гилфорде, где жили его сестры. Там он и умер 14 января 1898 г. На гилфордском кладбище над его могилой стоит простой белый крест. На родине Кэрролла, в деревенской церкви Дэрсбери есть витраж, где рядом с задумчивым Додо стоит Алиса, а вокруг теснятся Белый Кролик, Болванщик, Мартовский Заяц, Чеширский Кот и другие.

* * *

Первая сказка, в отличие от "Зазеркалья", далась Кэрроллу не сразу. Анализируя известные нам варианты, видишь, как разрастались едва намеченные характеры и мотивы, как постепенно складывался новый жанр.

Сказка об Алисе в Стране чудес существовала по меньшей мере в трех вариантах, прежде чем получить окончательный вид. О первых двух мы знаем немного. 4 июля 1862 г. во время лодочной прогулки по Айсис, небольшой речушке, впадающей в Темзу неподалеку от Оксфорда, Кэрролл начал рассказывать девочкам Лидделл, дочерям своего коллеги ректора колледжа Крайст Черч, сказку о приключениях Алисы, названной так по имени его любимицы, десятилетней Алисы Лидделл. Сам Кэрролл так вспоминает об этом: "Я очень хорошо помню, как в отчаянной попытке придумать что-то новое я для начала отправил свою героиню вниз по кроличьей норе, совершенно не думая о том, что с ней будет дальше..." Сказка девочкам понравилась, и во время последующих прогулок и встреч, которых было немало в то лето, они не раз требовали продолжения. Из дневника Кэрролла мы знаем, что он рассказывал свою "бесконечную сказку", а порой, когда под рукой оказывался карандаш, то и рисовал по ходу рассказа своих героев в странных ситуациях, выпавших им на долю. Позже Алиса попросила Кэрролла записать для нее сказку, прибавив: "И пусть там будет побольше всяких глупостей!"" Исследователь вправе заключить, что уже в начальном, импровизированном варианте "глупости" (или нонсенсы, как мы их теперь называем даже по-русски) присутствовали наряду с более традиционными "приключениями".

Лишь в феврале 1863 г. Кэрролл закончил первый рукописный вариант своей сказки, которую он назвал "Приключения Алисы под землей". Однако этот вариант не был отдан Алисе Лидделл; в 1864 г. Кэрролл принялся за второй, более подробный. Своим мелким каллиграфическим почерком он переписал его от руки и снабдил тридцатью семью рисунками в тексте, а первый вариант уничтожил. 26 ноября 1864 г. он подарил Алисе эту рукописную тетрадку, наклеив на последней странице фотографию семилетней Алисы (возраст героини сказки).

Наконец, в 1865 г. появился окончательный вариант, известный всем нам "дефинитивный текст". Сравнивая его с "Приключениями Алисы под землей", изданными недавно в факсимильном воспроизведении {L. Carroll. Alice's Adventures Underground. A facsimile of the original Lewis Carroll manuscript. Xerox. Ann Arbor, 1964. См. также переиздание 1965 г. (Dover Publications) с пред. М. Гарднера.}, видишь значительные текстологические расхождения. Они касаются не только отдельных деталей {M. Гарднер отмечает их в своем комментарии.}, но и целых сцен и глав. Примечательно, что два самых оригинальных и значительных эпизода - Безумное чаепитие и Суд над Валетом - в "Приключениях Алисы под землей" отсутствуют. Они появились лишь в окончательном варианте.

Казалось, третьим, - "дефинитивным" текстом "Алисы в Стране чудес" Кэрролл должен был бы и ограничиться. Однако этого не произошло. В 1890 г., в разгар первой волны популярности сказки, Кэрролл издает вариант "для детей" {Lewis Carroll. The Nursery Alice. L., 1890.}. "Детский вариант" детской сказки? Не кроется ли уже в самом этом факте признание того, что "Алиса в Стране чудес" (позже это допущение распространится и на "Зазеркалье") - сказка не только и не столько для детей? Что это сказка также и для взрослых и даже, может быть, как позднее покажет Честертон, для философов и ученых?

Ныне двойной "адрес" сказок об Алисе является, пожалуй, единственным фактом, принимаемым многочисленными интерпретаторами Кэрролла. Однако в остальном они не могут прийти к согласию. Споры о прочтении Кэрролла и об определении понятия нонсенса продолжаются по сей день.

Нередко в нонсенсе видят своеобразную аллегорию, "скрытый код" для описания событий не только вполне реальных, но даже исторических. Показательна в этом отношении работа Шана Лесли, автора трудов по самым различным проблемам и среди них солидной монографии о кардинале Мэннинге. Он интерпретирует сказки Кэрролла в свете религиозных споров, шедших в Оксфорде в 40-е - 70-е годы прошлого века, и пишет, что "вряд ли будет профанацией предположить, что "Алиса в Стране чудес", возможно, скрывает историю Оксфордского движения" {Shane Leslie. Lewis Carroll and the Oxford Movement. - "The London Mercury", July, 1933, pp. 233-239. Цит. по: АА, p. 212.}. При таком прочтении Алиса - наивный первокурсник, оказавшийся в гуще богословских споров той поры; Белый Кролик - скромный англиканский священник, пуще всего боящийся своего епископа (Герцогиня). Двери в зале символизируют английскую Высокую и Низкую церковь; золотой ключик - ключ Священного писания; пирожок, от которого откусывает Алиса, - святую догму. Кошка Дина, которой так боится церковная Мышь, - конечно, католичка, а Алисин скотч-терьер, будучи шотландцем, - пресвитерианец, что также весьма неприятно Мыши {Ibid., p. 213.}. Всевозможные пертурбации, связанные с желанием Алисы подрасти и уменьшиться ростом, Ш. Лесли связывает с колебаниями английского верующего между Высокой и Низкой церковью.

"Зазеркалье" представляется Ш. Лесли несколько более трудным для интерпретации, однако он составляет следующую гипотетическую таблицу, в которой связывает персонажей Кэрролла с событиями Оксфордского движения и его участниками: