Так-то оно так, но в Свердловске считали, что столица“не дозрела”. Наполеон, согласно известной картине, сидел в ожидании ключей на походном стульчаке. Но не дождался. Бутусов поступил мудрее: он сидел на кухне у Белкина, скрашивая тактический маневр питием крепленых напитков. А в промежутках выезжал на “околостоличные” мероприятия.
23–24 мая – Вильнюс, “Литуаника” – лауреатство.
Саша Калужский, тогдашний директор, смеялся по поводу того, что “Наутилусу” дали первое место, чтобы москвичам не давать. Это правда, но не вся публика в Вильнюсе настроена была очень агрессивно, а “Нау” посреди 1987 года вышел на прибалтийские подмостки не просто с русскоязычной, авообще с русской народной песней в качестве “эпиграфа”.
Вспоминает Леша Могилевский:
Когда “Разлуку” запели, на сцену полетели коробки, копейки, спички горящие, а пели-то в потемках... И как ни странно, народ не мохнул, а крепко разозлился, я видел Умецкого, он был готов взорваться... Мы стали рвать струны, строить рожи, я начал из “малыша” выламывать клавиши... И поперло, зал переломился, “Мальчик Зима” ухнул, включили свет, а у нас, оказывается, грим несовковый... Концерт кончился “на полное ура”, мы стали уже спокойно по окрестностям перемещаться.
21 июня – концерт в Таллиннском дворце спорта, атас.
27–28 июня – Черноголовка, самое “подстоличье”. Сюда “Нау” планировался по-серьезному.
Вспоминает Сергей Гурьев, один из организаторов фестиваля:
Когда появилась “Разлука”, она произвела впечатление культурного шока; тогда мечтой любого менеджера стало привезти эту группу в Москву, Москву потрясти и так далее. В Питер (на пленум СК. – Л.П.) была специально экипирована экспедиция, посмотреть, как все выглядит на концерте; оказалось, еще круче, чем думалось. И как раз намечался фестиваль в Черноголовке, такой был научный городок с особым статусом, где больше разрешали, чем в Москве.
В Черноголовке царила идиллия: интеллигентная аборигенная молодежь сплошь из научных сотрудников, тщательно отобранные гости из столицы – человек сто, кто в автобус влез; четкая организация, отличная гостиница, от нее по одну сторону – зальчик мест на шестьсот, по другую – лес, за лесом озеро, туда ходили купаться. И ближе к полуночи все проживающие слышали, как марширует по лесу “Наутилус”, сам себе распевает: “Марш, марш левой, марш, марш правой...” Кто-то пораженно выдохнул: “Вот... Идет живой „Наутилус“”. Как будто там уже ходил когда-то мертвый “Наутилус”...
На следующий день – концерт, последний концерт Потапкина перед армией, просто очень хороший концерт. В результате – третье место согласно социологическому опросу (впереди “ДДТ” и “Алиса” – неплохая компания!).
Параллельно происходили странные концерты “то ли в Рыбинске, то ли в Саранске”... Там было весело: аппарат “трехполосный” – три колонки на сцене, не слыхать ни черта, зал набит – из деревень крестьян автобусами привозили... Три хлопка в зале, публика спит... Директорствовали тогда Саша Калужский и Костя Ханхалаев, они эти концерты устраивали. Впрочем, тоже практика...
11 сентября открылся фестиваль в Подольске, знаменитый фестиваль, “ключи от Москвы”... Открывался в обстановке перестроечной неразберихи, когда никто не знает, что уже можно, а что еще нельзя. То открывался, то обратно закрывался с последующим все-таки открытием. Перед самым стартом рассылались неугомонными комсомольцами телефонограммы, что, мол, ехать не надо; пару часов спустя за подписью Рудинштейна уходили телефонограммы противоположно-пригласительные; неразбериха творилась полная. Но и в этой сутолоке “Наутилусу” отведена была собственная роль, образцово-показательная, на грани анекдота: среди организаторов в последний момент произошел раскол на тему “вызывать свердловчан или не вызывать”.
Свидетельствует Сергей Гурьев:
Комета (Наталья Комарова. – Л.П.) решила, что в Подольске бардак, а свердловские группы, они такие аристократичные, интеллигентные, любят комфорт... Какой-нибудь “Цемент” из Риги, он поймет, а Свердловск может и не понять, там люди благообразные, их в это пекло тащить как раз и не нужно. Поэтому повторные телефонограммы не надо посылать, не прилетят так не прилетят... А мне было обидно, и я настропалил Рудинштейна, чтобы он все-таки в Свердловск позвонил. Комета потом ходила и думала: “Кто их вызвал? Я же не хотела; у нас могут с ними отношения испортиться!.. В гостинице в туалете свет не горит, а тут группа из Свердловска!..” Правда, музыканты немножко переживали, ныли, но, с другой стороны, комсомолки любили их больше всех, бегали, гладили им воротнички.
Что удивительно, суровые уральские рокеры и поныне в качестве первых воспоминаний о Подольске обыкновенно выкладывают, что свет в сортирах не горел, что спали на матрасах и укрывались матрасами... Как ни крути, люди-то благообразные... Но ничего, сдюжили. Под открытым небом, под дождичком, спали, укрывались, пили сухое вино; были там дикие очереди за вином, да еще нужно было идти за ним в сам Подольск.
Бродил по коридорам Майк, и было его жалко.
Из интервью А.Могилевского:
Он тогда крепко пил: как мы с сигаретами ходим, так он с пузырем ходил.
Перед концертом Майк лежал трупом, вокруг, затравленно матерясь, бегали организаторы.
Из интервью С.Гурьева:
И вдруг Майк встал, на автопилоте концерт отпел, никто даже не заметил, как он чудовищно пьян.
Пили, впрочем, все, и отчаянно: Шевчук устроил ночью страшный грохот в номере, оказалось, пытался выбросить в окно кровать. Зачем – непонятно, но не выбросил, сил не хватило, уснул.
Но дело не в пьянке, дело в музыке... А с музыкой в Подольске обстояло неважно. То есть просто плохо, причин чему было множество. Не приехал Володя Назимов, барабанщик, пришлось на ходу вспоминать, что такое работа с драммашиной; да и весь выезд из Свердловска был сопряжен с такими нервными перегрузками, что было в общем-то не до музыки. На сцене не работали мониторы, играть пришлось “вслепую”, никто друг друга не слышал... Но аудиторию это не интересовало.
Свидетельствует Сергей Гурьев:
В зале царил полный экстаз. Никто, кроме совсем немногих, которые были в Черноголовке, не мог понять, что концерт идет как-то не так. Для всех это был полный шок. “Отличные песни, отличный имидж группы, прекрасные аранжировки” и так далее. Все видели “Наутилус” в первый раз, и никто не знал, насколько лучше “Наутилус” может быть. Никто не понимал, что это плохой концерт.
Как бы то ни было по результатам социологического опроса “Hay” оказался лучшей группой фестиваля. И до сих пор можно услышать от очевидцев, что именно в Подольске довелось им повидать лучший, замечательнейший концерт тогда еще малоизвестной группы “Nautilus Pompilius”. При том, что концерт в Подольске стал едва ли не худшим за всю историю “Hay”. Симптом замечательный, они доросли до того, что публике стало неважно, слушать их или не слушать...
Мало кому известно, что на том же Подольском фестивале “Наутилус” был освистан и оплеван. Буквально на следующем после собственного триумфа выступлении. Запыхавшиеся и довольные, они вышли помочь Насте, неожиданно оказавшейся без музыкантов, и нарвались на оглушительный свист вперемешку с яблочными огрызками. Работали, толком не подготовившись, чужую программу, играли плохо; концерт непростой Насти, поставленный “встык” с уже звездным, накатанным “Hay”, не заладился и окончился раньше, чем планировалось, – их просто прогнали со сцены. Зал не узнал триумфаторов, которых двадцать минут назад любил отчаянно, которым устраивал овацию, которых не хотел отпускать с подмостков...
В декабре – мощное выступление на “Рок-панораме”, первый подлинно московский концерт... И заведомо успешный, на сей счет сомнений уже не было. Приключился, правда, малоприятный инцидент: подвернулась дама из Питера, модный фотограф, и буквально перед выходом на сцену из лучших побуждений подсунула Славе что-то покурить. А пора играть, такая ответственная атмосфера... Слава зобнул, не очень-то представляя себе последствия, ну и началось... “Я хочу быть с тобой” без одного куплета сыграли, в “Марш, марш левой” забыл слова почти полностью. Хотя по поводу дурной памяти на слова – это Славин давний и любимый конек... Но публике было все равно, в рядах наблюдались заранее заготовленные цепи – откуда понатащили? – при первых звуках “Скованных” народ их повытаскивал и давай греметь. Триумф собственного рабства... Одним словом, весело прошло. Группа, выступавшая после “Hay”, минут пятнадцать не могла начать игру, зал бисировал и требовал нового кумира.