Недаром даже избалованный царскими милостями Данилыч счел эту встречу особенной. Она получилась поистине до этого невиданной не только для русских вельмож, но и для видавших виды иностранных послов. «Я выехал рано утром (29 мая) верхом к Красному Кабачку (в 17 верстах от Петербурга), навстречу князю Меншикову, — записал Юст-Юль, датский посол. — Сам царь выехал к нему за три версты от города, несмотря на то, что недавно хворал и теперь еще не совсем оправился. Замечательно, что князь даже не слез с лошади, чтобы почтить своего государя встречей, а продолжал сидеть до тех пор, пока царь к нему не подошел и не поцеловал его. Множество русских офицеров и других служащих тоже выехали верхом встречать князя; все целовали у него руку, ибо в то время он был полубогом и вся Россия должна была на него молиться. При его приближении к городу ему салютовали 55 выстрелами».

— Ну, а что встреча, даже такая? — злопыхал в тесном кругу своих родственников вызванный в Москву киевский губернатор Дмитрий Михайлович Голицын, крайне неприязненно относившийся к выдвижению Петром «худородных». — Разве можно забыть откуда его, этого Данилыча. корень идет? Будто люди не знают, из какой грязи в князи этот светлейший продрался!.. — И, озираясь, шептал: — А погромче об этом ну-тко скажи! И-и-и! — прижимал кончики пальцев к вискам. — Меншикова подковыривать! Не-ет. брат, Сибирь не своя деревня… Учены!

Как же далеки были такие суждения от взглядов Петра, ценившего в своих соратниках прежде всего беззаветную преданность, сочувствие своей реформаторской деятельности, ум, инициативу, находчивость, смелость, но отнюдь не породу. Опираясь главным образом на накопленный опыт — свой, русский опыт, — Петр являлся непримиримым противником шаблона в любых, особенно в военных делах. Он был искренне убежден в том, например, что расположение войск к бою «зависит от осторожности, искусства и храбрости генерала», — шаблона здесь нет! И деятельность Меншикова, инициативно выполняющего все наказы Петра, не признающего при этом слепого подражания чему и кому бы то ни было, блестяще подтверждала это непреклонное убеждение государя. Высокоторжественно встречая Данилыча, Петр именно это хотел подчеркнуть.

…В середине июня сдался Выборг — «крепкая подушка Санкт-Петербурга», как расценивал Петр эту крепость; в сентябре сдался Кексгольм; в начале июля — Рига, в августе — Пернау и Аренсбург, главный город острова Эвель; в сентябре — Ревель, Эльбинг, последний город, которым владели шведы в Польше, сдался русским еще в начале года.

Овладев таким образом Карелией, Лифляндией и Эстляндией, Петр решил принять меры и по укреплению влияния России в Курляндии. Молодой герцог Курляндский Фридрих-Вильгельм обратился к Меншикову, находящемуся в это время под Ригой, с просьбой довести до сведения государя о его, герцога, желании сочетаться браком с племянницей Петра, Анной Ивановной.

Как нельзя кстати оказалось это предложение герцога. Трудно было представить лучшее решение курляндского вопроса, и Петр, с большим удовлетворением приняв предложение, поручил Меншикову объявить об этом Курляндскому герцогу.

Фридрих-Вильгельм сам прибыл под Ригу для засвидетельствования Меншикову своей благодарности за посредничество. А Данилыча нечего было учить, как в таких тонких случаях поступать.

И он сразу берет быка за рога.

«Анна „дубовата“, ряба, товарец не первый сорт, — прикидывал Меншиков, — за стекло не поставишь, „лежантин-завальян“, как сказал бы покойный Лефорт. Стало быть, — решил он, — придется, помимо всяких там почестей да банкетов, и как следует раскошелиться».

Условиями брака герцог поставил: вывод из Курляндии русских войск; обязательство со стороны России впредь не занимать Курляндии своими войсками и не брать с нее контрибуции; обеспечить нейтралитет Курляндии на случай будущих войн; гарантировать свободу торговли с Россией. Потребовал жених и приданое.

— Сколько вам надо? — спросил его Меншиков.

— Так что-нибудь около трехсот тысяч. — скромно ответил герцог.

— Сто или лучше, скажем, сто пятьдесят тысяч… — было уперся Меншиков.

Начался торг.

— Двести тысяч — и дело решено. — согласился в конце концов Фридрих-Вильгельм.

Обо всем этом Меншиков доложил государю, прибавив, что пункты эти выработаны после его с герцогом «долгой торговли» и что, как он, Александр Данилович, полагает, «условия вроде как подходящи».

Петр согласился с условиями, выдвинутыми герцогом, но добавил со всей уместной для данного случая осмотрительностью два своих условия: из двухсот тысяч рублей только сорок тысяч пойдут за приданое, остальные сто шестьдесят тысяч будут считаться данными взаймы герцогу, для выкупа его заложенных старосте, после чего эти староства должны быть отданы будущей герцогине Анне в заклад.

Так на первых порах связывались интересы Курляндии и России.

После пятилетнего отсутствия Меншиков вернулся в Петербург. Город, в строительство которого он вложил столько труда и энергии, «земной рай», «Парадиз» на болотах, вырос за это время настолько, что его трудно было узнать. Он подходил, поднимался, как тесто на хороших дрожжах, выходил, выплескивался все дальше и дальше за тесные границы Петербургского острова.

Отстроились за это время и великолепные палаты князя Александра Даниловича Меншикова на Васильевском острове: дворец в три этажа, на гранитном постаменте, с балконами, портиками, балюстрадой, курантами, парадным подъездом, огромным садом позади и каналом впереди палат, по которому князь мог прямо со своей широченной мраморной лестницы выезжать на Неву. Скромненький «домик Петра» мог бы свободно разместиться в одной только ассамблейной меншиковского дворца. У Александра Даниловича все на широкую ногу: мрамор и бронза, бархат и шелк: мебель самой высокой работы, цельного дуба, ореха, с выпуклой резьбой, широкими карнизами с затейливыми на них сухариками, с плодами, цветами, со множеством прикрас и узоров, — сработано так, чтобы стало на сто лет с походом, — не щадя ни труда, ни припасов.