— Ты думаешь, в Иокогаме есть рудники? — парировал всезнающий Саша.

— Да фиг с ней, с Иокогамой. Наливай лучше, — Борис сегодня был не склонен спорить.

— Нет, подожди, — не успокаивался Саша. — Что ты мелешь? Какая передовая компания? Ты что, не помнишь, как тебя две недели назад гоняли по горизонтам? Как мы теряем целые смены из-за ошибок руководства? Нет, я ничего не скажу, точно спланировать работу такого большого производства очень сложно. Но и говорить, что у нас передовая компания, тоже не стоит. Бардак, он бардак и есть, сколько не делай репортажей про обратное…

Сложно сказать почему, но слова товарища совсем не убедили нашего героя. Перед глазами у него мелькали кадры хроники, величественные машины, огромные мониторы, и на душе от этого становилось тепло и уютно.

Саша продолжал что-то с жаром доказывать, но потом заметил, что друг его не слушает, решил, что тот перебрал коньяку и махнул рукой:

— Хватит нам этих новостей. Давай посмотрим что-нибудь… Вот, хотя бы, это.

Когда на экране замелькали кадры первой части давно до оскомины надоевшего фильма «Матрица», Боря удивился странному выбору друга и потихоньку начал выходить из состояния прострации. Друзья выпили ещё и стали наблюдать за хорошо известным сюжетом, постепенно увлекаясь историей о революции машин и подвигах Нео. Так прошло ещё почти два часа. Вначале Саша бодро комментировал события, потом постепенно затих и молча смотрел на экран. Борису тоже нравилось наблюдать за борьбой кучки последних из людей с Матрицей. Распространяющийся по организму коньячный спирт вызывал эйфорию и просветлял сознание. «Ты знаешь, что первая Матрица была разработана идеальным миром для людей, миром без страданий, где все были бы счастливы? Всё окончилось катастрофой…» — говорил один из героев. Временами нашему герою казалось, что это он бежит по нарисованному городу, а Тринити — это Люда…

Когда фильм закончился, Боря понял, что пока он ещё в состоянии ходить — надо идти домой.

— Пойду я, наверно… Спасибо.

— На здоровье, — ответил Саша, — хорошо посидели…

Боря пошёл одеваться.

— Вот представляешь. Живут люди, борются с Матрицей, — пошутил Саша. — А мы вынуждены каждый день ходить на работу. Зарабатывать непосильным трудом на хлеб насущный.

— И ждать, пока кто-нибудь освободит нас из Матрицы, — улыбнулся Боря.

— Нет, ну ты прикинь! — не успокаивался хозяин вечеринки. — Что, если и правда мы погружены в коконы, а всё наше предназначение — давать энергию бездушной машине?

— Ага, а братья Вачовские — борцы с Матрицей, — подхватил идею обувающийся Борис. — Сделали фильм, чтобы довести до человечества правду и дать нам надежду.

Саша в ответ довольно улыбнулся. Но когда Боря уже выходил, вдруг посерьёзнел и сказал:

— А знаешь? Мне вот иногда кажется, что эта идея, она не так уж и далека от истины. Помнишь? «Это твой последний шанс. Примешь синюю пилюлю — история окончится, ты проснёшься в собственной постели и будешь верить во всё что хочешь. Примешь красную пилюлю — останешься в стране чудес. И я покажу тебе, как глубоко ведёт кроличья нора». Придёт ли кто-нибудь к нам, чтобы предложить такой выбор?

Боря понял, что друг его здорово перебрал, и если он тут же не уйдёт, то всё может закончиться продолжением праздника. Улыбнулся, подал руку:

— Давай… Если что, может на выходных ко мне с Мариной? Заставлю Люду что-нибудь приготовить…

— Не с Мариной, а с Марьяной! Я ж тебе говорил, — ответил Саша с досадой. — Это такая козочка! С Украины откуда-то…

Кивнув утвердительно, Боря неуверенным шагом ушёл ловить такси.

В этот момент Боря сумел преодолеть оцепенение, потянулся с мечтательной улыбкой, включил фонарь и пошёл назад к депо.

Когда он вернулся, все уже готовились ко сну. За отсутствием места в комнате отдыха было решено перебазироваться в зал депо и ложиться спать на стеллажах, сейфах и прочем подходящем для этого инвентаре. Туда же перенесли и все три дежурных фонаря, решив оставить на ночь вообще один.

Заряда одного фонаря хватало обычно на работу в течение десяти часов. Он имел лампочку с двумя спиралями — чтобы не остаться без света, в случае перегорания одной из них. По прикидкам, светильников, включаемых в режиме экономии, хватило бы ещё на следующий день. Что делать дальше — никто не представлял, да и ни к чему это было сейчас.

Вода уже закончилась, но пока никто ещё не испытывал настолько сильной жажды, чтобы пить шахтную воду. Терпели.

Борис с комфортом расположился на капоте одного из трёх электровозов, находившихся в зале. Засыпая, он лежал на спине, смотрел на свод, тускло подсвеченный тремя хлипкими лучами, на таинственные косые тени светильников, бесполезно висящих под потолком, и размышлял о суетности мира, об измельчании нравов, о том, что люди стали неспособны на самостоятельные поступки. Потом его посетила Люда. Сверкнула искорками чёрных глаз, обдала запахом своих волшебных волос, улыбнулась и сказала, что зря он переживает и всё будет хорошо. Но оставаться не стала, поцеловала в щёку и ушла в темноту, покачивая бёдрами.

Утро второго дня не принесло особых новостей. Все проснулись тихие и угрюмые. Хотелось пить, у двух человек пошла кровь из носа.

Люди вяло разбрелись по залу и прилежащим выработкам. Кто-то ел, кто-то курил, невзирая на отсутствие вентиляции и опасность взрыва метана. Из-за этого возникла очередная потасовка: Михалыч не выдержал и спустил собак на курильщиков. Они ответили ему тем же, отстаивая своё право получать, возможно, последнее удовольствие. Но перебранка постепенно утихла. Видимо, никому не хотелось даже ругаться. Курить всё же стали выходить на ближайшую выработку.

Боря чувствовал себя как выжатый лимон, даже хуже: тело было словно из ваты, в ушах звенело, почему-то болели глаза. Хотелось лежать и ни о чём не думать.

Всех захлестнула унылая волна апатии. Время от времени кто-нибудь подходил к телефону и вяло снимал трубку, надеясь услышать гудок. Но она молчала. Так же, как и вчера.

Из посторонних почти никто не заходил. Михалыч не заговаривал о походе на ствол и к перемычке, но следил за тем, чтобы ежечасно менялись дежурные фонари. Это давалось ему с трудом, так как некоторые из фонарей начали подавать признаки скорого конца, и хозяева отказывались их включать, понимая, что останутся без возможности передвижения. Чтобы обеспечить хоть какое-то освещение, приходилось заставлять включать фонари других. Но и те начинали возмущаться, прекрасно понимая, что их тоже вскоре постигнет участь коллег с подсевшими светильниками.

— Вот возьми и сам включи свой, — без особой злобы и азарта говорил двухметровый гигант Женя, числившийся слесарем, но выполнявший, в основном, обязанности помощника мастера. Обладая когда-то атлетическим телосложением, он быстро превращался в типичного толстяка, на которого всё тяжелее было подобрать спецодежду. Но при этом не терял добродушия, присущего всем крупным мужчинам. Товарищи шутили, что его не переводят в машинисты только потому, что он не помещается в кабине электровоза. На самом деле всё было проще. Не обладая способностями ни в каком занятии, требующем участия рук, он был просто незаменим в улаживании хозяйственных вопросов участка. Обычно он редко ездил в шахту, но в тот неудачный день как раз спустился вместе со всеми.

Михалыч неспроста обратился именно к Жене, надеясь, что человек, которому он покровительствует, подаст пример лояльности.

— Так ведь мне нужен фонарь! Вдруг надо будет идти на ствол? — пытался убедить он Женю.

— Нужен, нужен… Он всем нужен! Если мой не сядет, я и сам схожу на ствол, — отвечал Женя. — Возьми лучше у кого другого. Например… у Борьки возьми.

Борис, услышав своё имя, на секунду вышел из ступора и послал товарищей по несчастью туда, куда издавна посылают на Руси оппонентов, не желая размениваться на другие доводы. Больше его не беспокоили.