С этого момента отсчёт пошёл на секунды. Череда трагических совпадений раскручивала маховик катастрофы. Не сработали защиты на руднике — не сработали и на электростанции, что не удивительно — они были рассчитаны на гораздо большую силу тока короткого замыкания. По ещё одному трагичному совпадению на электростанции работали не все энергоблоки — там тоже велись ремонтные работы. Нагрузка на действующие энергоблоки оказалась чрезмерной. Диспетчер электростанции успел вручную отключить часть потребителей, прежде чем работающие энергоблоки вышли из строя. Электростанция, как говорят специалисты, «села на нули». Часть города и все горные предприятия оказались без электроэнергии. Но и это было бы не так катастрофично, если бы не другие трагичные совпадения, сопутствовавшие аварии.

Первым таким совпадением стал пожар на вентиляционном стволе «Хараелахского». Причину его установить также не удалось, хотя официальная версия довольно убедительна: из-за аварийных режимов около тридцати секунд подавалось пониженное напряжение. Обычные потребители, как правило, не страдают от таких «посадок». Но на вентиляционном стволе работали огромные высоковольтные двигатели, которые очень чувствительны к таким вещам — один из них загорелся. Пожар не смогли вовремя потушить из-за удалённости объекта, а также из-за отсутствия электроэнергии и связи. Когда пожарная часть узнала о пожаре на вентиляционных установках «Хараелахского», тушить там, по сути, было уже нечего.

Итак, связь не работала из-за сгоревших в стволе вместе с силовым кабелем телефонных линий. Электроэнергия же не подавалась сразу по трём причинам: из-за аварии на электростанции, из-за оплавившегося шинопровода на Главной подстанции и из-за сгоревших кабелей в стволе.

Из других рудников людей быстро эвакуировали. Сделать это на «Хараелахском» не смогли по причине отсутствия электроэнергии и наглухо законопаченной сбойки между рудниками. Энергетики не смогли сразу оценить всю тяжесть повреждений и обещали запустить электростанцию за 8-10 часов. Поэтому поначалу никто не переживал из-за оставшихся горняков. Сформированный штаб по ликвидации аварии спокойно руководил устранением неисправностей на кабельных и воздушных линиях, подсчитывал ущерб от пожара на вентиляционных стволах.

Но на самом деле электростанцию удалось запустить только почти через сутки. И когда напряжение пришло на рудники, то оказалось, что проблем гораздо больше, чем думали вначале. Многочисленные повреждения на Главной подстанции оказалось нереальным отремонтировать в короткий срок. Энергетики, белея от ужаса под тяжёлыми взглядами представительной комиссии и руководства компании, просили пять дней. И это — при наличии всего необходимого оборудования — оказалось, что силовые высоковольтные шинопроводы выгорели почти полностью. Кроме этого требовалось поменять сгоревшие в стволе кабели. А как это сделать без работающей подъёмной установки — вообще никто не знал. Трёх электриков, работавших с кабелем в стволе, подняли с помощью лебёдки только на вторые сутки. Но органы технического надзора строго запретили спускать на той же лебёдке других ремонтников, поэтому ждали полного восстановления электроснабжения.

Пытаясь как-то пробиться в шахту «Хараелахского», поначалу, как рабочий вариант, приняли восстановление забетонированной сбойки между рудниками. Но уже через несколько часов поняли насколько это нереально. На «Апрельском» после эвакуации определились такие проблемы, которые показались членам комиссии как бы ни серьёзнее хараелахских. Из-за того, что рудник остался на сутки без электричества и людей, на нём оказались подтопленными многие выработки. Причём настолько, что стали непроходимы для техники. Для людей — только вплавь. Ситуация по воде усугублялась с каждым часом. Воду на «Апрельском» откачивали на поверхность две насосные. Добраться до них удалось без проблем, но одна оказалась полностью скрытой под водой, а во второй — двигатели намокли, и о том, чтобы запустить их в ближайшие часы, не было и речи, равно как и о том, чтобы вести масштабные работы до запуска насосных установок.

Обычно в таких случаях настраивают специальные небольшие насосы, работающие на сжатом воздухе. Но и тут вышла незадача: трубопровод, по которому сжатый воздух подавался с поверхности, оказался повреждённым в нескольких местах. В обычной ситуации это бы не привело к большим проблемам — старый трубопровод постоянно «рвался», и его оперативно ремонтировали. Но тут была совсем другая ситуация. Рудник находился на аварийном режиме, и доступ в него имели только отряды горноспасательной части, а также аварийные бригады, которые допускались к работе только с санкции государственного инспектора. Их работа лимитировалась столькими оговорками, что и думать нельзя было о том, чтобы по-быстрому, чапаевским наскоком, решить все проблемы.

С этого момента началось соревнование двух рудников: кто быстрее сможет добраться до блокированных шахтёров.

По официальным прогнозам комиссии объективных причин для гибели людей не было. Договорились со СМИ, чтобы в новостях центральных каналов об аварии пока не сообщали. Родственников в городе убеждали, что, по сути, ничего страшного не произошло. Вначале обещали поднять людей через 12 часов, но потом это обещание регулярно продлевалось.

На самом деле, прогнозы для собственного пользования были не столь радужными. Опасались отравления людей выхлопными и шахтными газами, взрыва метана, обрушений кровли, банального удушья и сердечной недостаточности. Поговаривали, что вероятность массового спасения пострадавших оценивалась в 50 процентов через двое суток, и вдвое снижалась каждые последующие сутки.

Боря только слабо улыбнулся, откинувшись на борт выработки, когда услышал это.

Дальше, по словам Дмитриевича, оказывалось совсем уж просто. Фортуна всё же обернулась лицом к многострадальному «Хараелахскому» — первым удалось восстановить именно его. С «материка» самолётом привезли мобильную подстанцию на сто десять киловольт и подключили шахту, минуя всё неисправное оборудование.

— Говорят, аж из Казахстана припёрли. Только там такие нашлись, используются для питания небольших карьеров. Спецы на вентиляционном стволе практически в то же время запустили вентиляцию по временной схеме, — успел сказать начальник, когда звон гонга известил, что на горизонт пришла клеть.

Поднимались вдвоём. Двигались вверх удивительно медленно. Вместо привычного грохота слышался звук падающей воды и какое-то гулкое постукивание вдалеке. У Бориса мутилось в голове, и он держался из последних сил, прислонившись к стенке.

— Поступило распоряжение поднимать медленно, — пояснил Константин Дмитриевич, — боятся, что от быстрого подъёма может развиться кессонная болезнь. Либо сосуды у кого-нибудь не выдержат.

Он говорил и говорил, но Борису было всё равно. Единственное, чего ему хотелось, это куда-нибудь присесть. Или лучше — прилечь. В какой-то момент он присел на корточки у стенки клети, не обращая внимания на сырость и холод железа за спиной, и так ехал до конца.

По приезду на поверхность Константин Дмитриевич начал озираться, пытаясь кого-то отыскать. Но возле клети никого не было кроме рукоятчицы. Та, остановив клеть и открыв ворота, продолжила увлечённо болтать с кем-то по телефону. Он подошёл, что-то спросил у неё, пожал плечами, и побежал догонять Бориса, который брёл по направлению к раздевалкам.

— Странно, — сказал он, приблизившись к Борису, — должны были стоять представители комиссии. Фиксировать всех, кто пробыл эти дни под землёй. Я спросил, говорят, что все спустившиеся уже поднялись… Так что тебя как бы нет, — добавил с улыбкой, видя, что Борис не реагирует на его слова.

А герой наш чувствовал, что силы постепенно покидают его.

— Можно, я пойду в раздевалку? — спросил он слабым голосом, с опаской отмечая нарастающий шум в ушах, и чувствуя, как с каждым новым шагом ноги всё больше превращаются в вату.

— Да, конечно, иди, мойся… Давай фонарь, я сдам.