Позвонил-таки. Однако, пальцы, когда у себя в управлении набирал на скрипучем тугом диске номер, слегка тряслись. Голова закружилась, - понимал, не привык к поворотам. Да насиженное, столь устойчивое местечко оставить подвиг, не меньше.

"Может, все же не надо? Чем мне плохо живется?"

Однако на другом конце провода прозвучали оптимистичные тембры знакомого голоса.

Утром следующего дня оформили кредит на один месяц под залог своего единственного жилья. Цирюльников ничего не сказал жене. Хлебников был холост, но жил с родителями стариками, и тоже - ни слова, ни полслова им. Кредитором оказался с пропеченно кирпичной физиономией мужик; его грабастые жилистые руки синели от похабных наколок.

"Куда я лезу, дурило мученик!" - подумал Цирюльников, но деньги уже были в руках улыбавшегося, но бледного Хлебникова.

Цирюльникова то в пот бросало, то в холод: "Все, братцы, пропал я: и без квартиры останусь и долга не верну".

Оба взяли на работе отпуск без содержания, в который раз переговорили с китайцами, которые должны были ждать груженые лесовозы в условленном месте, и с пластиковым комкасто-пухлым от денег пакетом днем на электричке укатили на север, в таежный край.

Месяц безвылазно, исступленно, недосыпая и недоедая, мотались по тайге, по лесосекам и складам. Таежный люд повально сидел без работы, страшно пил. Как жить, куда деваться? - казалось, никто твердо и определенно не знал, не ведал. Это были отчаянные, очертелые 90-е годы, запомнившиеся многим так: подвесили тебя, болтаешься между небом и землей, а зачем - не сказали. Лесозаготовители были маленькими простыми людьми и полагали, что где-то там, в больших ли городах, в районном ли центре, за них все и непременно благополучно и справедливо рассудят и решат. Но месяц за месяцем, год за годом проходили, а ничего существенно и благоприятно не менялось. Где-то в больших городах люди колобродили, стучали касками о брусчатку, а здесь что же - перед медведем будешь права качать? Вот в это подвешенное время стал появляться на лесосеках разношерстный народец. Но ушлому, напористому народцу этому нужно было только одно - вывезти на большие дороги лес. А вывез - после хоть трава не расти; настоящего хозяина в тайге не было, леса вырубались хищнически.

Так и Хлебников и Цирюльников лесовоз за лесовозом гнали из тайги. Вездесущие китайцы встречали транспорт, загружали кругляк на железнодорожные платформы.

Через месяц, наконец, в руках Цирюльникова и Хлебникова снова оказался пакет с деньгами, но уже с их деньгами.

Однако лесом ни тот, ни другой не хотели промышлять: опасно, хлопотно и затратно. Иной раз на взятки уходило больше, чем за спиленный и вывезенный лес.

Однажды Хлебников сказал:

- Жалко тайгу: она ведь, Саня, наша, а мы как с ней обходимся!

- Наша? - покосился на товарища Цирюльников, но спорить не стал.

- Саня, давай назовем нашу фирму "Благоwest", - смущенно сказал Хлебников. - Чтобы всегда мы помнили и о благовесте, и о Боге. Ведь не назовем же "Благовестом"!

- Да хоть "Храмом Христа Спасителя".

- Ты что такое мелешь? Не богохульствуй!

- Ишь, святоша! Напужался?

- Знаешь, что еще? - Хлебников задумчиво помолчал.

- Ну, говори, чего молчишь?

- Давай поклянемся: если Бог даст нам много-много денег - будем делиться по-христиански со всеми, кому крайне нужна будет помощь и содействие в каком-нибудь благом деле.

- Хм. Романтик ты, однако. Тимуровец с уклоном на поповщину. Мне бы хотя немножко разжиться деньжишками, чтобы Катьку мало-мало подлечить да Гришку вывести в люди. Я уж о каких-то таких особенных деньгах и не думаю.

- А вдруг нам повезет на полную катушку!

- Мне, да чтобы повезло?! Перекрестись, Савелушка ты мой христовенький! Сорвали деньгу на лесе - чудненько, конечно. Но кто знает, - вдруг завтра-послезавтра все потеряем.

- И все же - давай поклянемся.

- Хм. Ладно, клянусь.

- Клянусь.

Они крепко пожали друг другу руки.

Так начался стремительный взлет "Благоwestа", во всем благополучного и безупречного, насколько, разумеется, можно было оставаться безупречным и не замаранным в 90-х годах в России, оттаявшей, растекавшейся распутицей, неукротимо бешено рвавшейся куда-то вперед и потрясенной до последней жилки.

Вскоре оба крепко-накрепко уяснили: проще и вернее плыть по мутным, половодным рекам русской деловой жизни в тогда еще утлой, неустойчивой лодчонке своего бизнеса так: оптом скупать продукты питания в Средней Азии, где они почему-то оказывались дешевле, и с наценкой перепродавать по Сибири и Северу.

И - ринулись, уже подчистую, без страха и сожаления уволившись с прежних мест работы.

Через два месяца у предприимчивых, но осторожных, считавших каждую копейку Цирюльникова и Хлебникова, насидевших на чиновничьем и ученом креслах нешуточных силенок и задора, оказалось уже столько денег, что, наверное, и в десять стандартных пластиковых пакетов они не вместились бы. Собственно, на руках у них пока денег бывало мало, какие-то крохи, - все бросали в оборот, на новые закупки и - нередкие взятки чиновникам и выплаты вездесущим театрально-бравым браткам-крышевикам. Состоялись выгодные кредиты, один даже беспроцентный, просто головокружительно льготный, - от государства, суетливо, порой судорожно стремившегося испечь и вытолкать на большие дороги мировой экономики новых людей России - капиталистов.

Можно было вовсю разворачиваться, и Цирюльников с Хлебниковым не заставили себя уговаривать ее величество судьбу - развернулись. Даже промышленными площадками обзавелись, на которых производили, что придется, колбасу, мягкую мебель, срубы бань, траурные венки, березовые веники, и Бог весть что еще. Если уж скрипело и пыхтело какое-то направление бизнеса, со временем отказывались от него. Но многое пошло, пошло, по-настоящему, оборотисто пошло, принося верный и заметный доход.

Оба отощали, но из глаз молодо и жадно выплескивался во внешний мир огонь азарта. Некоторым даже казалось, что они единокровные братья, двойняшки - рослые крепыши, заводные, друг друга с полвзгляда понимают.

Если раньше с большой неохотой, как подневольные, брели на работу, то теперь нередко и заночевывали в офисе, чтобы не тратить время на дорогу домой и обратно, а рано поутру сразу окунуться в желанный стремительный поток дел и хлопот, тех дел и хлопот, которые каждую секунду и минуту присовокупляли деньги, деньги и еще, еще деньги. Дома решительно не могли усидеть - беспокоил нарастающий внутренний зуд, который словно бы намекал: "Если сей же час не появитесь там-то и там-то, не переговорите с тем-то и с тем-то - провороните выгодную сделку, упустите добротный дешевый товар. Вперед же! Бегом!"