Уроки прошлого не всем пошли впрок. В Западной Германии вновь увлекаются показной грандиозностью, мнимым величием. Из глубины истории вытаскивают битву при Танненберге, вспоминают Фридриха, поют "патриотические" гимны: Германия превыше всего!
Учитель говорит детям:
- Мы великий народ, мы выиграли тысячи битв.
У подножия Геркулеса собираются кассельские патриоты. Они с вожделением поглядывают на нелепую статую: нам нужна сила!
Генералы бундесвера обращаются к правительству:
- Отсутствие ядерного оружия для нас унизительно. Величие Германии - в атомной бомбе.
Правительство требует от западных союзников:
- Мы хотим атомного равноправия. Дайте нам ракеты "Поларис".
В Касселе помимо Геркулеса имеется другая достопримечательность "Голова старика" работы Рембрандта. Этот небольшой по формату портрет одиноко висит в местном музее. У старика высокий лоб и глаза, которые запомнишь на всю жизнь: глубокий внутренний свет, доброта, вера.
В музей явился господин Шнурре - владелец аптеки, бывший офицер. Он посмотрел на старика и откровенно сказал:
- Голова как голова. Из-за чего столько шума - не могу понять. Правда, лысина сделана очень естественно.
Господин Шнурре обожает все грандиозное. Во время войны он завоевал "жизненное пространство" для "великой Германии". Он вернулся без правой руки, довольный тем, что осталась хоть левая, но привязанности к "великому" все еще не утратил. Дважды в месяц он отправляется на встречу "фронтовиков". Отставные штабисты, интенданты и писаря вспоминают боевые походы и призывают "готовиться". Они говорят о том, что воевали не зря. Вот дословно:
"Мы не смели бы и мечтать о нашем нынешнем благополучии, если бы германский солдат второй мировой войны не вымотал душу большевизму своей отчаянной и героической борьбой за каждую пядь немецкой и европейской земли".
Что г-ну Шнурре и его воинственным коллегам голова старика? С высоты Геркулеса они готовы обрушить шквал огня на миллионы голов...
В Касселе я подумал о том, что существуют две эстетики: эстетика рембрандтовского "Старика" и эстетика кассельского "Геркулеса". Войну обслуживают не только военные. У нее есть свои художники, скульпторы и стихотворцы.
В одной западногерманской газете я прочитал статью о творчестве Ины Зейдель. Автор панегирика противопоставляет поэтессу другим немецким литераторам. Он пишет: "Гёте, Гейне, Гёльдерлин, Манны - все они в той или иной степени подвержены античному, французскому и прочим влияниям. В отличие от них, Ина Зейдель - поэтесса истинно германская".
Ина Зейдель "принимала" фашистский режим, ее чтили при Гитлере. Гейне был запрещен, Манны - тоже, Гёте и Гёльдерлин находились в забвении.
В те годы много развелось новоявленных Дарований. Эрих Вайнер писал тогда о некоем "имперском поэте":
В архив сдан Гёте, не в почете Шиллер,
Лауреатства Манны лишены.
Зато, вчера безвестный, Франц Душилер
Достиг невероятной вышины,
Назначенный "певцом родной страны".
Это - сатира, но какая в ней перекличка со статьей о мадам Зейдель!
Сейчас никто не помнит "имперских поэтов" третьего рейха, между тем один из них безусловно вошел в историю: это Бальдур фон Ширах - "вождь" гитлеровской молодежи, стихотворец и гаулейтер Вены. Его стихи зачитывали прокуроры на Нюрнбергском процессе: "Германия, проснись!", "Барабаны гремят по стране". Он бойко начинал - чувствовал себя геркулесом: культ силы, мускульной красоты; на спортивных парадах, факельных шествиях, под рев оголтелых толп выбрасывал вперед руку: вот оно, величие Германии, энтузиазм, победа! А кончил печально: пятнадцатый год Бальдур фон Ширах сидит в тюрьме Шпандау, теперь уже старик, "заключенный № 1".
Тюрьму Шпандау западные журналисты именуют "историческим парадоксом" это единственное в Германии место, где сотрудничают союзники по минувшей войне. Тюрьму охраняют конвоиры четырех стран-победительниц. Нюрнбергский приговор выполняется.
В западноберлинском районе Шпандау (Вильгельмштрассе, 24) я видел эти мрачные стены - нет, не исторический парадокс, а историческое возмездие, напоминание о том, что зло наказуемо.
Проходят по Вильгельмштрассе люди - среди них, может быть, и те, кто вновь хотел бы, чтобы по стране "гремели барабаны", - и вдруг глянут на высокий забор, на железные ворота тюрьмы. Что там, за теми воротами?
А там их осталось всего трое - Гесс, Ширах и Шпеер. Три тени "тысячелетнего рейха", призраки в черных шинелях и арестантских фуражках, некогда могущественные "повелители", хозяева над жизнью и смертью миллионов людей. Они мечтали о мировом господстве, хотели подчинить себе все человечество. Их обезвредили и подчинили строгому тюремному режиму: в 6 подъем, в 7.30 - уборка камер, с 8 до 11.45 - работа в саду и так далее... Так, во всяком случае, сообщается в книге Хейдекера и Лееба "Нюрнбергский процесс".
Дважды я был в Нюрнберге, перед зданием трибунала меня охватывал трепет: здесь осуществилась всемирная справедливость, трубный голос приговора заклеймил жестокость, войну, мракобесие. Человечество познало тогда сладость справедливого возмездия. Сохранились воспоминания о том, как плакался перед смертью Ганс Франк, как "несгибаемый" Кейтель умолял тюремного органиста не играть детскую песенку "Спи, дитя мое, усни".
Судебный психолог Жильбер регистрировал тогда в своем дневнике: "У Геринга - нервный припадок"... Судорожно сжатые руки Кальтенбруннера выдают его страх... Хуже всех воспринял смертный приговор Заукель".
Они страшились расплаты - плевать им было на все: спастись бы, вырваться из петли, выжить...
Юлиуса Штрейхера повели на виселицу в кальсонах: у него не хватило самообладания, чтобы надеть штаны. Геринг принял яд. Зейсс-Инкварт находился в прострации. Риббентроп лепетал что-то о "крови агнца"...
1960 год. В Левекузене испытывают газы, воздействующие на нервную систему человека. Руководит испытаниями д-р Шрадер - создатель газов "Бладан" и "Табун", которые применялись в лагерях уничтожения.