К и т а е в. Что там у вас, - вредители работают?

(Крыжов не отвечает.)

К и т а е в. Много вокруг нас чужого народа.

К р ы ж о в. Выметем.

(Троеруков смотрит на часы, щёлкнул крышкой.)

К и т а е в. А, учитель! Ты - что?

Т р о е р у к о в. Спевка у меня.

К и т а е в. Почему - здесь?

Т р о е р у к о в. Эстрада не готова.

К и т а е в (щёлкнув пальцем по бутылке нарзана). Аш два о! - Вода, значит. (Отводит Троерукова в сторону.) Стишки мои прочитал?

Т р о е р у к о в. Как же...

К и т а е в. Ну - что?

Т р о е р у к о в. Правду сказать?

К и т а е в. Обязательно!

Т р о е р у к о в. Стишки -дрянь, но - от души.

К и т а е в. То есть - как это?

Т р о е р у к о в. Очень просто, вы - не обижайтесь, товарищ Христофор. По форме они - дрянь, но по искренности - неплохи.

(Китаев мычит.)

Т р о е р у к о в. Видите ли: одно дело слова, другое - мелодия. Мелодия - подлинная песня души, то есть -самое настоящее, самая глубокая правда человека, - ваша правда...

К и т а е в. Угу! Да...

Т р о е р у к о в (оглядываясь, вполголоса). Например "Интернационал" можно петь церковно, на третий глас, на шестой. (Поёт.)

Отречёмся от старого мира.

К и т а е в (удивлён). Ах, чёрт! В самом деле. Это - смешно...

Т р о е р у к о в. И многие, когда поют "Интернационал", так не отрекаются от старого мира, а взывают к воскресению его; новый-то им уже надоел, понимаете...

К и т а е в. Верно! Поют некоторые! Ах ты, щучий сын! Замечаешь!

Т р о е р у к о в. Теперь, возвращаясь к вашим стишкам...

К и т а е в. Ты смотри, никому не говори, что я сочиняю!

Т р о е р у к о в. Я - помню! Ни-ни, никому! Так вот, стишки... В чём их недостаток? В том, товарищ Христофор, что вы взялись не за своё дело. По натуре вашей, вы - разрушитель, вам разрушать надо, а вы - строите и воспеваете стройку, казённое, не ваше дело. Поэтому слова не совпадают у вас с мелодией души, с настоящей вашей правдой, - вашей! Понимаете?

К и т а е в. Верно! Ей-богу, это - верно! Ах, чёрт! Действительно... Я и сам чувствую - не идёт у меня! Не то пишу!

Т р о е р у к о в. Вот видите!

К и т а е в (воодушевляясь). Ты - сам посуди: я - кто? Боец! Партизан. Я в армию пошёл, потому что - конюх, смолоду лошадей люблю, скакать люблю. У меня - натура есть, понимаешь! А меня мотали, мотали да - вот, наблюдай, как посёлок строят!

Т р о е р у к о в. Ну да!

К и т а е в. Я, бывало... Да я... поголовно истреблял... как собака тараканов! Хлеба не давать? Так я ж их поголовно! Как в сказке: ахну, и нет ничего, только пыль, брызг и сапоги! Вы - кто? Помещики, дворянство, буржуазия или просто - люди? Да я вас так, что от всей вашей массы только одни уши останутся... А теперь вот...

Т р о е р у к о в. Время не для вас, не для героев!

К и т а е в. Понимаешь? Теперь я - кто?

Д р о з д о в (вышел на террасу, оглянулся, идёт в сторону Крыжова, мимоходом). В самом деле, товарищ Китаев, вспомни-ко, - кто ты...

К и т а е в. Я помню!

Д р о з д о в. Не забывай. (Троерукову.) Вы что тут?

Т р о е р у к о в. Спевка будет здесь.

(Китаев и Троеруков скрываются за углом дачи. Дроздов, посмотрев на Крыжова, идёт к террасе. Встречу ему Терентьев.)

Т е р е н т ь е в. Ну, что он?

Д р о з д о в. Спит.

Т е р е н т ь е в. Значит: решили - завтра в Москву его?

Д р о з д о в. Ну да. Ты Китаева хорошо знаешь?

Т е р е н т ь е в. Вовсе не знаю. Он сюда недавно прислан.

Д р о з д о в. Дурак он, кажется.

Т е р е н т ь е в. А что?

Д р о з д о в. Чего он возится с этим учителем пения?

Т е р е н т ь е в. Учитель-то, похоже, полуумный. Кстати, Дроздов, ты за Арсеньевой ухаживаешь...

Д р о з д о в. А кому это вредно?

Т е р е н т ь е в. Ты ведь это так, для развлечения...

Д р о з д о в (усмехнулся, напевает).

Эх ты, моя белая,

Что ты со мной сделала?

Т е р е н т ь е в. Погоди, я - серьёзно! Она мне вроде как бы жизнь спасла...

Д р о з д о в. Рассказывал ты. Тогда они ещё плохо понимали нас, потому, изредка, и спасали. Если ты серьёзно, так - гляди, не ошибись...

Т е р е н т ь е в. Я, брат, года три бредил о ней... даже вот не женился. Может быть, это достойно смеха... Ты, конечно, моложе меня, красивый.

Д р о з д о в. Ну, ладно...

Т е р е н т ь е в. Так что... вот! Понимаешь эту штуку?

Д р о з д о в. Ладно, понял. Человек она как будто хороший, работница на все руки...

Т е р е н т ь е в. Образованная.

Д р о з д о в. Всё это так! Но не нравится мне приятель её, этот учитель пения, малосольная морда.

Т е р е н т ь е в. Он ей - не приятель, и говорит она о нём нехорошо.

Д р о з д о в. А что - нехорошо?

Т е р е н т ь е в. Ты лучше сам спроси её.

Д р о з д о в. Мы живём среди хитрого народа, словам надо верить осторожно.

(Людмила вышла, ставит на стол две бутылки пива, стаканы.)

Л ю д м и л а. Вы что же - откупорили бутылки, а - не пьёте? Испортится.

Т е р е н т ь е в. Это - да!

Д р о з д о в. Вчера у Сомова был большой буржуазный выпивон и разъедон. Жена его, эдакая - просят руками не трогать - в платье сопливенького цвета. Какая-то толстуха в красном... как мясная туша. Троеруков на скрипке пилил, рояль балабонила. Я шёл мимо около полуночи, эх, думаю...

Т е р е н т ь е в. Пускай веселятся, лишь бы честно работали...

Д р о з д о в. Честно! Сие последнее есть самое главное, как говорил один товарищ у нас в кружке... лет пятнадцать тому назад...

Т е р е н т ь е в. Тебе - сколько?

Д р о з д о в. Тридцать три. Шахтинский процесс...

[Входит Миша.]

М и ш а. Товарищ Дроздов, - за Селищами раненого нашли...

Л ю д м и л а. Сашу Осипова?

М и ш а. | Неизвестно ещё...

Д р о з д о в. | Почему ты думаешь, что Осипова?

Л ю д м и л а. Он говорил мне, что грозят избить его...

Д р о з д о в. Кто?

Л ю д м и л а. Да - не знаю я!

Д р о з д о в. Ну, надо ехать...

Л ю д м и л а. Наверно, наверно, Сашу Осипова...

Т е р е н т ь е в. Не кричи! Ещё не установлено.

Л ю д м и л а. У вас - всё не установлено! И кто клуб поджигал, и кто Маше Валовой голову проломил.

М и ш а. Я - с вами, товарищ Дроздов, - можно?

К и т а е в (идёт). Почему шум?

Л ю д м и л а. Осипова Сашу избили.

К и т а е в. Хулиганил, наверно...

Л ю д м и л а. Врёте!

(Крыжов проснулся, слушает, набивая трубку.)

К и т а е в. Почему - вру?

Л ю д м и л а. Он про вас в стенгазете писал, вот почему!

К и т а е в. Кто под пулями гулял, тому стенгазета - муха!

К р ы ж о в. Убили кого-то?

Т е р е н т ь е в. Рабкора ранили.

К р ы ж о в. Эта мода и у нас есть. У нас сразу видно: кто рабкора считает врагом, доносчиком - значит, это чужой человек, не наш.

Л ю д м и л а. Ай, как хочется мне туда!

К р ы ж о в. На покойника поглядеть?

Л ю д м и л а. Да - не покойник...

К р ы ж о в (с упрямством старика). В покойнике ничего интересного нету. (Китаеву.) Дремал я тут, слышал, экую чепуху городил ты, парень!

К и т а е в. Ты - стар, тебе моих мыслей не понять!

К р ы ж о в. Где понять! Глупость - трудно понять. А этот, который с тобой балагурил, - поп, что ли?

К и т а е в (отходит). Не любишь молодых-то?

К р ы ж о в. Зачем? Молод да умён - два угодья в нём. Осердился. Вот теперь, отдохнув, я бы поел...

Т е р е н т ь е в. Идём.

Л ю д м и л а. Ну вот, нашли время...

(Уходят. Китаев пьёт пиво. Появляется Троеруков.)

Т р о е р у к о в. Опаздывают певцы.

К и т а е в. Придут. Петь - не работать, придут!

Т р о е р у к о в. Вы, товарищ Китаев, шофёром были?

К и т а е в. Кто тебе сказал?

Т р о е р у к о в. Не помню.