- Ты знаешь... это Роман Маркович!

Мамай:

- Через овраг тебе ездить... не с руки тебе эта нивка...

Заморочили голову Захару, согрелась, охмелела душа, хата пошла кругом. Захар еще не знает, что делать, а уже чернила и бумага перед ним. Ганна проворно стерла со стола, и уже писарь пишет, что по приговору мирского схода отныне нивкой в урочище Косые Ярки владеет Роман Маркович Калитка...

Со странной легкостью в теле Захар возвращался домой. Село уже спало. Тяжелое чувство временами закрадывалось в душу, но он его отгонял, этакий смельчак... Словно приливали свежие силы: ведь и он не последний, сидел в гостях со знатными людьми! И даже запел Захар...

8

Выварила калину - дважды она закипела, горечь исчезла, - отцедила, пересыпала сахаром и теперь варила вареники. Густой дух сытой еды стоял в хате. Мало того что напекла пирогов с мясом, с сыром, луком, захотела еще остренького. Орина подсобляла матери: терла мак, хрен, грубой скатертью застлала стол, все подготовила и тогда снова стала лепить вареники. Приучает мать дочку, чтобы около печи умела управиться, готовить. Чтобы люди не сказали: непутевая, мол, мать была.

Глаза у дочери запали, она поблекла, побледнела, ходит по хате словно немая. За целый день не услышишь ее голоса, разве только спросят отзовется. Поскучнела Орина, в душе накипела обида, стала девушка живым укором матери. Не знает Лукия, как дочку развлечь, развеселить. Тяжело вздыхают и мать и дочь, отец ходит молчаливый, понурый - но станет он еще с ними нянчиться! Нелегко матери видеть, как дочка на глазах тает, раньше была веселая, разговорчивая, а теперь не узнать... На посиделки мать ее не пускает, чтобы с Павлом не встретилась. Истосковалась девушка в хате! Лукия знает, что теперь уже недолго ждать, последние девичьи тревожные дни.

Заложив на ночь корму коню, убрав корову, мелкий скот, хозяева ждут в светлице ужин. Бороды расчесаны, головы маслом умащены, мужчины, дед Савка да сын Иван, в белых сорочках, по-праздничному дымят махоркой, лениво гуторят. В хате уютно, тепло, пахнет вкусной, сытной пищей, слепящая, как солнце, бутылка стоит на столе, играет градусами, душа нежится.

Дед Савка не в особенном почете у семьи, больше для порядка сидит за столом. Он рассказывает внучке Марийке поучительную сказку, излюбленную сказку белых бород о том, как сын издевался над старым отцом.

- Кладут старика на воз... Дитя спрашивает: "Куда?" - "Вот дедушку повезем в овраг, он ничего не делает, только ест..." - "Раз вы так делаете, то, когда состаритесь, и я вас отвезу", - говорит дитя... Вот и по-прежнему живет старик. Терпит сын отца, боится за свою судьбу. А тут случился голод. Поле стоит черное, нечем сеять. Пригорюнились люди. Старик и говорит сыну: "Распаши дорогу, поборонуй, раскрывай крышу, раскидывай солому по полю". Удивляются люди: "Одурел старик. Что делает? Хочет, чтоб хату залил дождь?.." А потом, как уродился хлеб! Люди руками развели...

- Откуда же хлеб взялся? - Марийка, положив голову на локти, зачарованно слушает деда, даже уши горят... Не без того чтобы и до чубатого, насупленного Чумака и Лукии не долетело кое-какое слово. Дед Савка, казалось, только и ждал этого вопроса. Лоб его просиял.

- Мысль здесь такая: цепами молотили хлеб - в соломе-то на крыше зерно осталось? По шляху возили мешки - зерно рассыпали?..

Марийка поразилась мудрости того старика. Хоть к работе не пригоден, так советом спас семью от голода!

- Пошла тогда слава про старого отца. Завидовали люди. И с того времени сын и невестка стали почитать его. "Вот у меня отец какой!" хвалился сын. Так-то. В жизни все бывает...

А на самом деле сын не то сказал.

Иван Чумак был недоволен этими россказнями да небылицами и напустился на отца с попреками: в такой день и такую болтовню развел!

Старик поник головой...

Вдруг на дворе раздается топот, говор, двери отворяются, в хату входят сваты, хозяевам челом бьют, а у девушки замирает сердце.

Пахнут новые кожухи, разносят густой запах свежего дегтя юфтевые сапоги, гости снимают высокие смушковые шапки, крестятся на образа, снова приветствуют хозяев. На минутку умолкают, чтобы приступить к важному делу. И хата, полная напряженного внимания, ждет.

- А мы, люди добрые, наслышались о пряхе... - Ясными глазами обводят сваты хату, рушники, цветы, разводы, произносят знаменательные слова.

Удивительная новость пришла будто нежданно-негаданно и немного встревожила - никак, мол, не рассчитывали, не думали, не догадывались... Торжественная тишина стоит в хате, слышно, как потрескивает лампадка. Чтобы не выдать случаем сокровенных дум, чтоб не подумали сваты, что хозяева очень уж обрадованы этой вестью, Иван Чумак рассудительно, степенно отвечает в лад:

- Оно так, люди добрые, не плох тот волк, что заглянул в кошару...

Это был тоже знаменательный ответ. Бывалый, обходительный хозяин Иван Чумак.

Сваты кладут на стол белый, светлый хлеб. А на столе чего только не наставлено! И рыба, и мясо, и гусятина, и пироги, и вареники - богатый вечер. Под Новый год, как хата ни бедна, хоть займут, а стол накроют, чтоб целый год достаток не выводился.

Повязанные рушниками, торжественные, представительные, уселись сваты на лавку. Мясистый пожилой человечище, прославленный на весь Буймир Остап Герасимович Мамай, он и староста в церкви, и выборный, и судебный заседатель, сильнейший хозяин в селе. С ним сельский староста - известный Лука Евсеевич Мороз.

Приветливые хозяева просят сватов отужинать. Дал бог, дождались дорогих гостей. Клокочет огненное питье в горле, блаженствует душа.

Мамай развалился за столом, и все заскрипело под ним, затрещало. Приступил к еде, крушил крепкими челюстями молодые косточки, хрящи. Гостеприимная Лукия упрашивала:

- Закусывайте, Остап Герасимович! Все вас уважают за божественность... И вы, Лука Евсеевич!

С лаской и фляжкой подступала она к сватам.

Дочь с поклоном подавала на стол, хмуро, неприязненно прислуживала гостям. Лукия в душе сердилась на дочку, но со светлым лицом обращалась к сватам:

- Молода она еще у нас...

Остап Герасимович, сосредоточенно облизнув пальцы, ответил:

- Мы старую не подумали бы сватать.

Лука Евсеевич, расправив пышные, прокуренные усы, поучительно сказал:

- Молодым женишься - быстрее помощи дождешься.

Вдруг - взорвалась вечерняя тишь! Веселая гурьба девушек принесла в хату святочную песню - щедривку. Впотьмах, до восхода луны, облазили они сельские закутья, плутали в огородах, по оврагам, падали в ямы и, полные святочных шалостей, славили в песнях хозяев. Марийка вынесла девушкам пирогов и исчезла.

Любопытные веселые лица прилипли к оттаявшим окнам... Вмиг облетела девушек новость - старосты-сваты, за столом сидя, о Якове Калитке речь ведут, чарку пьют, а Орина прислуживает, слезами умывается. У девушек сердце болит за подругу - из-под палки замуж идет. Беда стряслась над подругой и над каждой может стрястись. Опечалила Чумакова хата девчат, тоскливая щедривка звенела под окнами:

Маланка ходила,

Василечки рвала.

Василечку-батьку,

Пусти мене в хату...

Песня нарастала, затихала, тягучая, жалобная, улетая в зимнюю ночь, и с песней улетала девичья воля. Подруги пришли развлечь Орину, а вместо этого надрывают ей сердце. Орина спряталась, чтоб не видели ее плача, не знали ее горя.

В кожухе, крытом синим сукном, с сивым воротником, в сивой смушковой шапке - жених хоть куда! - Яков Калитка крадется под плетнями. Глаза его при луне блестят, как у блудливой собаки. Он чуть не испугал Марийку, когда поманил, - выведывает, что делает сестра. Судьба Якова решается...

- Плачет, - неприязненно ответила девочка.

- С чего? - с тревогой в голосе спросил жених.

- Ее батько бил - замуж не хочет идти. - Марийка хмуро блеснула глазами, посмотрела исподлобья, не стала больше разговаривать и не взяла гостинца, что давал Яков.