— Ну и водица у вас! — говорил Данилыч знакомым преображенцам, отвертывая нос от кружки, поднесенной ко рту. — Ужли пьете?

— А у вас на острову-то ай сахарная? — говорили ему.

Которую неделю пьем… Да вода что, вот кусать чего нетути.

— Должны вроде как подвезти, — нерешительно замечал Алексашка.

— Да ить не те деньги, что у бабушки, а те, что в пазушке, — возражали ему. — Ждать да догонять — хуже нет. Все жданки поели…

Некоторые зло вставляли:

— А немцы в три горла жрут!

— Да им что!..

Подошел знакомый сержант Лука Кочетков. Здороваясь, Меншиков ухватил его за рукав, отвел в сторону:

— Пойдем побалакаем. Проводи…

Когда отошли, взял его под мышку — мал был ростом Лука против Данилыча, — оглянулся по сторонам:

— Ну, как наши преображенцы-то?

Да, как Александр Данилович… всю надежду кладем на тебя.

— На меня?! — с притворным удивлением воскликнул Меншиков, и глаза его радостно заблестели. — Я-то тут при чем?

— Будя толковать-то, — сказал Лука ласково и грустно. — Авось знаем, кто ты и что ты… Был Лефорт — стал Данилыч, наши так говорят…

— Тэк, тэ-эк, — кивал Алексашка раздумчиво, глядя себе под ноги. — Ну и что из того?

— Своим человеком тебя наши считают. Потому и, надеются.

— Да на что надеются-то?

Маленький, щуплый Кочетков резко вывернулся в сторону, забежал петушком наперед.

— Как на что?.. Государю глаза открыть надо! Продажа ведь от немцев идет! Что делается у нас, им в крепости все известно! Одного поля ягоды: что там, — махнул в сторону Нарвы, — что у нас теперь в генералах сидят!.. А потом — с какими шишами пойдем воевать? Ничего же не подвозят: ни пороха, ни ядер, ни бомб. Пушки черт те какие, своего веса не выдерживают — колеса ломаются. А солдаты?.. Одни мы, преображенцы да семеновцы, ну, еще два-три старых солдатских полка… А ведь остальные — горе, неучь! Им на стенках оглоблями драться… Фузеи носят как палки. А ведь одними копьями да бердышами от шведов не отмахаешься!..

— Да еще тупыми, — вставил Данилыч, загадочно улыбаясь.

— Вот-вот, — мотал Лука головой. — Клячи худые, сабли тупые, животами скудаемся. своих пищалей пужаемся.

Меншиков засмеялся:

— А ты балагур!..

— У тебя научился.

— Ах, зме-ей! — вскрикнул Данилыч, шлепая Луку по спине.

Взял его снова под мышку.

— Ладно… Ну, а как вы-то, преображенцы, считаете, как делать должно?

— Ежели уж опоздали с подвозом припасов, — отвечал Кочетков, — то надо бы нас. гвардейцев, поплотнее собрать, чтобы в случае чего чуять локтем Друг друга. А так, как стоим, — кишкой растянулись, на сажень солдат от солдата, — так хорошего мало, толку не жди. — И, остановив Данилыча. положив ему на грудь свою растопыренную ладонь, заглядывая в глаза, он звенящим голосом зачастил: — А драться мы будем лихо! Насмерть стоять будем! Ежели надо будет, умрем как один, а сквозь себя врага не пропустим! Так и доложи государю!..

И лукаво улыбнувшись, уже спокойно добавил:

— А говорил, мол, это, государь, ото всех гвардейцев чистого сердца сержант Преображенского полка Лука Кочетков.

В душе Меншиков был согласен, что без немецких командующих было бы лучше. Солдаты им не верят — вот главное! Ну, а какая, в самом деле, вера может быть в людей, которые продались? Сумы же переметные!.. Сегодня здесь выгодно — служат, а завтра — черт их знает!.. Ну, привлекай их там к работам каким или для военного совета. А командование им вверять!.. Во главе войска ставить!.. Это уже лишнее! Поискать среди своих — не хуже найдутся. По-оду-маешь, какое золото эта старая грымза Круи! Да и Галларт тоже! Составил ведомость: потребно для осады шестьдесят стенобитных орудий, сорок мортир, шесть тысяч каркасов, пятнадцать тысяч гранат, двенадцать тысяч ядер, столько же бомб… Да с таким-то припасом любая солдатка за генерала сойдет!

Пытался было поговорить об этом с Петром Алексеевичем. Так куда там! Руками замахал!

— Отстань! Не твоего ума дело! Круи добрый старик, умный, опытный полководец!..

— Да я, мол, не про то… Солдаты не верят…

— Поверят! Увидят в деле — поймут…

— Ну, дело хозяйское. — Замолчал…

Со второй половины октября начались морозы.

Дожди — плохо, но и мороз тоже не мед, ежели без путных харчей да в холодных бараках.

А тут еще — одно к одному, — когда с великим трудом принялись устанавливать на батареи орудия, лафеты начали ломаться, да и сами пушки выходить из строя после первых же выстрелов.

С большим трудом к 20 октября вооружили восемь батарей, расположенных против трех нарвских бастионов и за рекой, против Иван-города.

Меншиков не покладая рук работал над сооружением восьмимортирной батареи ниже Нарвы, в 1800 шагах от города. Эта батарея воружалась под личным надзором ее командира — бомбардира капитана Петра Алексеева.

«Апроши все готовы, — писал фон Круи королю Августу, — все батареи завтра могут открыть огонь, недостает только безделицы — ядер, бомб и тому подобного: по рассказам здешним, уже давно ожидают привоза, однако ж тщетно. Как скоро припасы будут доставлены, тотчас сделаем брешь, если только король шведский не помешает. По слухам, у него от 30 до 32 тысяч».

На все батареи требовалось установить 57 пушек и 24 мортиры, а установили только 54 орудия. Ровно треть оказались негодными.

В воскресенье 20 октября, в два часа пополудни, по сигналу двумя бомбами с петровской восьмимортирной батареи все пушки открыли огонь. С этого времени русские «били из пушек и бомбы бросали в продолжение двух недель».

Галларт не сомневался в скором падении крепости. Для овладения Нарвой, по его мнению, необходима была только одна брешь в крепостных стенах, только один серьезный пролом.

Для этого нужны были снаряды, снаряды… А вот их-то и не хватало.

Союзники надеялись напасть на Швецию врасплох. Известно было, что шведский король — неугомонный, сумасбродный юнец. Ничего хорошего для Швеции его поведение не обещало. В самом деле, пол и стены королевских покоев были густо запятнаны кровью — молодой король забавлялся: отсекал саблей головы телятам, баранам, которых пригоняли к нему во дворец для такой «молодецкой» потехи. Ночью от взрывов петард и потешных ракет содрогались, а было, что и совсем вылетали стекла в стокгольмских домах, — так потешался этот юный правитель. С церковных кафедр священники читали не совсем обычные проповеди. Даже совсем необычные: «Горе стране, в которой царь юн!» И почтенные горожане только разводили руками. Действительно, кто среди бела дня, почти голый, в одной нижней рубашке, с гиканьем, свистом скакал сломя голову по улицам шведской столицы и сшибал с прохожих шляпы и парики? Молодой король Карл со своей буйной свитой. Кто врывался со сворами гончих в гулкий сеймовый зал, вытряхивал там из мешка живых зайцев и устраивал охоту на них? Он же, повеса король.