Денег, которые я напихал в куртку, хватило, чтобы я смог рассчитаться с артистами. В итоге вечеринки мы все равно подзалетели, но как-то уже не очень серьезно. По-моему, мне пришлось продать машину, и все. После этого “Порт” полностью сменил формат. Такого, как было раньше, больше не было. И вообще, вся эта история в тот вечер закончилась навсегда.

Владимир Иванов (группа “Пи-Си-Пи”): Мы все живем на обугленных развалинах рейв-культуры. Меня окружают люди с прожженными мозгами, которые и не тут, и не там. Они и не в обществе, и не в полном подвале, – телепаются туда-сюда. Взрыв прошел, и никто не понимает, что теперь. Мы его застали, но сейчас от взрыва остались только редкие подвалы, где до сих пор круто, и еще – выхолощенные, огромные дискотеки.

Никита Маршунок (основатель фестиваля “Казантип”): Танцевальная электроника, на мой взгляд, остановилась в развитии в 1998 году. После этого последовал дефолт, который совпал с кризисом идей. За следующие десять лет ничего интересного и свежего в этом мире не появилось. И вся дальнейшая история – это история упущенных возможностей. Мы остановились, мы остались страшно недоразвитыми и потеряли целое поколение молодежи, которое ушло, в общем, не понятно куда. И если в Европе электронная музыка давно стала мейнстримом, то в России – как была андеграундом, так и осталась. Всем казалось, что еще чуть-чуть... еще немного... и ситуация изменится. Но она так и не изменилась.

Владимир Иванов (группа “Пи-Си-Пи”): На протяжении всего этого десятилетия нам казалось, будто музыка изменит мир. Выяснилось, что это не так. Но я до сих пор верю, что все изменится, просто Систему можно точить разными способами. Можно выходить на баррикады и бить машины, как это делают антиглобалисты. А можно точить Систему изнутри. Создавать закрытые сообщества, такие как клуб “Deep Sound” или как лейбл “Underground Experience”. Выцеплять туда самых буйных и деятельных. Процесс отбора идет на очень простом уровне: ну кто пойдет ночью в темный клуб, далеко от метро, на бандитской Лиговке? К нам приходил участковый и говорил: “Тут по соседству два ножевых, ребята. Тусуемся поаккуратнее, ладно?”

Пришел тот, кто не испугался: фу, какой у вас тут негламурный клуб! Фу, какой у вас вонючий сортир! Эти люди (будь то зрители, будь то артисты) – они уже никогда не смогут мыслить иначе. А ведь в этом и есть свобода. Кто остался в нашем клубе, это уже настоящие отморозки. Только из них потом что-то настоящее и выходит. Ты личным примером показываешь, что жить иначе возможно. Можно провести жизнь не так, как все! По иным правилам! Жить так может каждый. И твой личный пример понемногу, но каждый день меняет этот мир.

DJ Лавски (Константин Петров): Дефолт страшно долбанул по всем диджеям. Ну и по мне, в частности. Тогда зарплату все время считали в долларах, а вы давали в рублях. А тут рубль вдруг со страшной силой завалился, и я помню, были времена, когда ты получал деньги, которые не отбивали даже одну пластинку. Да что пластинка?! Дорогу не отбивали!

Владимир Иванов (группа “Пи-Си-Пи”): Накануне дефолта мы с Олегом Слоном пытались выпустить первый в России винил. Ну и влетели, кажется, каждый на четыреста баксов. Фирма, которая делала нам этот винил, находилась в Москве. Мы поехали туда на машине, причем Слон поехал в тапочках. Как вышел из дома, так и уехал: в трениках, кенгурухе и тапочках. Он вообще всю дорогу в себя не приходил. Машина у нас была старая “пятерка”. Ехала она очень плохо, поэтому мы оставили ее где-то на въезде в Москву, а дальше поехали на метро. Мы забрали тираж винила (тысячу экземпляров) и со всем этим добром, с коробками и пластинками, поехали на Красную площадь, потому что Слон отказывался уехать из Москвы, не заехав на Красную площадь. Пока мы туда-сюда катались, дефолт и случился. Когда мы выезжали из города, все было еще о’кей, а когда приехали в Москву, сигареты стоили уже двадцать рублей – в пять раз дороже, чем накануне. Естественно, наш винил моментально стал никому не нужен. Это был первый в стране винил, и никому не было до этого дела. Кстати, недавно я его переслушивал – все это и до сих пор звучит очень актуально. Даже сегодня у нашего винила такой модный саунд. Но тогда всем было наплевать. Слон продал одну пластинку, а остальную тысячу мы просто раздарили первым встречным.

DJ Magic B (Василий Борисов): После дефолта огромное количество людей потеряли деньги, клубы стояли пустые, диджеям не платили. Денег ни у кого не осталось, было уже не до клубежа. Из этого невеселого трипа все выкарабкивались несколько лет подряд. Цены на пластинки были непонятные, курс скакал, с гонорарами была полная неразбериха. Тратить деньги на посещение клубов мог только реально сумасшедший. Люди, до 1998-го бывшие вполне зажиточными, теперь находились в абсолютно подвешенном состоянии. И всю культуру сразу отбросило на несколько лет назад.

DJ Фонарь (Володя Фонарев): Перед самым дефолтом вдруг стало понятно, что наркотики и электроника спаялись так крепко – не разорвешь. Это было такое наркодвижение. Оно принимало очень жесткие формы, особенно в регионах, потому что там люди доходили до совсем кошмарных состояний. Многие города, такие как Екатеринбург, просто захлебнулись героином. Через танцевалку они шагнули сразу в нарк.

DJ Кома (Алексей Дунаевский): Уже давно замечено – рейверы меняются волнами.

DJ Слон (Олег Азелицкий): Те, кто в конце 1980-х– начале 1990-х ходили с нами на первые вечеринки, – многие из них уже давно мертвы.

DJ Фонарь (Володя Фонарев): Все начинали с легких наркотиков, а потом всех заносило. Я помню, что в середине 1990-х годов вдруг стало очень много героина. И огромное количество людей просто вымыло. Я не успевал реагировать: то один знакомый умер, то другой... Вчера человек еще был здесь, ходил на вечеринки, а сегодня мертв.

DJ Массаш (Александр Массальский): Году в 1998-м я стал играть все реже и реже. Перестал устраивать вечеринки. Была такая темная полоса мрачного употребления наркотиков, которую я не без труда преодолел.

DJ Лена Попова: После того как закрылся “Порт”, было несколько попыток начать все заново. Но они все, в общем-то, окончились ничем. Например, заново открыли “Тоннель”. И что? Да ничего!

Идея восстановить “Тоннель” пришла в голову одновременно мне и Леше Хаасу. Как-то неожиданно. Язвоню Лехе, а Леха говорит: “А я как раз собирался звонить!”

Это был 2001 год. Мы планировали открыть клуб за шесть месяцев, но не вышло. Мы стали вести переговоры с людьми, с которыми, как потом выяснилось, вообще ни о чем нельзя договориться. Сначала мы три месяца уговаривали их купить турбо-саунд. Наконец договорились. Мы еще пытались составить какие-то юридические документы – на это ушло очень много времени. Но когда мы все составили, оказалось, что эти люди не имеют права ничего подписывать, потому что клуб находится на балансе у муниципалитета – это ведь стратегический объект. То есть они сами там нелегально сидели. Короче, подписать с ними бумаги мы так и не смогли.

Мы все равно сделали этот клуб. В конце концов он открылся в День космонавтики 2002 года. Но вскоре они нас кинули и на деньги, и на клуб. Ну как кинули?! Мы сами отдали, потому что общаться с ними и обсуждать что либо было нереально. От них, например, поступали такие предложения: давайте не будем везти диск-жокея из Швеции, а за двести долларов привезем какого-нибудь парня из Томска, который не будет говорить по-русски, и выдадим его за шведа. А деньги спонсора, предположим “Winston’а”, возьмем себе и попилим. Все это было очень трудно терпеть, так что я полгода проработала там арт-директором и ушла.