День четвертый близился к концу, когда мы сели отдохнуть шагах в ста от воды.

Устал я все-таки. Для рыцаря преодолевать большие расстояния своим ходом — последнее дело. И если он специализирован для защиты — последнее дело, и если он рыцарь штурмовой — тоже, поскольку штурмовой пехоте удобней и привычней атаковать чужие позиции с моря. Мы не альфы. Вот те, говорят, полной армией через лес до Верхопутья за шестеро суток добегали. А нам еще переставлять ноги и переставлять.

Лайк Александр достал из мешка флягу, сделал несколько глотков и протянул мне. Кофе, напиток простонародья. Для крестьян, рыбаков и ополченцев. И чего он так к нему привязался? Человек явно не простой…

Сидеть было хорошо. Гораздо лучше, чем идти. Я подумал, что сидеть бы так и сидеть — глядя вдаль, никуда не спеша… И стоило мне об этом подумать…

— Гилденхом, — сказал Лайк, — узнай, что за холмом.

Я встал, опустил пальцы на рукоять и двинулся на разведку.

Итак: справа море и узкая песчаная полоса; слева трава, кусты с широкими, как лопата, листьями и редкие деревья вдалеке. Впереди холм и слева от него — холмик поменьше. Главное — правильно оценить ситуацию, учил Луций. Остальное вспомнит тело. При необходимости.

Обойти или подняться наверх?

Береговая линия за холмом, по всей видимости, поворачивает. Дьявол, и щит бросили на златоградском дворе! Правда, со щитом я бы далеко не ушел.

Все-таки лучше справа, по бережку, но на песок не заходить — на песке резко не развернешься и быстро не побежишь.

Говорят, здесь и на юг от Златограда, вдоль всего побережья, водятся громадные теплолюбивые рыбы. Когда лет пять назад недалеко от пристани затонул торговый корабль — никто не выплыл. Говорят, альфы умели ими управлять.

Еще говорят, что на исконном Западе море синего-синего цвета. Как флаг над крепостью. И лунная дорожка как молния.

Увидеть бы хоть во сне…

Холм был уже слева. Да, поворачивает берег. Поживее надо, поживей. Вот зайду я за тот камень, а там отряд ждет, при полном вооружении. Например, отряд этих… как их… А чей, собственно, отряд? Кто может в 311 году от основания поджидать в засаде воина-селентинца?

Альфы не могут. Нет больше альфов, всё, кончились. А те, что остались, давно уже подданные и граждане Селентины. Зеленое золото недаром идет один к одному с синим.

Всадники Солнца тоже не могут. Нет больше всадников Солнца, в помине не осталось. Последний голубоглазый воин геройски погиб лет сто назад, если не раньше. И золота их никто никогда не видел. Луций рассказывал, у них просто не было золота, не знали они собственных денег, а с нашими купцами расплачивались червленым, ярочьим, захваченным в походах на Волчий Замок.

И ярки не могут напасть, бывшие дикие кочевники. Бывшие — потому что постигла их та же участь: исчезли с лица земли, много зла наделав и альфам, и солнечным наездникам, но все же проиграв в борьбе с последними. В руинах страна ярков и в руинах страна всадников Солнца. Уцелевшие ярки ушли на запад и приняли подданство, но не гражданство Селентины. Кто им даст гражданство, бродягам потерянным? Впрочем, их очень мало осталось, я, например, ни одного ярка так и не видел.

Не могут напасть желтые варвары. То есть напасть-то они могут, но не должны и даже обязаны не! В 301 году, десять лет назад, приняли варвары союзные предложения Селентины, и огромная желтая страна, занимающая весь юг, спустя четыре года подчинилась нашему Королю. Селентина неожиданно победила и, что ценнее всего, победила не с помощью силы, не захватив и разрушив чужую столицу: культура победила варварство, цивилизация одолела жестокость, да еще когда! — когда численное и территориальное превосходство, пусть небольшое, было на стороне варваров. Что принесло победу Лунной Заводи? Свобода и притягательность ее государственного устройства. Да здравствует синеглазый народ! Да здравствует Король и пусть вечно процветает Республика!

Короче говоря, желтые варвары сидеть в засаде вроде бы не должны.

И вроде бы не должны там таиться белые воины древнего города-королевства Мартона, того, что на самом юге, на краю расколовшейся пустыни. Мартон никогда не был нашим врагом, ни в начале истории, ни теперь. Да и слишком он далеко, чтобы быть нашим врагом.

В общем, из семи существующих народов пять не враждебны, а шестой — сами селентинцы.

Пришла пора решать: либо по крутому склону, либо перебираться на песок.

Вот тут-то они и окажутся, вот еще несколько шагов… Восьмерка горных хнумов, с севера, из тех, что разрушили страну Всадников Солнца. В шкурах, с оскаленными лицами. Из тех, что в 167 году уничтожили в своих обледенелых ущельях всю селентинскую экспедицию, цвет боевой аристократии Лунной Заводи и Аристона, до последнего воина, и растерзали Верховного Стратега Грей-Дварра Несчастного. Еще шаг… И я побегу назад, чтобы успеть предупредить Лайка Александра, а когда он издалека увидит меня, резко развернусь. Он успеет уйти. Меч я уже держал перед собой. Еще шаг…

Я обошел холм, осмотрел местность и вернулся обратно. Нигде не нашлось даже следов человека или животного. Горные хнумы мерзли в диких северных замках. Белые воины жарились на краю пустыни и ломали голову, как поскорее подружиться с Селентиной. Желтые варвары изучали грамоту и строили первые корабли. Я возвращался к Лайку прямо по песку и у ног моих лежало зеленое море. Фиолетовый оттенок сейчас был незаметен.

Лайк сидел и все так же держал в руке флягу. Спиной сидел — ко мне, к подозрительным холмам… Даже не увидел бы ничего.

— Безопасно, — сообщил я.

Он обернулся.

— Ночевать есть где?

Вот на это я как раз не обратил внимания. Но на всякий случай решительно ответил:

— Да, есть.

И спросил, указывая в то место на небесном своде, куда только что были устремлены глаза вверенного мне Александра:

— Что там?

— Орел, — ответил он.

И протянул руку.

— Это самое важное из всего, что я видел, Гилденхом.

Я пригляделся: черная точка на горизонте перемещалась вправо от заходящего солнца.

День пятый. Да, впервые меня называли Гилденхомом, и не единожды, не случайно, а постоянно. Звук этого имени — ГИЛДЕНХОМ — напоминал: жизнь повернулась другой, еще неизведанной стороной. Дома для братьев-рыцарей я всегда был Гнеем, а прочие златоградцы: хозяин таверны, смотрительница производящей башни, продавцы в лавке, — использовали третье имя Артур. Иногда, в случаях официального наименования, к третьему имени прибавлялось еще четвертое и получалось — Артур Грин. АРТУР звучало как судьба, как единственный смысл: первые имена одинаковы для всех, Гнеем может быть и рыбак, и башмачник, но рыцарей в Республике со дня основания звали только Артурами. Или Александрами.

Александры встречались реже, намного реже, исключительно редко, — но они почему-то обязательно оказывались на первых местах: и Король третьим именем Александр, и Казначей, и бывший Верховный Стратег, ныне покойный. Собственно, все. Больше я об Александрах не слыхал. Нет, вот еще лет шестьдесят или семьдесят назад пошла, говорят, мода называть младенцев Александрами. Но мода как пошла, так и прошла, потому как эти Александры не только никак себя не проявляли особенным образом, но даже чересчур быстро гибли — в каждом бою первыми.

Пятого имени я не имею. Да и кто я такой, чтобы иметь пятое имя?

Впрочем, все впереди!

Однако если бы уже сейчас меня звали, допустим, Гней Гилденхом Александр, а Лайка, скажем, Лайк Артур, — возможно, он по вечерам ходил бы на разведку, а я сидел бы себе и попивал кофе. Вот только у меня во фляге был бы не кофе, а чай.

День шестой. Наверное, таков закон всех дорог: радостное недоумение первых дней уступает место усталости, а на смену усталости приходит состояние привычности и нормальности происходящего.

Я словно и не уходил из Златограда. Точнее, я словно и не жил в нем. Мне кажется, я иду уже давным-давно, всю жизнь, и иначе просто не бывает, — не бывает ничего, кроме кофе, не холодного и не горячего, и расплывшегося в руке шоколадного батончика.